Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{01266}

Из чащи леса доносились до ушей Ржевецкого стук и треск ветвей. Ржевецкий наострил уши, подумал, выбранился, неловко слез с беговых дрожек и пошел в чащу. Семен Журкин сидел на земле и топором обрубывал зеленые ветви. Около него лежали три срубленные ольхи. В стороне стояла лошадь, впряженная в дроги, и ела траву. Ржевецкий увидел Семена. Вмиг с него слетели и хмель и дремота. Он побледнел и подскочил к Семену. - Ты что же это делаешь? а? - закричал он. - Ты что же это делаешь? а? - ответило эхо. Но Семен ничего не отвечал. Он закурил трубку и продолжал свою работу. - Ты что делаешь, подлец, я тебя спрашиваю? - Не видишь разве? Повылазило у тебя нешто? - Что-о-о? Что ты сказал?! Повтори! - То сказал, что ступай мимо! - Что, что, что? - Мимо ступай! Кричать нечего... Ржевецкий покраснел и пожал плечами. - Каков? Да как ты смеешь? - Так вот и смею. Да ты-то что? Не испужался! Много вас! Ежели каждого ублажать, так на это много нужно... - Как ты смеешь лес рубить? Он твой? - И не твой. Ржевецкий поднял нагайку и не ударил Семена только потому, что тот указал ему на топор. - Да знаешь ли ты, негодяй, чей это лес? - Знаю, пане! Стрельчихин лес, с Стрельчихой и говорить буду. Ее лес, ей и отвечать стану. А ты-то что? Лакей! Фициант! Тебя не знаю. Проходи, прохожий! Марш! Семен постучал трубкой о топор и язвительно улыбнулся. Ржевецкий побежал к дрожкам, ударил вожжами и стрелой полетел к селу. В селе набрал он понятых и с ними помчался к месту преступления. Понятые застали Семена за его работой. Вмиг закипело дело. Явились староста, подстароста, писарь, сотские. Написали несколько бумаг. Расписался Ржевецкий, заставили расписаться и Семена. Семен только посмеивался...

{01267}

Перед обедом Семен явился к барыне. Барыня уже знала о порубке. Не поздоровавшись, он начал с того, что жить нельзя, что поляк дерется, что он только три деревца и т. д. - Как же ты смеешь чужой лес рубить? - вскипела барыня. - Мучение от него одно только, - промычал Семен, любуясь вспышкой барыни и желая во что бы то ни стало донять поляка. - Что ни слово - то тресь! Разве так возможно? Да норовит всё по лицу! Этак нельзя... Ведь и мы тоже люди. - Как ты смеешь мой лес рубить, я тебя спрашиваю? Негодяй! - Да он вам наврал, барыня! Я, подлинно... рубил... Сознаю... Да зачем он дерется! В барыне взыграла барская кровь. Она забыла, что Семен брат Степана, забыла свою благовоспитанность, всё на свете и ударила по щеке Семена. - Убери сейчас же свою мужицкую харю! - закричала она. - Вон! Сию минуту! Семен сконфузился. Он ни в каком случае не ожидал такого скандала. - Прощайте-с! - сказал он и глубоко вздохнул. - Что ж делать-с! Что ж! Семен забормотал и вышел. Даже шапку забыл надеть, когда вышел на двор. Часа через два к барыне явился Максим. Лицо его было вытянуто, глаза пасмурны. По лицу видно было, что он пришел наговорить или натворить что-нибудь дерзкое. - Что тебе? - спросила барыня. - Здравствуйте! Я, барыня, больше насчет того, чтоб вас попросить. Леску бы, барыня. Степану избу хочу строить, а лесу нету. Досочек бы дали. - Что ж? Изволь. Лицо Максима просияло. - Избу строить нужно, а лесу нету. Последнее дело! Сел щи хлебать, а щей нету. Хе-хе. Досочек, тесу... Тут Семка дерзостей наговорил... Вы уж не серчайте, барыня. Дурак дураком. Дурь еще из головы не вышла. Не чувствует. Народ такой. Так прикажете, барыня, за лесом приезжать? - Приезжай.

{01268}

- Так вы Феликсу Адамычу извольте сказать. Дай бог вам здоровья! Теперь у Степки изба будет. - Только я дорого возьму, Журкин! Я леса, сам знаешь, не продаю, самой нужен, а если продаю, то дорого. Лицо Максима вытянулось. - То есть как? - Да так. Во-первых, деньги сейчас же, а во-вторых... - За деньги я не желаю. - А как ты желаешь? - Известно как... Сами знаете. Нонче какие у мужика деньги? Грош, да и того нет. - Даром я не дам. Максим сжал в кулаке шапку и начал глядеть в потолок. - Вы это верно говорите? - спросил он, помолчав. - Верно. Еще имеешь что сказать? - Что мне говорить? Лесу не даете, так зачем я с вами говорить стану? Прощайте. Только напрасно вы лесу не даете... Жалеть будете... Мне наплевать, а вы пожалеете... Степан на конюшне? - Не знаю. Максим значительно поглядел на барыню, кашлянул, помялся и вышел. Его передернуло от злости. "Так вот ты какая, шельма!" - подумал он и отправился в конюшню. В конюшне в это время Степан сидел на скамье и лениво, сидя, чистил бок стоящей перед ним лошади. Максим не вошел в конюшню, а стал у двери. - Степан! - сказал он. Степан не отвечал, не взглянул на отца. Лошадь пошатнулась. - Собирайся домой! - сказал Максим. - Не желаю. - Можешь ли ты мне это говорить? - Значит, могу, коли говорю. - Я приказываю! Степан вскочил и захлопнул конюшенную дверь перед носом Максима. Вечером к Степану прибежал из деревни мальчик и рассказал ему, что Максим выгнал Марью из дома и что Марья не знает, где ей переночевать. - Она теперь сидит около церкви и плачет, -

{01269}

рассказывал мальчишка, - а вокруг нее народ собрался да тебя ругает. На другой день рано утром, когда в барском доме еще спали, Степан надел свою старую одежу и пошел в деревню. Звонили к обедне. Утро было воскресное, светлое, веселое - только бы жить да радоваться! Степан прошел мимо церкви, взглянул тупо на колокольню и зашагал к кабаку. Кабак открывается, к несчастью, раньше, чем церковь. Когда он вошел в кабак, у прилавка уже торчали пьющие. - Водки! - скомандовал Степан. Ему налили водки. Он выпил, посидел и еще выпил. Степан опьянел и стал подносить. Началась шумная попойка. - Много ты у Стрельчихи жалованья получаешь? - спросил Сидор. - Сколько следовает. Пей, осел! - Доброе дело. С праздником, Степан Максимыч! С воскресным днем! А вы что же? - И я... И я пью... - Очень приятно... Всё это, собственно говоря, очень благополучно и обольстительно, Степан Максимыч! Так-с... А позвольте вас спросить, рублей десять получаете? - Ха-ха! Разве можно барину на десять целковых прожить? Что ты? Он сто получает! Степан посмотрел на сказавшего это и узнал в нем брата Семена, который сидел в углу на скамье и пил. Из-за Семена выглядывала пьянеющая физиономия дьячка Манафуилова и преехидно улыбалась. - Позвольте вас спросить, господин, - заговорил Семен, снимая шапку, - у барыни хорошие лошади или нет? Вам ндравятся? Степан молча налил себе водки и молча выпил. - Должно быть, очень хорошие, - продолжал Семен . - Только жаль, что кучера нет. Без кучера не того... Манафуилов подошел к Степану и покачал головой. - Ты... ты... свинья! - сказал он. - Свинья! И тебе не грех? Православные! Ему не грех! А что в писании сказано, а? - Отстань! Дурь! - Дурь... Ты зато умный. Кучер, а не при лошадях. Хе-хе... Она вам и кофию дает? Степан размахнулся и ударил бутылкой по большой

{01270}

голове Манафуилова. Манафуилов пошатнулся и продолжал: - Любовь! Какое это чувство... Фф... Жаль, повенчаться нельзя. Барином был бы! А из него, ребята, славный барин вышел бы! Строгий барин, развитой! Послышался хохот. Степан размахнулся и в другой раз ударил бутылкой по той же голове. Манафуилов пошатнулся и на этот раз упал. - Ты чего же это дерешься? - закричал Семен, наступая на брата. - Повенчайся - тогда и дерись! Ребята, чего он дерется? Чего ты дерешься, я спрашиваю? Семен прищурил глаза, взял Степана за грудь и ударил его под ложечку. Поднялся Манафуилов и замахал своими длинными пальцами перед глазами Степана. - Ребята! Драка! Ей-богу, драка! Напирай! В кабаке зашумели. Говор смешался со смехом. У кабацких дверей столпился народ. Степан схватил Манафуилова за воротник и швырнул его в дверь. Дьячок взвизгнул и шаром покатился по ступеням. Захохотали сильней. Народу набилось в кабак полнехонько. Сидор вмешался не в свое дело и, сам не зная за что, ударил Степана по спине. Степан схватил Семена за плечо и швырнул его в дверь. Семен ударился головой о косяк, сбежал по ступенькам и упал мокрым лицом в пыль. К нему подскочил брат и заплясал на его животе. Он заплясал с остервенением, с наслаждением, высоко подпрыгивая. Прыгал он долго... Зазвонили к "Достойно". Степан посмотрел кругом. Вокруг него торчали смеющиеся рожи, одна другой пьяней и веселей. Множество рож! С земли поднимался растрепанный, окровавленный Семен с сжатыми кулаками, с зверским лицом. Манафуилов лежал в пыли и плакал. Пыль облепила его глаза. Кругом и около было чёрт знает что! Степан встрепенулся, побледнел и побежал, как сумасшедший. За ним погнались. - Лови! Лови! - закричали ему вслед. - Держи! Убил! Степана охватил ужас. Ему показалось, что если его догонят, то непременно убьют. Он побежал быстрей. - Лови! Держи! Он, сам того не замечая, добежал до отцовского дома.

{01271}

Ворота были открыты настежь, и обе половинки их покачивались от ветра... Он вбежал во двор. На куче щепы и стружек в трех шагах от ворот сидела его Марья. Поджав под себя ноги и протянув вперед свои обессилевшие руки, она не отрывала глаз от земли. При виде Марьи в взбудораженных и опьяненных мозгах Степана вдруг мелькнула светлая мысль... Бежать отсюда, бежать подальше с этой бледной, как смерть, забитой, горячо любимой женщиной. Бежать подальше от этих извергов, в Кубань, например... А как хороша Кубань! Если верить письмам дяди Петра, то какое чудное приволье на Кубанских степях! И жизнь там шире, и лето длинней, и народ удалее... На первых порах они, Степан и Марья, в работниках будут жить, а потом и свою земельку заведут. Там не будет с ними ни лысого Максима с цыганскими глазами, ни ехидно и пьяно улыбающегося Семена... С этой мыслью он подошел к Марье и остановился перед ней... А голова между тем кружилась от хмеля, в глазах мелькали цветные пятна, во всем теле чувствовалась боль... Он едва стоял на ногах... - В Кубань... того... - проговорил он, чувствуя, что его язык теряет способность говорить... - В Кубань... К дядьке Петру... Знаешь? Что письма писал... Но не тут-то было! Разлетелась в пух и прах Кубань... Марья подняла свои умоляющие глаза на его бледное, шальное лицо, наполовину закрытое давно уже нечесанными волосами, и поднялась... Губы ее задрожали... - Это ты, разбойник? - заголосила она. - Ты? Рожу, знать, в кабаке раскроили? Проклятый! Мучитель ты мой! Пущай тебе на том свете так будет злодею, как ты высосал меня всю! Убил ты меня, сироту! - Молчи! - Лютые! Не жалеете вы души христианской! Замучили всю, разбойники... Душегубец ты, Степка! Матерь божия накажет тебя! Постой! Задаром тебе это самое не пройдет! Ты думаешь, что только одна я мучаюсь? И не думай... И ты помучишься... Степан замигал глазами и пошатнулся. - Молчи! Ну, Христа ради! - Пьяница! Знаю, на чьи деньги ты пьян... Знаю, разбойник! От радости пьешь? Знать, весело?