-- А, была не была, -- шепнул Алтухов и повернул ручку.
Дверь открылась. Никакой сирены. Он быстро закрыл за собой дверь и нащупал выключатель. Насилу нашел: шарил по привычке над головой, а он под рукой, на уровне бедра. На секунду включил и выключил свет. Резануло по глазам, но теперь он знал планировку. Он находился в начале небольшого коридора, который вел к противоположной двери через весь дом. Снаружи он казался гораздо больше по размерам, чем внутри. Слева, в пяти шагах от Алтухова, кухня, он увидел раковину. Справа напротив -- гостиная, дверь закрыта, но это наверняка гостиная. За ней вдоль по коридору стена, она обрывается, дальше лестница наверх. Не очень-то и уютно. Как же искать кладовку и шкафы? Наверняка кладовка под лестницей, а шкафы на втором этаже. Но с минуты на минуту может приехать полиция, бывают ведь неслышные сигнализации. Зря он это дело затеял. Вот только одним глазком под лестницу за-глянет и выйдет с черного хода.
Алтухов на мгновение включил фонарик, определив траекторию движения, и выключил его от греха подальше. Подошел к лестнице, нащупал перила. И в тот момент, когда он взялся за ручку кладовки, которая и впрямь оказалась под лестницей, в углублении, в нише, кто-то живой натолкнулся на него в темноте.
"Полиция", -- подумал Алтухов, потом изменил решение: -- "Хоупек".
Сначала обоих взяла оторопь, человек, вошедший в дом с черного хода и развернувшийся к двери, чтобы осторожно прикрыть ее, почувствовал, как его пятая точка прислонилась к чужой живой субстанции, которая зашевелилась и вздохнула.
-- Ну, наконец-то, -- остервенело проскрежетал, разворачиваясь, незнакомец и ударил кулаком предположительно в челюсть Алтухову.
Но тот успел повернуться и отогнул голову, ибо его глаза уже привыкли к темноте, и дал сдачи -- съездил по уху незнакомца, удивившись, почему это Хоупек заговорил на родном рязан-ском?
-- Ты, блин, у меня дождешься, Хоупек, -- прорычал незнакомец и схватил Алтухова за грудки, -- получай!
Костя почувствовал, как хрустнула его родная челюсть, и разозлился.
-- Витек, ну ты придурок!
С этими словами он обхватил шею Похвалова, пригнул его голову вниз и хорошенько долбанул по похваловскому лбу коленкой. Тот обмяк и свалился на пол. Алтухов быстро включил фонарик. Он не ошибся: это действительно был Виктор Степанович собственной персоной.
Алтухов вынул из внутреннего кармана куртки наручники и надел на Похвалова. Потом потрепал его по щеке.
-- Вставай, хватит валяться. А ты вор -- Похвалов...
Вдруг Алтухов услышал, как к дому подъехала машина.
-- Полиция, -- шикнул Алтухов. -- А ну, живо!
-- Ты кто? Ты не Хоупек!
-- От Хоупека слышу! Выметайся!
Алтухов открыл заднюю дверь и выпихнул скукоженного Похвалова на тропинку, ведущую к ограде.
-- Чешем отсюда, по-быстрому. Я из-за тебя на международный конфликт не полезу.
Похвалов побежал с пристегнутыми спереди руками вперед к зеленому ограждению.
-- Дорогу знаешь?
-- Куда?
-- В гостиницу!
-- У меня там машина, на стоянке. А ты кто, мужик?
-- Северный олень! Как щас дам! -- на бегу шепнул Алтухов.
Со стороны это выглядело мирной спортивной пробежкой двух спортсменов-дилетантов, если бы не пять часов утра и не владения дома престарелых, в которых тренировались эти двое.
-- Тут сторожей нет, что ли?
-- А чего им сторожить?
-- Ну, дворец! Мы случайно не на территории королевского замка?
Похвалов покосился на спутника.
-- Беги, беги! Долго еще?
-- Долго. Это дворец для престарелых, а ты кто?
-- Это ты журнал Хоупеку подбросил?
Похвалов остановился и опустил руки до известного предела:
-- Я дальше не пойду.
-- Ты еще молод, тебя здесь не оставят, а потом тебя ждут российские просторы, если на тебе только одно убийство. А где Хоупек?
Похвалов смачно выругался.
-- Мы, блин, щас будем с тобой тут стоять и байки друг другу травить! Слышь, пусти! Мне журнал нужно забрать!
-- Ладно, не трясись, отмажу я тебя с этим журналом. Завтра отмажу, если скажешь, где Хоупек.
-- Ты что, мужик? Я ж тебя за него принял! Ты забыл?
-- Да, верно. Ну, отдышался? Спортом надо больше заниматься, побежали, показывай дорогу.
Они перебежками преодолели королевский парк, особенно таинственный в предрассветное время, похожий на парки с картин художников Ренессанса, и спустились к мосту Карла IV.
-- Ты куда меня вывел? -- спросил Алтухов.
-- Все правильно, теперь в обход Дворца инвалидов, в обратном направлении, полезли в гору. Можешь не говорить, кто ты. Я и так знаю. Ты человек Мошонки! Угадал?
-- Загадки разгадываешь? Ну-ну.
-- А куда ты меня повезешь? Убивать? Убивать, да?
Похвалов явно впал в истерику. Алтухов, как Медный всадник, скакал за бедным Евгением по бульвару Шумана, пока не вспомнил, что у него в руках пистолет, а на его Евгении наручники, сверкающие в свете фонарей и редких встречных автомобилей.
-- Остановись, чего мы бежим-то? -- сказал Константин Константинович. -- Давай сюда свое кашне...
Он перекинул через наручники небольшое шелковое кашне Похвалова, а сам засунул пистолет за пояс. Они пошли шагом к видневшейся за перекрестком стоянке.
-- Алтухов моя фамилия. Полковник ФСБ, из управления по борьбе с экономическими преступлениями. А где папки, сынок?
Похвалов заметно повеселел. Фээсбешник ему понравился, мужик что надо. Проезжая мимо дома Ганса Хоупека, они не заметили ничего особенного: ни полицейских машин, ни вообще каких-либо транспортных средств рядом с особняком не оказалось.
-- Может, померещилось? -- весело предположил Алтухов.
-- Засвечусь я с журналом, -- озадаченно вздохнул Похвалов, -- как ты меня вычислил-то?
-- Так ты ж за журналом приходил, сосед.
Они поднялись в номер Похвалова, причем провокации со стороны Виктора Степановича, как ожидал Алтухов, не последовало.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ
За окном уже рассвело. В раздумье над не-ожиданной новостью, ломавшей все логические цепочки, Стас и Македон переглянулись. Если Финк и Хоупек действительно братья, тогда это меняет дело и снимает подозрения в убийстве Финка с его кузена Ганса Хоупека.
-- Можа, с Сеней связаться? -- спросил Македон.
-- Дура, что ты языком треплешь! Козел! Какой брат? -- обратился Стас к пленнику. -- Толком говори.
-- Я, я, кузен. Его отец пропал без вести в России во время Второй мировой войны. Мы считайт его мертвым, молились за упокой. Мой отец Фридрих Хоупек сгинулся на войне, и мы не знали где. Мой мутер -- по рождению Кюхельбеккер, имела брата от первого брака своего отца. Они почти не встречались, только в раннем детстве несколько раз, когда мутер привозили в Берлин. Это было еще в тридцатые годы. Потом мутер со своим отцом переехала в Германию на долгие двадцать лет, но ее старшего брата уже увезли в Мюнхен. Больше они не виделись. Потом в Чехословакию, когда она стала европейской. И вот это и был отец Адольфа, мы разыскали его только в восемьдесят четвертом году. То есть уже не его, а первым делом Адольфа.
-- Заливаешь! -- не поверил Македон. -- Где папки?
-- Ну, что вы заладили? -- не выдержал Хоупек, и его снова поместили под воду в чем мать родила: в трикотажной спортивной куртке и джинсах "Левис". Вода уже была голубой, джинсы красились.
Поскольку рот у старика не был опломбирован, он продолжал рассказывать, как он с матерью разыскал двоюродного брата и почему фамилия приватизатора -- Финк, а не Кюхельбеккер. Дело в том, что после развода Фридрих Кюхельбеккер, дед Хоупека, тотчас женился на его бабке, молодой красавице, дочери крупного фабриканта, поэтому первая жена Фридриха дала сыну свою фамилию и уехала из Берлина в Мюнхен, где скончалась вскоре после известия о том, что ее сын пропал без вести под Россией.
Так он выразился: под Россией.
-- Стас, позвони, телефон работает, -- снова попросил Македон, -- если он не убивал, значит, и папки...
-- Заткнись, без тебя знаю, что делать, потом проверят, куда звонили, прикинь, что будет, -- Македон обратился к Хоупеку: -- А зачем ты приезжал в Россию и как объяснить, что приехал ты в день, когда пришили двоих и пропали важные государственные документы, а отчалил, когда убили еще одного человека: в том же, кстати, доме?
-- Клянусь, я никого не убивал, никого, -- заплескался Хоупек, он уже еле разговаривал, но еще шевелился.
-- Ну, ты еще тут заплыв устрой. Не брызгайся, я говорю, -- проговорил Македон.
Этот второй был эдаким важным сморчком. Он был чрезвычайно смугл, смуглость его еще сильней подчеркивали почти прямые, черные как смоль волосы, черные глаза и особый мертвый цвет кожи в складках возле губ и под глазами. Вот беда, ростом бандит не задался. Но по всему было видно, что в этой бригаде Македон -- мозговой центр.
-- Я прилетел в Москву в четыре часа дня, а в город до аэропорта добирался еще два часа. Как я мог кого-то убить, если я еще час устраивался в гостиницу? Это все проверяемо. Послушайте, в моей сумке есть билет. О, это счастье! Там есть билет на самолет в Москву из Карлсбада, посмотрите, там должно быть время прилета.
