и было. Когда я признался и поцеловал его, он меня отверг. И я получил пощечину. Мы молчали об этом случае, никто из наших парней ничего не знал. — Рассказ становится сбивчивым, Титаю плохо удается обходить опасные темы, которые с князем обсуждать не следует. — Стало… Сложно говорить, видеться. Он взял за привычку избегать меня, хотя на вылазки мы по-прежнему ходили вместе: я, он и Бора. Воспользовавшись прохладой между нами, Бора начал попытки со мной сблизиться. Теперь я вижу, к чему это было. А потом мы рассорились. Я злился, все чаще выходил из себя. Совершал ошибки. Бора всегда был на моей стороне, подхватывал даже безумные идеи, которые стоило бы остановить. Курт ругался с ним. И со мной. И однажды сообщил, что уходит. Если бы мы поговорили тогда… Если бы он сказал, как все это выглядит, я послушал бы. Я бы смог остановиться. Но мне было страшно потерять брата. Так страшно, что постепенно молчание стало пропастью, через которую мы не смогли перешагнуть. Мы перестали общаться, почти перестали видеться и пересекаться даже в пределах двора. Даже когда выходили на задания, он старался браться за другие дела, если была такая возможность. Больше двух лет прошло, прежде чем я понял, что он никогда не оставлял меня на самом деле. Он следовал за мной, куда бы я ни шел. Прикрывал спину. Помогал так, чтобы я об этом не знал. Думаю, он чувствовал за собой вину. Я не понимал, почему он не идет на открытый разговор. Считал его трусом, который прячется и сбегает. А оказалось вот так… Оказалось, он не знал, можно ли обуздать мой дурной нрав. И свое чувство вины, да. — Титай нервно усмехается, потирая шею под воротником. — Нужно было самому к нему подойти, а не злиться.
Алексей слушает не перебивая. Кусочки историй понемногу обретают целостность, срастаются в картину. Становится ясно, какие у них были отношения на самом деле. Тут и не назовешь иначе: семья.
— Спасибо, что рассказал. Вы не объяснились тогда, но решили все сейчас. Этот Курт… Парень нравится мне. Он говорил, что не оставит тебя, последует за тобой, куда бы ты ни пошел. Но что он сказал в самом конце? — Алексей замедляет шаг. Что-то после этой встречи изменилось. Титай не отвечает, отвлеченный, погруженный в собственные мысли. Не хочется думать, что он совершил ошибку, позволив ему увидеться с Куртом. Однако на ответе не настаивает. Не хочет, так пусть. Его воля — выбирать себе близких. Да… Алексей протягивает руку, и пальцы его в который раз ловят только воздух. Князь не может, как бы ни старался, его поймать. — У фонтана я сказал, что буду рад, если ты захочешь со мной остаться. Это не просто слова. Прошу: подумай об этом.
Становится слышно, как дальше по коридору переговариваются люди. Один из слуг подходит с неглубоким поклоном, докладывает: «Комната готова принять гостя, накрыт стол для трапезы». Князь благодарит распорядителя и отпускает его. До самой двери они идут молча. Алексей слушает отчаянную тишину в своей голове. Раз уж он может говорить сам с собой, почему бы и не болтать о чем вздумается:
— Когда уже я смогу остаться с тобой наедине?
Титай вскидывает вдруг взгляд, приоткрывает губы. На мгновение Алексею кажется, что получилось пробиться. Что сейчас ему хотя бы ответят. Что Титай улыбнется, склонив голову, и засверкают цепочки в его волосах. Но молчание затягивается, становится неловким. Алексей вздыхает, улыбается сам. Прощает все то, что не простил бы, пожалуй, никому другому: недомолвки, скрытность, порой и вовсе откровенную ложь. Почему-то на него не выходит даже сердиться.
— Зови, если буду нужен. Отдыхай.
Алексей хочет коснуться губами его виска, но не делает даже этого. Титай видит незавершенный порыв, изо всех сил закусывая губу изнутри. Во рту расплывается привкус стали.
Что было бы, решись он все рассказать до прихода Курта? Не спасло ли молчание от жестокой ошибки? Или жесток сейчас он сам, глядя в спину человека, которого хотел бы не выпускать из объятий?
Новая комната Титая на том же этаже, что и спальня князя. Туда и чужим нет входа, и охраны достаточно. У двери уже ждут четверо: двое из Мечей, одного из которых Титай раньше не видел, Хвитан и лекарь, что зашивал его рану пару часов назад. Алес расплывается в улыбке при виде парня, от души хлопая того по плечу и чуть не получая ответный удар. Надо бы с настроением что-то сделать. Хорошо, что Алес не из чутких, и чихать он хотел на чужую кислую мину.
— Поздравляю с повышением! Не всякий может похвастать путем от заключенного цитадели до гостя дворца, да еще и не потерять при этом голову.
Титай даже смеется устало, оценив шутку. Алес всегда удивительным образом умеет разгонять напряжение. Лекарь уходит сразу после осмотра в сопровождении одного незнакомого Меча. Вечер они с воинами проводят за азартными играми: Алес подмигивает, будто в арсенале у него нет других разбойничьих жестов, а Хвитан достает из сумки доску и игральные кости.
— Хвитан, как ты стал служить при дворе? Князь упомянул, что ты был рабом.
Воины обмениваются многозначительными взглядами, за подчиненного отвечает Алес:
— Ага, так и есть. Их должны были переправлять в сторону Литвы через нас. Таких, как он, красноглазых, всегда недолюбливали, и ему приходилось несладко. Вот поэтому тощий был, да. На нем и сейчас каждый шрам остается.
Хвитан коротко тычет своего командира локтем, чтобы тот не вдавался в излишние подробности.
— А, да. Так вот, князь его купил. Ну среди прочих. Дал возможность обучаться, работать. Выкупить себя. Так-то он, по нынешним законам, конечно, все еще раб. Во всем остальном мире, да. Клеймо не сотрешь. Но здесь мы все свободные люди: слуги, наследники именитых семей — все. Алексей он такой, понимаешь… Такой, в общем, человек. И княжество его такое.
Хвитан вздыхает, закатывая глаза. Алес кивает, вспоминая, о чем рассказывал, но тот и сам подает голос:
— За несколько лет я обучился воинскому делу и поднялся в чинах. После чего оказался под командованием Асеня. — Он кивает в сторону валаха, уже увлеченного фишками на столе.
Титай хмурится, поджимает губы. Мало где бывшему рабу позволили бы взять в руки оружие. Здесь найдется над чем поразмыслить. Нужно придумать, как извиниться перед Алексеем.
