попадался ей на пути, а я направился прямиком в секцию для крупных и высоких. Прошелся мимо вешалок, задевая пальцами рукава. Почти все костюмы были черными, или коричневыми, или сшитыми для парней повыше и постройнее меня.
А потом я повернул за угол и увидел его.
Идеальный костюм.
Светло-голубой, не пастельный, но близко к этому. И он сверкал, как будто в ткань добавили металлические нити.
Я в жизни ничего подобного не носил.
– Нашел что-то? – спросила мама.
Я показал ей костюм.
– Мне нравится.
– Правда? – странным голосом уточнила она. – Думаешь, подойдет для школьного бала?
– Да. – Костюм был ярким и блестящим, но я чувствовал, что именно такой мне и нужен.
Мама взялась за рукав, чтобы посмотреть цену.
– Уверен, что готов столько заплатить?
– Да. – Я понимал, что на костюм уйдет вся моя последняя зарплата, но мне было все равно. – Я же и потом смогу его носить.
Мама подняла рукав к свету, чтобы поглядеть, как он переливается.
– В самом деле?
– А что? Он выглядит слишком по-гейски?
Мама моргнула.
– Нет. – Она снова моргнула и отпустила рукав. – Нет.
Интересно, что в понимании Ширин Келлнер выглядело «слишком по-гейски»?
И почему я об этом подумал?
Довольно-таки гадкая мысль.
– В этом костюме ты будешь отлично смотреться, – сказала мама. – Давай-ка примерим, а то вдруг его нужно подшить.
– Эй! – окликнул меня Чип, когда мы шли на велосипедную стоянку после тренировки в среду. – Что сейчас делать собираешься?
– Домой поеду.
– Да?
– Ага. Лэндон занят. А я уволился.
– Серьезно?
– Да. Ты был прав. Я должен найти то, что сделает меня счастливым. Надеюсь, долго искать не придется.
– Круто. – Чип провел рукой по волосам. – Хочешь, пойдем ко мне делать домашку? Мама готовит эмпанадас [19].
– Спасибо, но я сегодня сижу с Лале.
Чип опустил руку.
– Понятно.
Мне стало не по себе от того, что я ему отказал.
Особенно если учесть, что он даже не упомянул Трента.
– А хочешь, пойдем ко мне? – просил я.
Чип улыбнулся.
– Да.
Пока мы ехали на велосипедах к моему дому, бледное осеннее солнце выглянуло из-за туч – и мокрые от дождя улицы засверкали. Чип со смехом прокатился по луже.
И глядя на него, я тоже рассмеялся, сам не знаю почему.
Циприан Кузумано потрясающе выглядел в золотистом солнечном свете.
И я изо всех сил старался этого не замечать.
Когда мы приехали, Лале уже вскипятила воду и засыпала в чайник заварку.
– Лале, помнишь Чипа? – просил я.
– Привет, – сказал Чип.
Она оглянулась на него и покраснела.
– Привет, – пробормотала Лале и отвернулась к столу. – Поможешь мне растолочь hel?
Чип озадаченно посмотрел на меня.
– Кардамон, – объяснил я. – Чтобы добавить в чай.
– А. Конечно.
Теперь румянец заливал не только щеки, но и уши Лале. Тем не менее она аккуратно разложила пять стручков кардамона на бумажном полотенце и сложила его пополам.
– Проще всего толочь донышком чайника.
– Что нужно делать?
– Стучать по стручкам, пока они не раскроются. Но вообще стучи сколько хочешь.
Чип ухмыльнулся, и Лале ответила ему щербатой улыбкой.
– Эй! – Я присел на корточки и внимательно посмотрел на сестру. – У тебя наконец-то выпал зуб!
– Ага. За обедом. – Она просунула кончик языка в дырочку, оставшуюся на месте клыка.
Чип тем временем старательно перекатывал чайник по стручкам кардамона.
– Надо сильнее стучать, – сказала Лале. – Давай покажу.
Чип передал ей чайник, и Лале принялась колотить им по столу: Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Я поморщился от грохота.
Сам я обычно раскрывал стручки пальцами. Но Лале нравилось разбивать кардамон чуть ли не в пыль.
Чип посмотрел на меня широко распахнутыми глазами.
Я хихикнул и спросил у Лале:
– Налить в чайник кипятка?
– Конечно.
Когда чай заварился, мы втроем устроились за столом, разложив перед собой домашнюю работу.
– Что делаешь? – спросил я Лале, которая сосредоточенно пыхтела над неоконченным рисунком.
– Задание про космос.
– Круто.
В обычной школе у нас такого не было.
А я бы, наверное, справился, учитывая, сколько лет я смотрю «Звездный путь».
– Мне нравился этот урок, – сказал Чип и перегнулся через стол, чтобы посмотреть на рисунок Лале. – В нем же нужно придумывать созвездия?
Лале кивнула. Листок перед ней был покрыт точками и линиями, которые складывались в фигуры, повинуясь фантазии Лале.
– Выглядит здорово, – похвалил я.
– Еще нужно сочинить про них историю.
– Какую?
– Что-нибудь про семью.
– Расскажешь, как мы ездили в Иран?
– Не знаю, – вздохнула Лале. – Вдруг надо мной будут смеяться?
– Почему? – спросил Чип.
– Потому что она персиянка, – ответил я и повернулся к Лале. – Готов поспорить, мисс Шах им не позволит. И ты вроде говорила, что среди твоих одноклассников есть Частичные американцы.
– Вроде да.
– Ее правда могут начать дразнить? – нахмурился Чип.
– Ну… меня же дразнили.
Я не стал уточнять, что занимались этим Трент и сам Чип. Они изводили меня так же, как Мика, Эмили и другие Бездушные Мини-Последователи Ортодоксальных Взглядов изводили Лале.
Но Чип и так понял, о чем я.
Лицо его посерьезнело, и он кивнул. А потом повернулся к Лале.
– Твой брат прав. Тебе следует рассказать об Иране, чтобы твои одноклассники получше тебя узнали. – Он сглотнул. – Именно так и заводят друзей.
Лале перевела взгляд с Чипа на меня, потом посмотрела на рисунок.
– Хорошо. А ты мне поможешь?
– Конечно. – Я придвинулся ближе.
– Ты тоже, – сказала она Чипу и снова покраснела.
Он улыбнулся.
– Хорошо.
Лале ткнула пальцем в созвездие, похожее на человечка с усами.
– Это будет Бабу.
Настоящая персидская мать
В субботу утром я снова набрал Сухраба.
Он по-прежнему не отвечал.
Я подумал было позвонить Маму, но отказался от этой идеи: нельзя же звонить ей всякий раз, когда Сухраб молчит.
Это неправильно.
И я написал ему очередное письмо.
Когда я только вернулся из Ирана, мы много переписывались, пока не сообразили, в какое время нам будет удобно созваниваться. И по сравнению с видеозвонками письма вдруг стали казаться мне ужасно обезличенными.
Ведь в письме нельзя увидеть, как Сухраб щурится, когда улыбается.
Нельзя услышать, как он смеется.
И даже изображение на экране было лишь бледной иллюзией настоящего Сухраба.
Я ужасно скучал по тому, как мы были вместе в Иране.
По разговорам на крыше, когда лучи солнца заливали наше королевство цвета хаки.
По тому, как Сухраб забрасывал руку мне на плечо, словно все парни так делают.
Но теперь мне оставалось только писать ему.
В письме я спросил, как у него дела, выразил надежду, у него все хорошо и он скоро мне ответит. Рассказал о последних матчах по соккеру (теперь на счету нашей команды было десять побед и одно поражение) и о том, что уволился с работы. Рассказал о Лале и о маме
