Нейматуллаев не знал, рукоплескать ли ему этой блестящей речи или воздержаться…
Вдруг Субханвердизаде перенес прицельный огонь в его сторону.
— А ты чего тут торчишь, бездельник, кутила? Во-о-он! Да по сравнению с преждевременно погибшим Замановым вы все выеденного ореха не стоите! Если б вы все были стойкими; мужественными, то враги не подняли б руку на представителя героического бакинского пролетариата!
— Гашем-гага… — пролепетал Нейматуллаев.
— А вот никакой не гага! Работать нужно, товарищи, а не лакать коньяк, не обжираться шашлыками!
Через минуту "красный купец" вылетел на улицу и быстро зашагал к дому, бормоча в усы различные ругательства.
Выйдя на веранду, Субханвердизаде посмотрел через забор: не привел ли милиционер оседланных коней? Было еще темно, завеса густого непроницаемого мрака скрывала горы, по пустой улице шныряли тощие злые коты.
И в этот миг Гашему почудилось, что по саду идет Сейфулла Заманов, в плоской старенькой кепке, синей рубахе, запыленных сапогах, вот он ближе, ближе… Субханвердизаде не мог оторвать взгляда от Заманова. Он говорил себе: "Это — тень! Мираж! Туман это!.." — но как ни старался, не мог отогнать страшный призрак. А Заманов шел, рассекая ночную темноту, и громко, на весь городок, на весь район, на всю республику с гневом и презрением говорил: "Убийца! Предатель! Подлый замаскированный враг!" Колени Гашема подогнулись, он взвизгнул и вбежал в комнату, захлопнул дверь, трижды повернув ключ.
Метнувшись к дивану, он остервенело стал трясти все еще не пришедшего в себя Дагбашева.
— Мертвец, сын мертвеца! — заорал Субханвердизаде во все горло, уже не страшась, что кто-то его услышит. — Вставай! Надо действовать! Принимайся за следствие, трус!..
— А разве уже?.. — Очнувшемуся Дагбашеву показалось, что к его груди приставили кинжал.
— Да, уже!
— А Гиясэддинов? Балаханов? Ты же их знаешь, гага… Дело-то политическое!
Субханвердизаде сильно, рывком встряхнул его.
— Татарчонок без тебя запутается в горах!.. Да подымись ты, жалкий слизняк! Если нам придется туго, то мы разделаемся и с Алешей и с Балахановым!
У ворот раздались отчетливо прозвучавшие в предутренней тишине голоса:
— Товарищ Гашем, мы готовы!..
— А где запасной ящик с патронами?
— Да ведь у тебя лошадь-то расковалась!
— Иду-у-у! — крикнул Субханвердизаде, снимая со стены винтовку и револьвер, силком заставил Дагбашева натянуть шинель, потушить лампу.
Гашему подвели каурого жеребца.
"Откроешь тайну — сам пропадешь, — думал Дагбашев, с трудом влезая в седло. — Обратишься с тайной в бегство — тоже пропадешь!".
Кавалькада помчалась в горы.
"Дело" Рухсары выбило Алияра из колеи.
Не раз и не два он перечитывал заявление:
"Сообщаем, что секретарь исполкома Абиш по ночам тайно гулял с Рухсарой, она же Сачлы… Да будет вам известно, что во время любовной игры Абиш порвал шелковую кофточку Рухсары. Мы видели эту кофточку своими глазами, но никуда пока не сообщали…"
Вместо подписей стояли какие-то кривые, косые закорючки, — следователь имел все основания сомневаться в их достоверности.
В папке хранилось еще письмо:
"Мы, работники райздравотдела, возмущены поведением Рухсары, пятнающей своим поведением наше чистое имя советского медицинского коллектива! Мы, работники райздравотдела, требуем, чтобы сия недостойная особа была изгнана из рядов медицинских кадров района!.."
— Ох-те-те, перебраться бы в другой район, подальше от греха! — подумал Алияр, сцепив на затылке пальцы.
Наконец по наистрожайшему указанию Дагбашева он вызвал к себе на допрос Рухсару.
Когда в комнату с опущенной головою вошла Рухсара, Алияр сказал, указав изысканным жестом на табуретку;
— Прошу!
Щеки девушки пылали жгучим стыдом, она не понимала, в чем провинилась, для чего ее вызвали в прокуратуру…
— Предупреждаю вас заранее, Рухсара Алиева, что если в ходе следствия не будете давать правдивых, чистосердечных показаний, то мы вас привлечем к ответственности по соответствующей статье, — грозным тоном заявил Алияр, а тайно подумал: "Какая красавица! Боже, какая она милая, кроткая!.." — Лишь откровенное признание облегчит вашу участь! — добавил он и глухо кашлянул.
— Зачем вы меня вызвали? — Рухсара побледнела.
Алияр на это ничего не ответил, лишь повел горбатым носом из стороны в сторону.
Первые минуты он заполнял анкету: имя, фамилия, возраст и прочее, а затем заставил Рухсару собственноручной подписью заверить правильность всех этих сведений.
Считая себя мастером следственного дела, Алияр предпочитал, как он выражался, "оглушить" подследственного самым коварным и самым страшным для того вопросом.
И на этот раз он поступил так же.
— Скажите, Рухсара-ханум, сохранилась ли ваша шелковая кофточка, разорванная во время недостойного поведения с одним лицом?.. Отвечайте немедленно, и только правду! — строго прикрикнул он. — Если солжете, то усугубите свое преступление.
К горлу Рухсары подступил ком.
— Какая кофточка? Что это за "одно лицо"? — жалобным тоном спросила девушка.
— Вы отвечайте, а не спрашивайте! — гаркнул Алияр, багровея от усердия. Предупреждаю вторично: искреннее признание послужит вам же на пользу!
Перед глазами потрясенной Рухсары предстал отвратительный облик охваченного страстью Субханвердизаде.
— Какая кофточка?..
— А вот та кофточка, шелковая, какую порвал при любовной игре Абиш!..
— Что вы хотите от меня? Я не знаю никакого Абиша!
— Ах, вы не встречали Абиша, — с издевательской вежливостью сказал следователь, — А кофточку-то кто же вам порвал в ту ночь? Говорите!.. Притворством и явной, ничем не прикрашенной ложью вам не удастся обелить себя перед лицом правосудия! Ознакомьтесь с материалами, — и он придвинул к Рухсаре кипу заявлений и писем.
У бедняжки буквы плыли перед глазами, плясали как бы в волнах бушующего моря, и она, конечно, ничего не поняла, а отшвырнула бумаги и зарыдала.
Но у следователя был в запасе еще один сильно действующий прием, совершенно, кстати сказать, незаконный.
Алияр поднялся и взмахом руки отдернул занавеску, и отшатнувшаяся от неожиданности Рухсара увидела перед собою торжествующе ухмылявшихся Гюлейшу и завхоза Али-Ису.
— О чем я спрашивал эту гражданку? — раздельно обратился к ним следователь, победно встряхивая головою.
— Вы спрашивали ее, была ли порвана ночью на ней шелковая белая кофточка, — в один голос сказали Гюлейша и завхоз.
— А она?..
— Она категорически отрицала, но я сама видела эту кофточку, уже заштопанную, в ее чемодане! — сказала Гюлейша.
Такой низости и подлости Рухсара не ожидала даже от Гюлейши. Значит, к ее комнате подобрали ключ, в ее вещах рылись.
— Товарищ следователь, мы — советские люди, у нас есть свои убеждения, начал взволнованно Али-Иса, — мы обязаны бороться за свои убеждения, а не плести паутину из обмана, лжи, притворства…
— Ну, ну, — нетерпеливо подтолкнул его Алияр.
— Да вся ж больница видела ее порванную кофточку! — не опуская глаз, брякнул завхоз.
— А вы что скажете, товарищ заведующая райздравотделом? — Алияр перевел взгляд на улыбавшуюся Гюлейшу.
— Скажу, что эта приезжая кралечка опозорила весь коллектив медицинских работников района! — визгливо сказала Гюлейша, — Мне ведь от нее ничего не надо, меня ее грязь не коснется, я женщина-общественница…
— Значит, вы подписываете акт, что кофточка была порвана? — Алияру захотелось поскорее кончить это представление и убежать в. чайхану.
— Подписываем! — вскричали Гюлейша и завхоз.
Следователь подсунул им заранее составленный, написанный под диктовку Дагбашева акт и показал, где ставить подписи… "Правда — правдой, а кривда кривдой", как сказал поэт Сабир! — добавила болтливая Гюлейша, берясь за перо.
Деловой завхоз Али-Иса расписался молча.
— Товарищи свидетели, вы свободны! — сказал Алияр.
С порога Гюлейша бросила на понурившуюся Рухсару взгляд, сиявший хищным удовлетворением.
Худенькие лопатки девушки, проступавшие из-под старенького, застиранного платья, вздрагивали.
Проводив свидетелей, Алияр закурил душистую папиросу, затянулся жгучим душистым дымком и негромко позвал:
— Хосров!
Тотчас же в комнату заглянул дежурный милиционер.
— Хосров, мы сейчас пойдем производить обыск в комнате гражданки Рухсары Алиевой!.. Обыск все выяснит: была ли порвана шелковая кофточка или не была задумчиво сказал Алияр, как бы думая вслух. — Обыск — дело законное, на основании ордера прокурора, при участии понятых!
— Нет, нет, не ходите! — умоляюще сказала Рухсара, в отчаянии протягивая к следователю руки. — Да, кофточка порвана, но я не знаю никакого Абиша!
