И хотя она лишь частично была из чёрного мрамора, она не могла не произвести впечатления на Райана. Тщательно проработанные детали и попытка изобразить в этом нормальность вызывали в нём противоречивые эмоции, вроде бы не было в этом ничего эстетически красивого, скульптура отталкивала своей правдоподобностью. Но она была так искусно вырезана и настолько отрешённо выглядела, что даже Райан на миг задумывался, так ли уродлива смерть? И эта маленькая деталь, этот мёртвый Рене де Шалон держал в руке собственное сердце, этот удивительный факт вызвал в нём бурю эмоций. Что это был за символизм такой, пугающе поэтичный? Принц показывал этим жестом, что возносится на небеса? Или демонстрировал так, что до конца не сдался смерти? Или это был жест, что он покорил вечность, несмотря на то, что тело его подвержено гниению и смерти?
Райан цеплялся за этот странный образ, по легенде памятник принца сначала держал своё настоящее сердце, но поскольку оно не могло сохраниться в такой среде, его пришлось заменить на гипсовое. И он разглядывал долго-долго этот зловещий шедевр и представлял его с настоящим сердцем, только что из живой плоти, интересно, подарил ли этот кусок настоящей плоти искру жизни этой скульптуре, хотя бы на миг? Вероятно. И Райан вновь вспомнил слияние скульптуры с Джулианом и ощутил схожие ощущения, именно живой человек способен оживить мрамор, лишь живое человеческое сердце способно вдохнуть жизнь в эти холодные мраморные изваяния, стремящиеся к экзальтации. Соединение живого и мёртвого, гармонизация искусственного и натурального, полное слияние камня и плоти для создания идеальной красоты, божественного катарсиса.
После своих европейских путешествий Райан вновь засел в Америке. Он параллельно занимался своими насущными делами, хотя не в полную силу, его окружали профессионалы, ему нечего бояться за свой бизнес. А пополнение его галереи уже скоро осуществится, ведь он за последние месяцы прикупил достаточно работ, что также принял и Жан, который каким-то образом стал его главным советником (но он не платил ничего Ланже, кроме как процентов за съём скульптуры Джулиана, так что пока он так и не добился её покупки). Он теперь методично и придирчиво выбирал мраморные предметы интерьера, решив в скором времени открыть в своей галерее мраморный зал. После работ Ланже у него были невероятно завышенные требования, так что он даже не рассматривал просто красивые безделушки, ему нужен был в них некий потенциал на искру жизни. Что-то не кричащее об их мёртвой неподвижности, а наоборот, что-то противящееся этой неподвижной мраморной тюрьме.
Он любил реализм в мраморе, хотя не брезговал разглядывать и абстрактные работы, но мрамор был точным материалом, и чаще всего скульпторы лепили из него реалистичные и натуральные работы. Райану нравилось разглядывать их и щупать изгибы линий, текстурную поверхность, гладкость камня, было в этом что-то успокаивающее, но при этом и стимулирующее. Этот камень навевал на него тоску, что мир не идеален, и его шероховатые огрубевшие руки стареющего человека были кошмарным контрастом в сравнении с полированной структурой мрамора. Он старался не думать о своей бренности и увядающей красоте, пытаясь нащупать связь сквозь свои нервные окончания, когда плоть не имела значения. В его руках мраморные фигуры принимали его тепло, и под бликами заходящего солнца он видел в них перемены, а вечером под причудливый свет его светильников он выискивал в них лучшие ракурсы, придающие им живой блеск. Но это не работало со скульптурой Джулиана, она как будто бы требовала зарядиться энергией живого Джулиана, чтобы ответить и Райану своим намёком на то, что и ей присуща тяга к жизни, и что её смерть – не вечное состояние.
Он также начал более пристально изучать мраморные скульптуры и по частям, любуясь отдельно конечностями, чертами лица, имитацией движений. Ему было интересно впитать в себя эту идеальную красоту, запомнить её, сохранить эти безупречные линии в своём воображении, желая через эту призму начать видеть так же и людей. Это было непросто, разница была слишком огромной, но всё же каждый раз, когда он смотрел на красивого парня, позирующего возле популярной картины в его галерее, он мысленно сглаживал все его неровности, улучшал кожу, подгоняя под рамки эстетического восприятия мраморных скульптур. И хотя у него не получалось испытать те же самые чувства, когда Джулиан и его скульптура вдруг становились единым целым, всё же общее впечатление от красивых людей у него снова повысилось. Это были прекрасные чувства, как будто перед ним постепенно всё уродливое и подверженное тлению обретало безукоризненные формы, отбрасывало всё лишнее и грузное, и готово было воспарить в небо. Но это всё было кратковременной иллюзией, и когда он возвращался обратно в свою реальность, с потными ладонями, волосатыми носами, морщинистыми лицами и кривыми ногами, ему хотелось запереться в своей галерее и поскорее забыться. Потому что мир был настолько кошмарен во всех своих физических проявлениях, что лучше было стать отшельником и истлеть на глазах у своих мраморных зрителей.
Он скучал по чувству влюблённости, когда ты видишь мир сквозь розовые очки (в его случае через мраморные очки), когда красота твоего объекта обожания кажется целостной, когда ты окутан иллюзиями, и ничто не способно рассеять твой радужный мир химер и миражей. Даже он в своё время не избежал этого самообмана, но сейчас он жаждал вновь повторить это чувство, потому что оно помогало без усилий видеть исключительно красоту мира. Он теперь постоянно вспоминал Джулиана, в этот период они оба были очень заняты и виделись не часто, но оба знали, что их объединяет мраморная нить, всё крепче связывая их. Он мог сейчас себе признаться, что Джулиан был для него особенным, возможно, он даже был в него влюблён, просто в таком возрасте его гормональный мир уже не взрывался и не заставлял его вести себя неадекватно. Он никогда не был из тех романтиков и жертвенных, что готовы были дарить звёзды своим возлюбленным. Но он умел любоваться их красотой, их сексуальным умом, их хитрой амбициозностью, их стремлением развиваться. Всё это в его понимании шло рука об руку и с материальной красотой, от того Джулиан и казался ему идеальным воплощением его мечты. Но это если отбросить его любопытство, крайности и суетливость.
Но он знал, что общий быт и рутина быстро бы уничтожили его красоту и их гармоничное сосуществование. Лео подходил ему гораздо больше как партнёр по быту, организационным делам и домашней рутине, хотя бы потому, что Райан никогда не был в него влюблён. Но Джулиан был всегда для
