— Молодчина, — сказали родители и погладили ее опять по голове. И даже обещали ей купить подарок, если она всегда будет сдерживать свое слово.
— Учительница у меня урок спросила, — похвасталась Катя, — а я ей отвечать не стала.
Родители насторожились.
— Наверно, ты урока не знала? — спросил отец.
— Наверно, ты урок забыла? — спросила мама.
— Вы знаете, какой у меня характер? — предупредила Катя.
Они знали. Давно.
— Устрою вам сейчас истерику, будете знать!
Родители замахали руками, больше всего они боялись этой истерики.
— Так вот, значит, поставили мне двойку ни за что, — сказала Катя.
— Как ни за что?!
— Я дала себе слово молчать и выполнила его с честью!
— Для чего ты это слово давала, можешь объяснить?
— Чтобы выполнить его, — сказала Катя, еще больше запутывая своих родителей.
— М-да… — сказал отец. Он был бухгалтер крупного учреждения и всю жизнь боялся запутаться в очень крупных цифрах. Но там были большие суммы и счета. И сослуживцы, с которыми он вел всю жизнь дела, были взрослые люди. А здесь дочь. Третьеклассница. И такое наворачивает, что не разберешь.
Мать почему-то в третий раз погладила свою единственную дочку по голове. Она совершенно запуталась во всей этой истории.
Тогда Катя улыбнулась и сказала:
— Между прочим, вас завтра в школу вызывают.
— Зачем?
— За то, что у меня твердый и непоколебимый характер, неужели вы этого не понимаете?
— И нам придется за него отвечать? — догадался отец.
— Чему тут удивляться, — сказала мать, — если у дочки твой характер.
— Но я никогда никого не запутал на своей работе, и никто меня не запутал, — сказал отец, — и когда учился в школе, не запутывал своих учителей.
— Оставь ребенка в покое, — сказала мать.
— М-да… — повторил отец.
Катя молча сидела на диване и болтала ногами.
И они оставили ее в покое.
9. Как она запутала саму себя
Ребята сидели на лавочке во дворе, и один мальчишка спрашивает Катю:
— Будет сегодня дождь или не будет?
Ну, а Катя видит — небо чистое, засмеялась от такого вопроса и говорит:
— Не будет, всем видно.
А этот мальчишка прогноз погоды слышал по радио и друзьям моргает — видимо, они договорились. Решили Катю проучить: ребятам она тоже досаждала своими выкрутасами.
И вот этот мальчишка нарочно спрашивает Катю:
— Где видно, что дождя не будет?
Катя ухмыляется:
— На небе.
Мальчишка говорит:
— А я ничего такого на небе не заметил. Если дождь будет, мы уйдем, а ты здесь останешься.
Катя ухмыляется:
— Пожалуйста, я буду здесь сидеть, а вы сейчас же отсюда уходите, дураки.
Ребята говорят:
— Хорошо, мы, дураки, уйдем, а ты у нас умная, сиди, если дождь пойдет.
— Да он никогда и не пойдет!
— А если через час он не пойдет, мы здесь целый день будем сидеть и целую ночь.
— А я буду на вас из окна смотреть и водой вас из ведра поливать!
Катя ухмыляется, ребята смеются, спор, в общем, затянулся. Но договорились: в течение часа ждать дождя на скамейке, никому не уходить. Конечно, риск у ребят был: вдруг дождь стороной пройдет? И в редком случае, но прогноз погоды может подвести. Бывает. Мало ли.
Но вот вдруг подул ветер. Налетела туча. И дождь как пошел хлестать!
Ребята — по домам!
А Кате надо оставаться.
И вот тогда она со своим твердым и непоколебимым характером припустила за ребятами во весь дух!
Весь ее твердый характер моментально в дожде растворился…
— А где же твое слово? — кричат ей ребята.
— А я грома боюсь, — заявляет Катя таким тоном, как будто она ничего на свете не боится…
Эх, Катя, Катя…
Эх ты!
Смеяться и думать
Часто я пишу веселые рассказы. Естественно, тут нужен смех, чтобы дети смеялись.
Однажды я читал в школе. Выбрал самые веселые рассказы, как мне казалось. Я хотел, чтобы смеху было как можно больше, чтобы всем было весело.
Дети, в общем, смеялись, но не все. Кое-кто не смеялся! Это меня беспокоило.
Я к ним обратился с речью: «Дорогие ребята, тут кое-кто не смеется. Так вот. Для них я напишу специально. Поработаю в полную силу. И в другой раз прочту. Чтобы смех был дружный, а не какой-то отдельный. Чтобы всем было весело». — «Что ж, посмотрим, — сказал один мальчик, — увидим».
Он как раз меньше всех смеялся. Он мне как будто не верил. Я пожал протянутую руку и сказал: «Ну что ж, увидим. Я растормошу тебя. Будешь и ты хохотать!» — «Вы так думаете? — сказал он. — Ну давайте еще приезжайте. Я буду вас ждать с интересом». Он мне чем-то даже понравился. Своею какой-то железной невозмутимостью и простотой в обхождении с людьми. Хотя я немного расстроился. Тяжелый слушатель попался. Но в то же время такой человек как бы советует вдуматься, пересмотреть свое творчество, писать острей, смешней.
Я написал еще рассказы, стараясь, чтобы они были как можно смешнее. Поехал опять в эту школу и, слегка волнуясь, начал читать. Волнение мое понятно. Я сразу увидел этого мальчишку, не помню, в каком ряду. Как мне казалось, ребята смеялись больше, чем в прошлый раз, но он, этот мальчишка, даже глазом не моргнул. Он как-то весь подался вперед, смотрел на меня и сжимал рот. Я видел только его. Тем более — был уговор.
Я с трудом дочитал. Он подошел ко мне, держа руки в карманах. У него было удивительно довольное лицо, но рот так же сжат. Нельзя сказать, чтобы он улыбался, но было заметно: он доволен. Я же был настолько недоволен, что и говорить нечего. «Ну, как?» — спросил он. «Неужели там не было ничего смешного?» — спросил я. «Было», — сказал он. «Так в чем же дело?» — «Все дело в воле», — сказал он. Я не понял его. Тогда он совершенно спокойно объяснил мне, что воспитывает в себе волю, и сжимает рот, и смотрит вперед не моргая, когда ему смешно. Этим самым он закаляет свой организм, свою волю, по его мнению. «Но зачем?» — спросил я. «Чтобы полететь в космос», — ответил он вполне серьезно.
Ответ его произвел на меня впечатление редкое. Я даже, честно говоря, сразу не мог ему ответить, такого я не ожидал. Я вспомнил наших улыбающихся космонавтов и просто растерялся. «А Гагарин?» — спросил я. Он удивленно открыл рот, потом сказал: «Я об этом не подумал».
После этого ответа смеялись все. Смеялся сам мальчишка. Улыбающийся, веселый первый в мире космонавт, улыбка которого известна всему миру, — и этот мальчишка со сжатым ртом и выпученными глазами.
Это было смешно.
По-настоящему.
Замечательный смех всей школы, дружный, задорный, здоровый, первоклассный, блестящий, что надо!
Вот так бы дружно всегда смеялись над зазнайством, глупостью, нелепостью, ерундой, неряшливостью, недобросовестностью, трусостью, подлостью, ложью, неусидчивостью, нечестностью, невнимательностью, несерьезностью, необдуманностью, недоброкачественностью, неумением!
Сотый рассказ
Писать даже маленькие рассказики — довольно трудное занятие. Хотя бы потому, что все время нужно придумывать что-то совершенно новое, не повторять себя и то, что уже сделано другими. В основном, в этом и заключается трудность. Ведь во многих специальностях изобретать все время что-то новое совсем необязательно. Один мальчик прислал в журнал чужое стихотворение. Он его просто переписал, положил в конверт и отправил в редакцию, подписавшись своим именем.
Но ведь в редакциях, в издательствах сидят грамотные толковые люди, которые все знают, читают, обмануть их почти невозможно.
Да и смысла нет печатать чужое стихотворение. Опять же на смех! Нельзя!
Я приведу один пример, который показывает, как трудно бывает написать очередной маленький рассказик, особенно когда у меня их уже написано девяносто девять. И я изо всех сил старался написать еще один рассказ, чтобы стало сто. Такое приятное круглое число.
Я так и хотел назвать книжку: «Сто рассказов». Название это я придумал довольно скоро, но сотый рассказ у меня не получался. Выходила какая-то чепуха — наверно, я очень спешил, торопился, не знаю даже, в чем дело.
Издательство торопило.
Но девяносто девять выдать за сто тоже нельзя. Неточно. Любой школьник пересчитает — выходит, обманули. Напряженно думаю, но от чрезмерной напряженности всплывает пустота.
Со всех сторон советуют: «Да напиши ты смешное что-нибудь, о чем-нибудь, на какую-нибудь тему о ребятах». Сам знаю. О ребятах. Но о чем? Про что? Некоторые подсказывают, но про это я уже написал. Некоторые, завидев меня, убегают, чтобы я к ним не приставал. О том, что со мной случилось в детстве — написал. О своих друзьях детства тоже написал, а больше вспомнить не могу, что со мной и моими друзьями в детстве происходило. Может, больше ничего не происходило, раз ничего не вспоминается. Я надоел всем знакомым, и взрослым, и детям, но они ничего не могли припомнить в этот момент. Один мой сосед перестал со мной здороваться. Особенно я приставал к сыну, когда он приходил из школы. «Ну как, — встречал я его с превеликой надеждой, — принес что-нибудь новенькое?» Но он рассказывал мне совсем не то, что было нужно, и наконец, отчаявшись, он стал задерживаться после уроков, в надежде, что я куда-нибудь уйду, а потом забуду его расспрашивать. Он даже спать стал ложиться раньше, до чего дошло.
