твою лечить будем. Завтра утром пойдём. Хорошо?
– Давай. Скажи ещё раз, как река называется?
– Вонга. Пошли!
Место стоянки было чудесным. Открытый косогор, поросший невысокой травой, весь в жёлтых мелких цветах, полого сбегал к реке. В просвет – видна река; кажется, вода застыла, никуда не течёт. Шелестели листвой редкие берёзы. За ними поляну обступал непроходимой стеной тёмный густой ельник.
Не спешили. Вера возилась с костром. Вадим притащил два бревна, уложил углом с наветренной стороны – сидеть будет удобно.
Горел огонь, сушились вещи, Вера помешивала палкой в котелке грибное варево.
Вадим сидел на бревне, подставив огню босые ноги – до чего же было приятно ходить по траве босиком. Горячий грибной дух дурманил голову. Ждал.
– Готово! – Вера палкой подцепила котелок и поставила у его ног. – Подожди, пусть остынет.
Варево напоминало студень. Тёмная, клейкая грибная масса. Пробовать такое ему не доводилось.
– У нас грибницей называют, – пояснила Вера, видя его замешательство. – Соли нет… Не вкусно?
Вкус действительно был не ахти. Но есть хотелось так, что это не имело никакого значения. Котелок опустел в три минуты. Хлеба бы ещё…
Вера поставила греть воду для так называемого чая. Вадим полулежал, опершись спиной о бревно, подставив лицо солнцу. Было спокойно и лениво. Отвалились, затерялись в прошлом вчерашний переход по тундре, бесконечное болото, боль в ногах. Это было давно, а сейчас можно было просто лежать, подставляя лицо солнцу, и ни о чём не думать. Хотя… как не думать? Маячили, маячили на краю сознания и отец, и Колька, и камушки эти чёртовы.
– Вер? Так что там с этими алмазами? Откуда они взялись? Раз уж показала, то давай, рассказывай.
– Вадим… Я расскажу. Только это не моё. И не деды. Это – общее. И спрятано от всех, кому знать не надо. Понимаешь? Не моя тайна. Это серьёзно. За это убивают, сам видел…
– И ты тоже пойми. У меня отца убили. И, скорее всего, из-за этих чёртовых алмазов. Я хочу знать. Должен. Имею на это право. Я уже замарался об эти камни. Мы не хотели их забрать, мы о них слыхом не слыхивали. Но это они забрали отца и Николая. Рассказывай!
Вера присела на корточки, ворошит палкой угли в костре. Молчит. Задумалась.
– Якутия, алмазы слышал?
– Ну слышал что-то… Только при чём здесь Якутия?
– В Якутии наших много. Они другие немножко, но наши…
– И что?
– В Якутии алмазы нашли. Трубки алмазные. Карьеры нарыли огромные. Говорят, даже из космоса видно. Дорогами всё испоганили. Техника, рабочие, вертолёты. А оленям как? Стада у нас. Пасти надо. С места на место кочуем, чтобы корма хватало.
– Ну и?
Что она мне, как маленькому, объясняет прописные истины? Я её конкретно про алмазы спросил. Откуда они у них с дедом?
– Нарушили всё! Места, где всегда оленей пасли и охотились, уже не наши. Отобрали. Теперь дороги, карьеры. Вот!
Замолчала.
Вадим злился, но ждал, не торопил. Да и куда торопиться? Солнце пригревает, до вечера ещё далеко.
– И здесь тоже… – начала Вера.
– Что – тоже? Не понимаю я тебя.
– Ну… здесь тоже алмазы есть. Редко, но находят. Не совсем здесь. Ближе к Пинеге. На речках разных… Мезень, Золотица.
– Что-то не верится.
– Правда! Наши сто лет эти алмазы собирают.
– Если так, то давно бы тут до́бычу организовали, как в Якутии.
– Старики решили – тайна. Нашёл камушек – сдай сборщику. Никому нельзя говорить.
– И что? Куда их потом? Или они так и спрятаны в какой-нибудь пещере, да ещё и духами, поди, охраняются?
Сказки какие-то рассказывает. Детский лепет. Конец двадцатого века на дворе, компьютеры, технологии, машины. А тут клад в пещере.
– Взятки… чиновникам, начальству в области. Может даже, правительство. Кому – точно не знаю. Нам за это рыбалку, охоту разрешают. Другим запрещено. Но главное, места кочевья. Чтобы не строили ничего, дорог не прокладывали.
– И что? Сто лет тайну хранили? И никто из ваших не попытался сам камушки продать, в обход старейшин?
– Убили четверых. Все знают, за что.
Вера потрогала котелок с «чаем». Сегодня в качестве заварки у них был берёзовый лист, подсушенный на огне.
– Остыл, можно пить, – отлила себе в крышку от чайника, а котелок придвинула Вадиму.
А что? Вроде пока всё складно у неё получается. Может, и правда такое возможно? Замкнутый мир – одинаковый образ жизни, свои законы, все друг с другом связаны.
Вадим отхлебнул из котелка – вкус, конечно, специфический. Может, лучше просто горячую воду пить?
– Раньше так было… – задумчиво произнесла Вера. – Теперь всё изменилось.
– Что изменилось?
– Геологи… По речкам плавают. Раньше их мало было. Тайга. А теперь вертолёты, лодки…
Нашли алмазы. Трубки алмазные, как в Якутии. Одна или три – не знаю сколько. Разработка начнётся. Наши уходят. Рыба и зверь уже из этих мест ушли. Чувствуют. Чудеса! Может, Сихиртю разгневали. Не знаю…
– Сихиртя – это что?
– Подземные духи.
– Про духов – подожди, потом…
Вера! Откуда ты всё это знаешь?
– Деда сборщиком был. Думала, догадался. Я при нём. Мне положено знать.
– Подожди! А как вы эти алмазы собирали?
– Не слышал. Сборщик – становища объезжает. Кто-то из наших найдёт камушек, спрячет, потом – сборщику. Мы с дедой ездили от одного становища к другому. Зимой. По снегу легче… А летом – здесь. Понял теперь?
– Это что же получается, ты одна теперь про эту захоронку знаешь?
– Выходит, так. Нашим сообщить надо. Обязательно.
– А что горсточку оттуда взяла? Не заметят?
– Зачем я это сделала? На всякий случай. Не заметят. Там много.
Подняла голову, посмотрела Вадиму в глаза.
– Если со мной что-нибудь случится, чтобы у тебя были. Всё из-за камней этих…
Вадим молчал, переваривал услышанное.
– Ладно… Пойду ягоды собирать. Чтобы сил набирался.
– Давай я с тобой?
– Нет. Сиди. Пускай нога заживает. Не надо наступать. Хочешь – поспи. Давай шкуры у костра расстелю?
Вера ушла. Он лежал, пытался думать о карьерах, алмазоносных трубках, каких-то сборщиках, передвигающиеся на нартах по пустым заснеженным пространствам. Всё смешалось в невообразимый ком, части которого то распадались, то вновь собирались вместе. И он уснул, прикрыв глаза рукой от солнечного света. Провалился в бесконечную тёмную пропасть, и ему ничего не снилось.
Вернулась Вера. Принесла котелок, на треть заполненный брусникой.
Тяжело выбирался из вязкого сна – во рту сухо, а по щеке, по отросшей щетине щекоча сползает нитка слюны. Неприятно. Растёр рукой.
– На! – Вера бросила ему обломок толстого сука. – Остругай конец, чтобы коры не было. Толкушка. Намнём
