поднял указательный палец врач. – Помни об этом.
– Тридцать лет уж помню… – пробормотал Гриша. А врач уже переключил свое внимание на новенького. Пересел в изножье кровати Тропотуна и заглянул ему в лицо глубоко посаженными васильковыми глазами.
– Давайте знакомиться, – сказал он. – Ваш лечащий врач, зовут Алексей Васильевич.
– Станислав Сергеич, – церемонно наклонил голову Тропотун.
– Ну, Станислав Сергеич, расскажите-ка мне про свою хворь. Только все по порядку. Когда заметили первые признаки болезни, какими симптомами она проявилась…
Он умолк, выжидательно глядя на Тропотуна. Тот смущенно кашлянул – не хотелось исповедоваться при постороннем. Врач сообразил, повернулся на скрипнувшем стуле и выразительно посмотрел на Григория. Умиравший от любопытства Гриша пробормотал: «Понял, все понял…» – и зашаркал из палаты. А Станислав Сергеич с облегчением приступил к описанию своего недуга.
– Теперь вот готов к худшему! – закончил он свой рассказ с нарочитой бравадой.
– Получается, что субъективно вы не ощущаете ничего… Констатировал Алексей Васильевич и пошевелил выгоревшими кустистыми бровями, напоминавшими приклеенные к надбровьям колосья.
– Будто стеснение, – приложил ладонь к грудине Тропотун. – Здесь…
– Ясно, будем обследовать! – и врач хлопнул его по колену. – Только настрой мне ваш не нравится. Вы что это раскисли?.. За жизнь надо драться. Отсюда и не такие доходяги на своих двоих уходили. Мы, конечно, не боги – но несколько лет жизни обеспечить можем. Вот так, Станислав Сергеич!
– Я не раскис, – поджал Тропотун тонкие губы. – Но канцер есть канцер.
– Диагноз, собственно, откуда вам известен? – строго спросил врач.
– Чистая случайность.
– Вы к нам лечиться пришли, а не умирать. В противном случае – прошу на кладбище! – И Алексей Васильевич насупился.
Как ни странно, а быть может именно на это и рассчитывал врач, резкая его отповедь подействовала на Тропотуна бодряще. Он даже почувствовал облегчение оттого, что теперь кто-то другой вместо него несет ответственность за его будущее.
– Так вы полагаете – есть надежда? – спросил он робко.
– Надежда есть всегда. – Сказал врач. – Кроме того, пока вы не пройдете полное обследование, говорить не о чем. Ну с какой стати вы решили, что у вас рак?.. Это может оказаться доброкачественная опухоль, с которой люди живут десятилетиями. Рак тоже имеет различные формы, и потому в каждом отдельном случае прогноз развития болезни будет свой. В общем, я вас назначаю на все анализы плюс рентген. Есть ко мне вопросы? – и он хлопнул ладонью по колену, словно прихлопывая возможные вопросы.
– Есть… – отозвался Станислав Сергеич капризно. – Зачем новый рентген, если мне уже делали в поликлинике?
– У нас с поликлиникой разный профиль, – терпеливо начал объяснять Алексей Васильевич. – Они должны заболевание выявить, а мы – вылечить. Да и техника у нас новейшая…
Едва врач скрылся в коридоре, как в палате появился Гриша и с порога завел свой нескончаемый монолог:
– А? Что я говорил? Во мужик! А вы не верили… Ох, все мне тут обрыдло!.. Резать во вторник будут. Две недели бью баклуши. Конечно на казенном харче, да из дому понатащили – но мужику нельзя без настоящего дела, линяет он без дела. В картишки перекинемся? В восьмерке соображают.
– Не люблю карты!
– А домино?
– Спасибо, и домино не люблю. Не беспокойтесь за меня, идите, я скучать не умею. Позвонить надо кой-кому и посидеть подумать.
– На вашей койке Пантелей Петрович лежал, – сообщил Гриша. – Четыре дня как выписался. Игрок козырный был!.. – в голосе его послышалось восхищение. – Ладно, я потопал! – и он развернулся на сто восемьдесят градусов. Однако тут же снова повернулся лицом к Станиславу Сергеичу и почти шепотом заговорил: – Семеныч-то из интенсивной терапии помирает… – покачал жалостно головой. – Селезенку у него рак сожрал. Уже неделю на одних трубках, – он шумно вздохнул и, обреченно махнув рукой, наконец покинул палату.
Оставшись один, Станислав Сергеич наконец вздохнул свободно и подошел к распахнутому окну. Онкологическое отделение находилось на первом этаже главного корпуса, Выстроенный в старом парке больничный городок занимал довольно обширную площадь. Под окном палаты росла пышная сирень, во втором ярусе – старые узловатые клены, еще выше – серебристые мощные тополя. По толстому стволу тополя винтом сбежала белка, что-то подобрала на земле и рыжей ракетой взлетела почти на самую верхушку. Жизнь… Завистливо думал Тропотун, наблюдая за юркой белкой, которая по всей вероятности переживет его. Да, жизнь… Придется научиться радоваться минутам, ибо теперь время – мой самый дорогой капитал… Я должен благословлять небо за то, что в интенсивной терапии умираю не я, а неизвестный мне Семеныч…
Стремительно вошла медсестра и замерла на пороге, глядя на рельефный мужской силуэт в оконном проеме. Поправила выбившиеся на высокий чистый лоб темные кудряшки и низким глуховатым голосом спросила: «Вы Тропотун?» А когда он повернулся и кивнул утвердительно, добавила: «Пройдите на анализы в процедурный!» И тут же унеслась, словно маленький вихрь, оставив Станиславу Сергеичу впечатление о красивой статной девушке в накрахмаленной до картонной твердости белейшей косынке.
Заняв очередь в процедурный кабинет, Станислав Сергеич параллельно узнал, что у Анечки легкая рука, в то время как у бесчувственной грымзы Валентины, которой что живой человек, что манекен все едино, рука тяжелая – но к счастью дежурит Анечка.
Девушка усадила его на стул и ловко перетянула жгутом руку. Он отвернулся и ощутил противный холодок страха где-то в животе. Напряглось тело, и вспотели ладони. Где-то у самого горла затокало сердце. Увы! С самого раннего детства Станислав Сергеич панически боялся уколов. Увидев, как окаменело лицо новенького, Анечка насмешливо улыбнулась и сказала: «Потерпите, я уже в вене!» Не оглядываясь на нее, Тропотун стоически кивнул и внимательно продолжал изучать белые стены кабинета.
По дороге в свою палату, Станислав Сергеич с горькой иронией думал, что вот теперь и он влился в это безликое сонмище страдальцев, которые еще вчера казались ему все на одно лицо. Теперь же он мысленно разделил их на три категории: здоровые на вид; с признаками болезни, но довольно шустрые; и совершенно никудышные, со страшными землистыми лицами, полусогнутые и худые, как вешалки. Деловито спешившие на процедуры больные обсуждали между собой преимущества и недостатки химиотерапии, лазерного лечения, облучения гамма-пушкой и радикального хирургического вмешательства. Процесс лечения был в онкологическом отделении чем-то вроде серьезной и кропотливой работы, которую исполняли скрупулезно и без всякой бравады.
Больничный распорядок постепенно вовлек Станислава Сергеича в свой специфический ритм. Обед раздавали в час дня. После еды разбрелись по палатам соснуть, а Тропотун решил позвонить своим женщинам. У автомата в коридоре дожидались своей очереди двое бледных слабых мужчин, – вероятно, прооперированных, как решил Тропотун. Один из них, в зеленой
