- Да ладно, азот! Сухим пайком получим. Зря, что ли, мы рекламируем "Санчо" в каждом номере!
Эльбрусович нырнул внутрь верстки и там плавал между столбцами.
- Коллега - может быть женского рода? - спросил он у Кирюты. А она в это время лихорадочно листала справочник, бормоча: "Ни свет, ни заря" или "ни свет ни заря"? Они перебрасывались вот такими репликами, как будто играли модернистскую пьесу. И снова Гамлет без всплеска входил в следующий абзац. Через два часа в голове шумело от обрывков фраз, так что самого его уже вытеснило оттуда. Неужели так всегда будет? - ворвался в середину головного пространства и разогнал кодлу наглых печатных знаков. В качестве профилактики каждые полчаса буду по минуте думать о чем-то интересном.
Гении дают энергию для будущих времен, для хода жизни. Достоевский разбудил Эйнштейна, а тот еще растолкал кого-то... может, Маркеса? Мы думаем, что время само по себе идет, а его только гении подталкивают. Вот еще подумаю минуту! Без гениев время может в колечко свиться, как оно это раньше привыкло делать... Господь гениев создает для... минута прошла! Что там дальше? Про вред курения для женщин - просят придумать заголовок. "Дымись, дымись, очарованье", - написал он крупно, пририсовав изогнутую вожжу.
- Кто со мной идет курить? - заглянула Людовик.
А Гамлет: "Только не мы - мужики-слабаки!" Кирюта прижала пальцем
строку и попросила: "Зайди за мной через десять минут"
"Ну, Кирюта, если тебя Гамлет будет насиловать, кричи громче!" Но через десять минут Людовик не зашла за Кирютой. Начались топанья, беганья, повеяло нашатыркой. Все зашумели. Гамлет узнал, что у Людовик истерика, она бьется и кричит. Для всех эта ситуация прочиталась так: все-таки в ресторан позвали избранных - Степняка и главу рекламного отдела, молодую и яркую Элеонору с броской печатью фригидности. На ее лице было выписано: "Мне вас не надо". И тут же сожаление: "Почему же я такая одинокая?" Иногда был еще комментарий под глазами (мелким шрифтом морщин) - подробное изложение причин, почему не надо... Впрочем, Гамлет, увидев Элеонору пару раз, в мелкий шрифт не вчитался.
Пошел получать сухой паек, сказал охраннику Тимофею "восемь по вертикали" (фига) и увидел Людовик - всю в слезах. У нее плыл волевой подбородок, струился макияж. Эта вечно бодрая и никогда не устающая пружина... обвисли нос и перси, а правая нога шаркала, как после паралича. На лице читалось: "Все прахом! Я думала, что уже приобщилась к сияющему слою настоящих людей... но нет! Элеонору он взял в ресторан, эх, Грицько, Грицько... Ну, пробросаешься! Как-то эти политики не понимают, что мелочей нет перед выборами".
Глаза ее - как две горстки золы, думал Гамлет, не из-за еды она зарыдала - могла бы вкуснее пообедать в ресторане "Приют флибустьера". Она ведь была уверена, что на равной ноге со Степняком, социальным мастером, который лепит из глины общества свое крепкое будущее.
Умный чайник заморгал красным огоньком. Сдвинули столы, лихо вспороли консервы, Гамлет замечал, что при этом Елизавета с Кирютой поглядывали с надеждой на Валерика, от их взглядов его лицо делалось еще более тонко-резным розовым деревом. Наверно, все поняли его тайную мысль: "Пора отделяться пуповиной члена!" Он бодро вскрикнул "Держись!" и убежал в компьютерную.
Людовик секунду смотрела ему в спину, а потом взгляд снова поплыл, начал пьяно выписывать восьмерки, и очи закатились под очки. Кишащее золотое руно ослабело и потемнело, как бы от пота. Неужели это та самая Людовик, которая час назад камлала Кирюте: "Если Гамлет будет тебя насиловать, кричи громче"! Сквозь слезы и сморки Людовик говорила подругам:
- Не зря я сегодня видела во сне пожар! Пожар - к потопу,
- А потоп - к пожару, - сказала успокоительно Елизавета, предлагая всем уже с веселой стороны посмотреть на ситуацию.
"А флюктуация к инсинуации", - завершил гонку созвучий Гамлет. Он хотел нырнуть опять в размышления, но тут Елизавета его под столом увесисто двинула, что в переводе со старостуденческого означало: "Скажи что-то срочно жизнеотвлекающее!"
- Люда, слушай... вчера жена ходила в психобольницу. Так там два Якубовича сидят в одной палате! Нет, она не за помощью обратилась - подругу навещала. Уже там один Путин есть. Парочка Милошовичей, Ельциных полно, перепроизводство... Но нет ни одного редактора газеты. Не такая уж это должность, чтоб с ума сходить.
- Эльбрусович, Эльбрусович! - просохнув глазами, сказала Людовик. Можно, я буду звать тебя "Эль"?
- Нет, нельзя - в семитских языках это "Бог", а мне... а здесь нужно быть аккуратнее.
Людовик уж совсем снисходительно на него посмотрела. Разве он понимает, что в случае успеха Степняка на выборах Грицько мог бы ее высоко поднять! Информационный холдинг это что! Она могла бы стать телезвездой. Тогда и в психушке появились бы две-три Люды Клюевых.
Тут пришел Витя со своей статьей - зубасто-бородатый. "Мерзлые пляски" - так назвал он свой репортаж о дне города. Гамлет покорно вздохнул и начал читать. "Вот и ноябрь обрушился на город. Снег вкусно захрустел под ногами..." Кирюта спросила, когда Витя ушел на чаепитие:
- Опять он начал "наступила зима - листья захрустели под жопой"? Вычеркивай все, Людовик разрешает.
Гамлет коротко простонал в нос: на празднике была давка, все бросились за пивом, оказалось много обмороженных, какая-то ходынка уральская! Гамлет понимал, что придумывать Витя не имеет права - на газету в суд подадут. Но он освещает только одну сторону... но хотя бы борется за свою широкость: букет из слов он распустит в начале статьи (погода, запахи пьянящие-трезвящие...). Этот букет вырвут безжалостно тупые руки корректоров, но он-то знает, что будет и дальше так же бороться за себя, выступая из шершавых твердых рамок газеты. Он подписывал все статьи псевдонимом "Варфоломей Пиритов". Пирит - спутник алмаза.
Тут снова - сразу из открывшейся двери махнула на середину комнаты Людовик, в воздушных ударных струях за нею отчаянно барахталась старушка, не теряя, однако, бойкого и острого выражения лица.
- Елизавета, - сказала Людовик значительным голосом. - Вот Григорьевна хочет внести предложения, чтобы "Голос" был еще лучше.
И, отступив за спину старушки, она помаячила им разнообразно: мол, почтительно выслушайте и очень нежно вытолкните.
Ну, Григорьевна, конечно, приняла все естественно - так и надо обращаться с САМИМ подписчиком газеты! Она шустро заняла кресло и посмотрела боком на всех. Гамлету показалось, что, если бы у нее был клюв, она бы немножко почистилась.
- А в названии какого европейского города есть колокольный звон?
- Бонн, - сказал потерянно Гамлет.
- Лиссабон, - вторила ему Кирюта.
Разминка прошла успешно. Григорьевна завозилась, как на насесте:
- Мне ваша газета очень нравится, только кроссвордиста вам сменить бы...
- Спасибо, до свидания, - сказала Елизавета, и невидимый венок из цветов фиолетового горошка вдруг отвердел и только для Гамлета заметно превратился в боевой титановый шлем омоновца.
Пока шел этот весь разговор со старушкой, Людовик мягко, крадучись, просочилась в дверь, а теперь снова грохнуло - Людовик возникла посреди кабинета, и с нее посыпались листки статей, устилая столы Кирюты и Гамлета.
"Здесь сократить, ребята", "Здесь название придумать и картинки подыскать", "И прошу на листках не трахаться!" Вея запахом турецкого мыла и собственных секретов, Людовик ушла. Психика бесконечно резиновая.
Быстро же она собралась, думал Гамлет. Он посмотрел на часы: оказывается, уже за окном страшная темнота, тоже такая резиновая. Он решил позвонить домой. Жена, счастливая, частила:
- Купили в ломбарде Игнату куртку, брюки, свитер, все очень дешево, представляешь: итальянские брюки, новые, всего за тридцать рублей!.. Уже я Чупракову звонила: завтра поведу Игната на работу устраиваться.
- А может, он сам добредет? Поверни его в сторону Чупракова, легким толчком придай нужное ускорение.
- Так он же потом вернется, наврет: Чупраков косо посмотрел, а компьютер не так мигнул...
Навсегда, это уже навсегда, думал Гамлет. А жена почувствовала, в какую сторону он начал мыслить, и поспешно добавила:
- А тебе я купила две бутылки пива. Хотела было килограмм гречки, а она подорожала на четыре рубля. Мне на гречу не хватило.
- Так от пива гречка-то уже не подешевеет, - хозяйственно буркнул он, но - положив трубку - повеселел: "Если б гречка не подорожала, я бы вообще этого пива не увидел".
- Вот эту информульку переделай и иди, - разрешила Елизавета.
"Вблизи Урала нашли древнегреческую статую", - начал он читать.
- И сердце биться перестало, - кисло сказал Гамлет. - Эта инфор-мулька надолго. "Как ни странно, но иногда археологи находят на территории нашего региона следы древнегреческой культуры..." - перевел он. И тут вдруг снова улетел в страну вечного, плавно загибающего на небо. "А ведь в растерянности-то быть очень выгодно! Я растерян, растерян, и ничего не буду делать! А ты выбери себя не растерянным - если сил не хватает, попроси свыше". Тут слышит Гамлет, что кто-то его тихонько окликает. Оказывается, он уже на улице, а его окликает человек без рук. "А у меня ничего нет", подумал он виновато. А инвалид попросил, дохнув перегаром: "Вот эти деньги из коробки, пожалуйста, ссыпьте мне в карман". Ему, Гамлету, хорошо стало, что нищий выбрал его, а не кого-то. Он задумался и вдруг опять оказался дома. Вита сунула брыластую голову ему в руку: сколько тебя ждать - давай теперь гладь, а об Игнате не думай, а то я его так тяпну!
