полинявшей пижаме, завистливо посмотрел на него и сказал, что дальше есть еще автомат, но туда далеко идти. Станислав Сергеич вежливо поблагодарил и направился вдоль коридора. Действительно возле прикрепленного к стене неподалеку от выхода в вестибюль телефона-автомата не было никого.
– Будьте любезны Регину Борисовну… – пророкотал он в трубку.
– Славочка, ты? – послышалось после паузы на том конце провода. – Наконец-то! Как ты устроился? Я уже волновалась. Мне прийти сегодня?
– Стоп-стоп-стоп! – пресек он поток вопросов. – Возьми бумагу, ручку, пиши… Палата номер четыре. Двухместная. Это можешь не писать! Сегодня начали обследовать. Когда придешь, поговорим подробно. Жду тебя – записывай! – с пятнадцати тридцати до шестнадцати. Как у тебя со временем – выберешься? Позже не стоит, потому что мне назначили процедуру.
– Что за процедура? И почему в такое время?
– Клизма, – ответил он, понизив голос. – Завтра рентген, кишечника.
– Кишечника?!
– Тут обследуют капитально.
– А-а… Что тебе принести поесть?
– Нежирной колбасы с полкило и помидор.
– Может быть сыра или печенья?
– Нет, не надо. Ну, пока…
– Пока… Целую!
И возле его уха раздался звук поцелуя. Это было настолько не к месту, что Станислава Сергеича аж покоробило, и он поспешно стукнул по рычажку. Постоял с трубкой в руке, настраиваясь на другой тон, потом медленно набрал номер рабочего телефона Веры.
– Слушаю! – энергично произнес ее голос.
– Привет… Это я.
– Ты откуда? Как дела?..
– Из больницы. Пока все покрыто неизвестным мраком.
– Когда у вас посещения?
– Подходи часам к пяти. Врачи уже разбегутся, и я смогу выйти в сад. Здесь прекрасный старый сад. Даже есть липовая аллея.
– Хмм… неплохо устроился! – усмехнулась она. – Может и мне подумать насчет обследования?
– Разве так шутят! Подслушает судьба…
– Тьфу! тьфу! тьфу! – суеверно поплевала она. – Значит я прихожу к пяти. А какая у тебя палата?
– Главный корпус, четвертая палата.
– На предмет поесть что-нибудь захватить?
– Если тебя не затруднит, российского сыра граммов триста. Я буду тебя ждать на центральной аллее.
– Липовой?
– Вот-вот, липовой… – двусмысленно сказал он. – Салют?
– Салют!
Кому бы еще позвонить?.. Думал он, вертя в пальцах оставшуюся двушку. Достав из кармана крохотную записную книжечку, принялся медленно ее листать. Ха! телефон Блаженного Федора!.. Бросив монетку в прорезь автомата и сверяясь с книжкой, стал набирать цифру за цифрой.
– Чего надо? – раздался противный старушечий голос.
– Федора надо, – разозлился Тропотун.
– Федьку, что ли? – сварливо уточнила бабка. – А для чего он тебе?
– Значит нужен!
– Ну щас… – отозвалась бабка после некоторого раздумья. Телефон надолго умолк, только в трубке что-то тихонько свистело и попискивало, – словно электрическая мышь, подумал Станислав Сергеич.
– Да, я слушаю вас… – отстраненно произнес наконец Федор.
– Здравствуй, Федор! – неожиданно обрадовался Тропотун. – Это я, Станислав! Из больницы тебе звоню.
– А я тебя совсем потерял. Думал, может обидел чем? Или знакомых моих испугался?..
Тебя я больше испугался… Мысленно ответил Станислав Сергеич, а вслух сказал:
– Много дел было перед больницей. Но теперь зато уйма свободного времени!
– Если ты хочешь, я могу зайти… – неуверенно предложил Федор. – Поговорим. Недавно я был в гостях у магов – это очень интересно…
– Не сомневаюсь! – с чувством поддержал его Тропотун. – Приходи обязательно. У нас посещения с пяти до семи ежедневно.
– Наверно в понедельник… Все в отпусках, я почти каждый день на дежурстве.
– Идет. Как там Гоша – пальмы опыляет?
– Опыляет.
Тропотун рассмеялся и повесил трубку.
Гриша спал, свернувшись в классическую позу эмбриона, и его помятое лицо выражало глубокий покой. Несколько мгновений Станислав Сергеич с ненавистью созерцал довольно похрапывающего соседа, а затем пересилил себя и тоже растянулся на кровати.
Храп сопалатника мешал расслабиться. Тропотун ворочался с боку на бок, засовывал голову под подушку, но ничего не помогало – он отчетливо слышал этот всепроникающий храп. Тогда он прибегнул к детскому методу против храпунов и тихонько засвистел. Гриша в ответ зачмокал губами, хрюкнул, повернулся на бок – и умолк. Станислав Сергеич облегченно вздохнул и помаленьку начал дремать. Окружавшую его больничную реальность уже разбавляли обрывки цветных снов, готовых полностью завладеть его податливым сознанием, как вдруг что-то сделалось не так в изножье кровати. Какое-то непонятное облачко сгустилось там, и Станислав Сергеич внимательно и подозрительно стал вглядываться в это облачко – упырь! Это снова был упырь собственной хвостатой персоной. Посверкивая антрацитовыми глазками, нечисть скалила сахарные клыки и нагло восседала на стуле, обмахиваясь при этом кончиком хвоста с кисточкой.
– Явился! – весьма неприветливо произнес Тропотун, стараясь говорить негромко, чтобы не разбудить соседа.
– Явился! – с вызовом отозвался упырь и ехидно осклабился.
– Что, доволен? – уже злобно поинтересовался Станислав Сергеич. – Я в больнице. Рак легкого. В перспективе – кладбище. И потом, почему именно ты?! Фаусту являлся Мефистофель, Ивану Карамазову – черт, а мне какого-то замухрышку прислали!..
Он с отвращением оглядел упыря, сидевшего нога на ногу, и мог бы поклясться, что на его упырской роже написано почти человеческое злорадство.
– Так ведь Фаусту – Фаустово, а табе миня… – с удовольствием пояснила нечисть.
И Станислав Сергеич тотчас вспомнил анекдот, который перефразировала пакость. Офицер ругает денщика и жалуется: «У всех денщики как денщики, расторопные, умные – мне же дурак дураком достался!» На что денщик резонно отвечает: «Так умным умного – а табе миня…» Подобное сравнение до глубины души оскорбило Тропотуна и, ухватив подушку, он с воплем: «У, зарраза!» – замахнулся на упыря.
– Повежливей-повежливей, – с холодным достоинством пресек его хулиганское поползновение упырь. – Я ведь на службе.
Он вдруг заскочил на сиденье стула, расшеперил свои перепончатые крылья и взвился к потолку. Сделав петлю вокруг плафона, упырь кинулся сверху на Станислава Сергеича и с невероятной силой вцепился в его руку. Не успевший даже испугаться как следует, тот ухватился другой рукой за железную раму кровати – но силы оказались неравными. Упырь стремительно поволок его к стене. Все! Расплющит! Равнодушно подумал Тропотун, отпуская кровать, и со всего маху врезался в стену. Однако к вящему его удивлению каменная кладка стены напоминала по своей консистенции густой кисель, проскочив сквозь который он очутился… на собственных похоронах.
Да, Станислав Сергеич, скрестивши на груди руки, снова лежал в гробу. Но теперь это уже не были довольно примитивные институтские похороны с речами и казенными венками. О нет!.. Катафалк, украшенный коврами и цветами, на котором стоял его гроб, плыл над морем голов. Бесконечная процессия мужчин, женщин, детей и стариков, облаченных в черные одежды, сопровождали неспешный ход катафалка, запряженного шестеркой смоляно-черных коней. Когда под звуки рыдающего марша гроб опускали в землю, над толпою прокатился стон невыразимого горя и отчаяния.
Хотя Станислав Сергеич, окостенев, лежал глубоко
