Меня вовсе не удивляет отрицательное отношение богатых русских евреев к революции. Если барон Г. Гинцбург был даже другом Александра 3-го, то в мое время большие еврейские банкиры очень лояльно поддерживали монархию в России. Священной Дружины больше не было - ее заменили разные черносотенные союзы, но на них деньги не давали, не только евреи, но и уважающие себя русские аристократы.
В моей записки я не упомянул как о не имеющей прямого отношения к интересующему нас историческому факту, последствии попытки С. Ю. Витте сговориться с Шифом. Этой попытке он отчасти был обязан успешному ведению переговоров в Портсмуте. Ко времени этих переговоров и причиной их начала было то, что японцы одержав большие победы, над Россией исчерпали не только все средства к ведению войны, но и не могли больше получить новых займов в Америке, которая широко снабжала их деньгами. Немецкий известный финансист Гелъферих, в своей книге "Деньги в Русско-Японской Войне" говорит, в заключении, что ту победу, которую тщетно добивалась Россия на полях сражений в Манчжурии Витте блестяще одержал в Портсмуте. Витте, благодаря Виленкину и его связям, удалось сделать так, что японцы не получили больше денег на дальнейшее ведение войны.
А теперь в виде эпилога небольшое личное воспоминание. Уже в эмиграции Л. Ф. Давыдов пригласил меня как-то пойти с ним на балетный спектакль в Большой Опере в Париже. После спектакля мы пошли с ним поужинать в один ресторан на рю дАнтин. Ресторан, когда мы пришли был пуст, занят был, только один стол, за которым сидела незнакомая нам компания, среди которой был Морис Ротшильд. Через некоторое время после нашего прихода вошли Вел. Кн. Мария Павловна с мужем, кн. Путятиным и заняли третий стол. Глядя на эти столы я сказал Л. Ф. Давыдову: "Какая странная бывает судьба. Сейчас здесь три человека знают, то, о чем четвертое и, может быть, наиболее заинтересованное и не (231) подозревает". Не успел я произнести эти слова, как Морис Ротшильд подошел к Марии Павловне и поздоровавшись с ней и ее мужем вступил с ней в длительную беседу...
Не знаю еще, последую ли я Вашему совету и покажу мою записку Б. И. Николаевскому. Не потому, что я ему не доверяю, но потому, что как-то не хочется много говорить об этой, строго судя, очень грустной истории. Мне почему-то хочется, чтобы Вы сохранили мою записку, а потому прошу Вас принять ее от меня.
Теперь о другом. После нашей последней встречи в Люцерне я завтракал с М. С. Мендельсоном и говорил ему о наших планах относительно выпуска нового бюллетеня. После долгих обсуждений и очень дельных объяснений М. С. мы, пришли к заключению, что можно примирить с большой пользой Вашу и его точки зрения. Мы решили, что я позвоню В. А. Грюнбергу и попрошу его переговорить с Гр. Б. Забежинским на предмет созыва организационной комиссии. Я это исполнил и теперь нам остается ждать приглашения, которое почему-то задерживается. Надеюсь, что оно скоро поступит и что это даст мне возможность повидать Вас до Вашего отъезда, который, я боюсь, опять удалит Вас надолго из Нью-Йорка.
Прошу Вас передать мой поклон Вашей супруге.
Сердечно Вам преданный
Нью-Йорк, 4-го июля 1951 года
Ал. Давыдов
(233)
БРЕГЕТ
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.
А. С. Пушкин.
3a несколько лет перед первой мировой войной в среде Петербургского общества началась эпидемия увлечения русским фарфором. Люди, особенно дамы, никогда ранее не думавшие о собирании каких-либо коллекций, бросились разыскивать на Александровском и других рынках и у антикваров произведения старинных русских фарфоровых заводов. Попова, Корнилова, Братьев Кузнецовых и др... Увлечение собиранием фарфора скоро перешло и на другие старинные предметы: русскую мебель стиля ампир, хрусталь и гравированные портреты. Спрос порождает предложение, и соответственно росту количества коллекционеров, росло и количество антикваров. Но если свежеиспеченные любители старины мало что смыслили в предметах своего увлечения, то в этом отношении от них недалеко отставали и новые торговцы этим товаром. Антикварами становились люди, раньше никогда не думавшие об этой профессии, но располагавшие кое-каким капиталом, позволявшим им скупать по дешевке на рынках или аукционах интересующие публику "антики". С этой целью они даже выезжали в Москву и провинцию и привозили иногда оттуда богатую добычу интересных предметов.
В описываемое мною время я тоже по-любительски занимался коллекционерством. Сделался я собирателем старинных гравюр случайно, после того, как моя бабушка подарила мне их коллекцию, унаследованную ею от ее деда гр. Лаваля, (234) известного любителя старины, жившего в начале 18-го века. Особыми познаниями в гравюрах я не отличался, что же касается "искусства покупки", то о нем у меня были самые приблизительные сведения. Все же, когда я узнал, что бывший повар моего двоюродного брата открыл во дворе театра "Аквариум" антикварный магазин, я сразу решил, что такой исключительный случай может не повториться и что посещение этого нового магазина никак нельзя откладывать. Приехав к антиквару, я, разумеется, не назвал своей фамилии и спросил, нет ли у него старых гравюр. Пересмотрев несколько папок, я скоро нашел в одной из них интересный экземпляр и, подражая опытным покупателям, отложил папку в сторону с разочарованным видом. Повар, по своей неопытности, не стал настаивать на ценности и качествах предложенного товара и сразу перешел ко второму акту комедии, т. е. стал показывать мне предметы, особого интереса для меня не представляющие. Купив, как бы мимоходом, за бесценок прелестный Елизаветинский граненый хрустальный бокал и два золоченых Екатерининских стакана, я вернулся к вопросу о гравюрах и, наконец, приобрел за дешевую цену ту папку, в которой находился интересовавший меня экземпляр. Расплатившись, я уже направился к выходу, когда антиквар остановил меня вопросом, не интересуюсь ли я старинными часами. Я совершенно искренне ответил ему, что никакого интереса к часам не имею. Искренность моя была тем более действительной, что собирание часов требует больших знаний, которых я не имел, и что оно доступно только лицам, располагающим большими средствами. Все же видя, что антиквару очень хочется показать мне какие-то особо интересные часы, и желая сохранить с ним добрые отношения, я нехотя согласился взглянуть на них. Антиквар достал из какого-то особого шкафа небольшую плоскую продолговатую коробку, покрытую красной кожей, и подал мне ее., Взяв ее в руки, я увидел на ее крышке тисненный золотом номер, насколько мне помнится 2675-ый. Внутри коробки было два гнезда, в одном из которых лежали открытые очень плоские часы с цепочкой и ключиком, а в другом - запасное стекло и циферблат другого цвета. По особой короткой цепочке я догадался, что часы были старинным брегетом. Я вынул их из гнезда и повернул. И тут то (235) случилось то, что так редко выпадает на долю коллекционеров, - то счастье, которое много превосходит большой выигрыш в лотерею. На задней крышке часов был серый эмалевый герб рода Давыдовых! С большим трудом преодолев свое волнение, я спросил антиквара, чей это герб и кому принадлежали часы. Очевидно, неопытный торговец не заметил моего волнения, т. к. стал рассказывать мне, что герб на часах есть герб рода Давыдовых, что они принадлежали поэту-партизану Денису Васильевичу Давыдову и что они - старинный брегет. К этому он добавил, что купил их при распродаже Меньшиков-ского архива, в котором было 12 писем Дениса Васильевича, купленных государем. Разумеется, он предложил мне купить часы и сказал, что хочет за них 1000 рублей, но что известный коллекционер, богач, дает ему за них только 900. Из последнего обстоятельства я заключил, что если я сейчас же не приобрету этот исторический брегет, имеющий для меня, внучатого племянника партизана, особую ценность, то, в конце концов, Утеман столкуется с антикваром о цене и брегет навсегда уйдет от меня. Я молча вынул 1000 рублей (к счастью они были при мне) и взял часы. Когда я уже подходил к выходной двери, антиквар сказал мне: "Позвольте узнать Вашу фамилию?" "Давыдов", отвечал я и вышел из магазина.
Вернувшись домой, я завел ключиком часы и наслаждался их боем. Через несколько недель я поехал в Париж и взял с собой часы, понес показать их фирме Брегет, сохранившей старые архивы. Владелец фирмы, взглянув на номер, тисненный на коробке, велел подать себе книгу за 1804 год и прочел мне из нее: "Часы под номером 2675 были проданы в 1804 году князю Альдобрандини, который не заплатил за них и вернул в 1810 году. В 1814 году во время оккупации союзниками Парижа генерал Денис Давыдов приобрел их и велел сделать на задней крышке свой герб из серой эмали". К этому он добавил, что генерал Давыдов заплатил за часы 3000 франков и что, если я согласен уступить их фирме, то он предлагает мне за них 9000 франков. По тогдашнему курсу это составляло 3375 рублей.
