международных отношений не придется подавать анкеты в тысячи мест и проходить миллион дурацких интервью. Ты будешь в системе, Аня.
— В какой ещё системе, господин координатор?
— В системе тех, кто помогает стране. А страна всегда помогает своим.
Стальной
Ну вот и всё. Спичка погасла. В ее глазах плещутся боль и презрение. Это хорошо. Ты это переживешь, Стальной. Главное, что девочка начинает выздоравливать от раковой опухоли, которая называется любовь к тебе, старому скоту.
— Какая же ты сволочь, Кит, — вдруг спокойно сказала она. — Так вот как ты работаешь: очаровываешь, даёшь надежду, а потом бросаешь. Это и называется вербовкой, да?
Стальной растерялся. Этого он не ожидал. Думал, что будут слезы и истерика. Но даже не думал увидеть вот такую зрелую женскую злость. И едва сдержал радостную улыбку. Девочка показала зубы. Тот самый внутренний стержень, который он сразу в ней разглядел. Потому и назвал Анкой-пулеметчицей. Ленту на плечо — и пошла косить из пулемета белогвардейскую сволочь. Теперь он хотел ее ещё больше. Вот такую дикую и ручную, нежную и злую. Такую, как Янка, чтобы из крайности в крайность бросало и пробивало до дрожи.
Она ждала ответа.
— Ты права, Анка. Я — сволочь. Поэтому честно сказал, что меня нельзя любить. Но можно и нужно ненавидеть. Пойми, что для меня самая важная женщина — это страна.
— Спасибо за совет, Никита Ильич. Я так и сделаю. И знаете что? Я принципиально остаюсь. Буду думать о блестящей карьере. Как вы сказали? Страна всегда на первом месте?
— Да.
— Фу, какой пафос! — скривилась она. — Надеюсь, гимн сейчас петь не будете?
— Вот в этом вся беда! — вскинулся Стальной. — Ваше гнилое поколение. Вы всё высмеиваете, вам ничего не жаль. Шмотки, поездки, вы как перекати- поле. Не нравится здесь — в Лондон. Не понравилось там — к черту на рога! А кто-то за эту страну дохнет. Кто-то всю жизнь кладет, просто чтобы вы могли спокойно спать по ночам.
— Ты говоришь, как старик! — усмехнулась Аня.
— А я и есть старик. Мне сорок лет. Меня не переделаешь. И я не из серии эти сорокалетних буратинок, которые в парках рассекают на роликах в разноцветных портках, пытаясь всем доказать, что им двадцать. Я такой, как есть. И ты знала, на что шла, я тебя предупредил.
— Ладно, — подозрительно легко согласилась она.
Встала, отряхнула юбку от травинок, открыла дверь машины и вдруг метнулась к нему.
— Просто для справки, — Аня заглянула ему в глаза и вытянула указательный палец, чуть ли не ткнув Стального в нос, потому что он продолжал сидеть на траве, прислонившись спиной к машине. — Чтобы ты понял, что потерял. Я — старая дева.
— В каком смысле? — не сообразил он.
— В том, что я в двадцать лет девственница.
— Я знаю. Давно хотел спросить: а как же Сашка?
— А вот так. Я хотела, чтобы это случилось, когда я почувствую, что есть мужчина, которому хочется подарить себя и свой первый раз. Ты должен был стать этим мужчиной. А теперь это достанется твоему этому объекту. И хорошо. Я в тренде. Продам девственность дорого и выгодно. Сейчас многие девочки так в жизни пробиваются, — она обошла машину с другой стороны и села на пассажирское сиденье.
— Подожди! — Стальной вскочил на ноги. — Ты всё неправильно поняла. Тебе не нужно будет с ним заниматься сексом.
— Я все правильно поняла, — она упрямо поджала губы. — И ещё…. знаешь что, Стальной?
Он вздрогнул. Она в первый раз назвала его по фамилии. До этого всё время звала по имени-отчеству или по-свойски Китом. И вот теперь он для нее превратился в Стального. Как и для всех остальных.
— Любить тебя нельзя, — Аня свернула шубу в рулон и бросила на заднее сиденье, — тогда научусь ненавидеть. Любить нельзя ненавидеть — догадайся, где я поставлю запятую.
— Аня, послушай, — он открыл дверь машины и взял ее за руку.
— Не прикасайтесь ко мне, Стальной! — закричала она и в глазах блеснули слезы. — Не смейте ко мне прикасаться! — она сжалась на пассажирском сиденье, зябко передернув плечами, словно увидела какую-нибудь гадость вроде мыши или змеи. — Я не игрушка, которую можно положить в чемодан, привезти в Италию, а потом зашвырнуть в угол, потому что расхотелось играть. Я вам не позволяю играть со мной! Слышите, Стальной? Не позволяю!
Стальной медленно и осторожно закрыл дверь. Чтобы обойти машину, нужно сделать пять шагов. Он медленно сделал один шаг.
Первый шаг. Ты ещё можешь вернуться, Стальной.
Второй шаг. Рвануть на себя дверь, одним движением выдернуть Анку из машины.
Третий шаг. Прижать к себе, зацеловать до умопомрачения. Через губы добраться до сердца и забрать его в плен навсегда. Пусть сопротивляется, бьет кулачками в грудь, царапается и даже кусается.
Четвертый шаг. Бросить на траву и любить, пока не попросит пощады. Но и тогда не отпустить. А продолжать, пока не наступит полное изнеможение его сильного, тренированного тела. А наступало оно не скоро. Недаром все его женщины, без исключения, всегда блаженно шептали:
— А ты, действительно, стальной!
Это только в математике две параллельные прямые никогда не пересекаются. А в жизни они сплетаются в одну красную пунктирную линию, нарисованную очередями из автомата. Ты не умеешь петь о любви, Стальной. Но ты умеешь отстреливать на мишени сердце, плотно укладывая пули одну рядом с другой.
Пятый шаг. Тихий хруст льда. Не под ногами — в сердце. Знакомый звук. Он каждый раз возвращается к нему на фразе: "Меня нельзя любить". Стальной замер на последнем пятом шаге. Ещё можно вернуться. Ещё можно всё исправить. Он не мог заставить себя сдвинуться ни вперёд, ни назад.
И в этот момент раздался резкий гудок клаксона. Стальной вздрогнул. Анка изо всех сил давила на клаксон. Стальной открыл дверь и сел в машину.
— Поторопитесь, господин главный координатор, — язвительно сказала она. — Труба зовёт. Страна ждать не будет. Она у нас одна. Можно мне зайти на Ютьюб и поискать патриотическую музыку для настроя?
Он не ответил, заводя машину. Всё к лучшему. Ведь даже на перстне царя Соломона было написано: "И это пройдет".
Аня
Я предложила ему себя. А он отказал. Он выбрал не меня, а свою работу. Теперь всё ясно. Я нужна была ему для дела. Всего он не расскажет. Да и не нужно. Знаю одно: ошибиться я не могла. Я видела, как он на меня смотрит. Как пытается спрятать чувства за насмешкой и иронией. Но они были, эти чувства.
