Провожая меня в переднюю, он с деловым видом переложил лист «Tanglefoot'a» со стола на подоконник.
— Темнеет, — объяснил он. — Теперь они больше на окно садятся. А вот как лампу зажгут, тогда можно и на стол перенести.
А в соседней комнате голос скрипел:
— Петька, а Петька! Опять ты ей крылья рвешь! Зачем мучаешь! Кабы она тебя, так небо-ось!..
Почти каждый день найдете вы в газетах известие о том, что кто-нибудь совершил убийство из ревности. И до такой степени стало это обычным, что даже не дочитываешь до конца, — все равно знаешь наперед, что из ревности.
Да и не одно убийство! Самые разнообразные преступления и проступки объясняются ревностью.
Чтобы бороться с этим ужасным злом, французы выстроили даже специальную лечебницу для ревнивых и пользуют их с большим успехом.
Чувствуется, что не сегодня завтра найдут микроб ревности, и тогда дело будет поставлено вполне на научных основаниях.
Да и пора.
Ревность в человечестве растет и ширится и захватывает, казалось бы, совсем неподведомственные ей учреждения.
Как вам, например, понравится такая история:
«Крестьянин Никодим Д., проживающий на Можайской улице, пришел к своей знакомой мещанке Анисье В. и стал требовать от нее денег. Когда же Анисья денег дать отказалась, крестьянин Д. из ревности перерезал ей горло».
Недаром писал Соломон: «Люта, как преисподняя, ревность!»
«Мещанин К. убил лавочника и ограбил выручку. Преступление свое объясняет ревностью».
Недавно на Николаевском вокзале арестовали известного железнодорожного вора. Пойманный как раз в ту минуту, когда тащил бумажник из кармана зазевавшегося пассажира, вор объяснил свой поступок сильной вспышкой ревности. По его словам, и все предыдущие кражи он совершал под влиянием этого грозного чувства.
Присяжные, сами в большинстве случаев люди ревнивые, всегда оправдывают преступления из ревности.
А сколько ужасов, никому не известных или известных очень немногим, причиняет супружеская ревность!
Одна молодая дама приехала весной к себе домой из Гостиного двора. Извозчик ей попался на белой лошади, которых многие избегают в весеннее время, чтобы не пачкать платье.
Муж встретил даму очень сурово и, окинув взглядом ее костюм, воскликнул со злым торжеством:
— И вы будете отрицать, что ездили на свидание! Дама отрицала, объясняла, показывала сделанные ею покупки.
— Хорошо-с! — холодно ответил муж. — Но не будете ли вы любезны открыть мне имя старика, который линял на ваше платье?
И он указал на клочья белых лошадиных волос, прилипшие к коленям несчастной.
Пораженная неопровержимой уликой, бедная женщина тут же согласилась на развод, взяла на себя вину и обязанность выплачивать алименты пострадавшей стороне, которая с большим трудом утешилась, женившись на собственной кухарке.
Но тяжелее и хуже всех этих убийств одна тихая семейная драма, о которой из посторонних знала только я одна, и то случайно. Потом скажу, почему я об этом знаю.
Здесь речь идет о ревности, которая втерлась в душу любящей женщины, развратила ее любящего и верного мужа и разрушила долголетний союз. Жили эти супруги очень дружно в продолжение шести лет. Срок немалый для современного чувства.
Вот как-то приехала к жене, которую назовем для удобства Марьей Ивановной (собственно говоря, для моего удобства, потому что, рассказывая о двух женщинах, из которых каждая в отдельности «она», очень легко запутаться), ее приятельница и осталась обедать.
Подруги сидели уже за столом, когда прибежал со службы муж Марьи Ивановны. Обедали, разговаривали.
Только замечает Марья Ивановна, что муж ее что-то неестественно оживлен. Она стала приглядываться.
Когда гостья ушла, Марья Ивановна сказала мужу:
— Неужели она тебе так понравилась?
— Да, она славная, — отвечал тот.
— Что же тебе в ней так понравилось?
— Да просто я в хорошем настроении. Мне сегодня обещали прибавку и отпуск.
Дело, казалось бы, естественное, но Марья Ивановна, как тонкий психолог, поняла, что это просто мужской выверт, и продолжала:
— У нее чудные глаза! Не правда ли?
— Да? Не заметил. Нужно будет поглядеть.
— Что за руки! Нежные, ласковые! Так и хочется поцеловать! Правда? Я приглашу ее завтра. Хорошо?
— Хорошо, хорошо. Нужно будет посмотреть на нее повнимательнее, раз ты так восхищаешься.
На другой день муж внимательно смотрел на приятельницу и часто целовал ей руки, а Марья Ивановна думала: «Ага!»
Через два дня, когда он сильно опоздал к обеду, Марья Ивановна сказала, поджимая губы:
— Ты был на набережной и гулял с Лизой.
— Что-о?!
— Пожалуйста, не притворяйся. Ты прекрасно знаешь, что она в эти часы гуляет по набережной. Конечно, тебе приятно пройтись с такой красивой женщиной, на которую все оборачиваются. Это, говорят, совсем особенное чувство.
Муж Марьи Ивановны, человек молодой и по натуре довольно увлекающийся, хотя и сдержанный, немножко призадумался. Думал он дня два, а на третий, выходя со службы, нанял извозчика прямо на набережную, разыскал там приятельницу своей жены и проводил ее домой.
— Ты, конечно, уже пригласил ее с собой в театр? — спросила его Марья Ивановна, наливая остывший суп.
Муж растерянно пожал плечами, — ему и в голову не пришло!
Но через несколько дней он уже исправил свою ошибку и повел приятельницу жены в «Фарс».
На другое утро Марья Ивановна сказала ему:
— Где вы ужинали?
Он молчал. Ему стыдно было признаться, что он не догадался пригласить свою даму в ресторан.
— Я вас спрашиваю, где вы с ней вчера ужинали? — гневно настаивала Марья Ивановна и, не дождавшись ответа, ушла, хлопнув дверью.
Целую неделю она с мужем не разговаривала.
Бедняк мучился несказанно. Он уже успел за это время побывать с приятельницей в ресторане, но совершенно не знал, что ему делать дальше. Без опытных наставлений жены он был как без рук.
«Что мне делать! Что мне делать! — думал он. — Нельзя же все гулять да ужинать! Надоест!»
На седьмой день жена сказала, презрительно поджимая губы:
— Чего же вы сегодня дома? Такая чудная погода. Везите вашу пассию в Павловск! Целуйтесь с ней под каждым кустом! Вы думаете, я не знаю, куда вы с ней ездите? Ха-ха!
Муж схватил пальто и радостно выбежал на улицу. Теперь, слава Богу, он знал, что нужно делать. Через неделю жена наклеила на окна билетики.
— Раз вы решили с осени жить вместе, — с достоинством объяснила она, — то я хочу вовремя сдать квартиру. Для меня одной она слишком велика.
Муж вздохнул и пошел к приятельнице. К его удивлению, та выслушала его очень сухо и даже как будто не совсем поняла, чего он хочет.
— Я вижу, — сказала она, — что вы придаете слишком серьезное значение нашему маленькому флирту. Лучше расстанемся.
Он не огорчился, а только растерялся и пошел к жене за дальнейшими указаниями. Она и слушать его не стала.
— Я все знаю! Все! У вас мало денег, и вы требуете, чтобы я обеспечила вашу новую семью!
Он так привык слушаться ее в своих любовных делишках, что бессознательно повторил:
— Требую! Требую! Она заплакала.
— Теперь вы на меня кинетесь с кулаками!.. За то, что я… не захочу-у-у!
— Подлая! — заорал он вдруг и, вскочив с места, стал изо всей силы трясти ее за плечи. — Подлая! Обеспечь нас всех! Всех обеспечь сейчас же!
Подруга была очень удивлена, когда узнала, что неизвестное лицо положило в банк деньги на ее имя.
У Марьи Ивановны она больше не бывала. Сама Марья Ивановна от доброй встряски точно иссякла и не могла больше обдумывать делишки своего мужа.
Оба скоро успокоились и считали, что дешево отделались от урагана страсти, чуть не разбившей их семейную жизнь.
Ревность — штука лютая. Заставит ли она убить любимого человека или женить его на сопернице, — и то и другое хлопотно и неприятно.
И если у нас построят лечебницу для ревнивых, то я чистосердечно готова приветствовать благое начинание.
* * *
P. S. Я еще забыла сказать, откуда я узнала в таких подробностях о рассказанной мною трагической истории. Очень просто:
— Я ее сама выдумала.
Осень — время грибное.
Весна — зубное.
Осенью ходят в лес за грибами.
Весною — к дантисту за зубами.
Почему это так — не знаю, но это верно.
То есть не знаю о зубах, о грибах-то знаю. Но почему каждую весну вы встречаете подвязанные щеки у лиц, совершенно к этому виду неподходящих: у извозчиков, у офицеров, у кафешантанных певиц, у трамвайных кондукторов, у борцов-атлетов, у беговых лошадей, у теноров и у грудных младенцев?
Не потому ли, что, как метко выразился поэт, «выставляется первая рама» и отовсюду дует?
