Славка стал заходить чаще, я узнавал его все ближе и ближе, пока наконец, в один прекрасный день я не поймал себя на том, что уже радуюсь когда Славка приходит к нам в палату, и скучаю, когда его долго нет. Славка оказался довольно незаурядной личностью. В разговорах с ним я совершенно не чувствовал разницы в возрасте и интелекте. У него было отличное чувство юмора. А в редкие минуты, когда он становился серьезным, он был, пожалуй более рассудителен, чем я.
Абдулазис был парнем довольно своеобразным, немного зажатым, но в общем ничего. В отношениях с ним я был предельно лоялен и корректен, но и Славка и Абдулазис чувствовали, как бы я это не скрывал, что во всех ситуациях акцент моих симпатий на Славкиной стороне. Поэтому Абдулазис никогда не позволял себе того, что мог позволить себе Славка. А Славка позволял себе забираться на мою кровать в тапках, подваливать мне под бок, перетягивая себе подушку, мог попить без спросу из моего стакана, мог с размаху сесть мне на живот, мог обзываться и наконец он мог называть меня Володькой. Вобщем он делал все то, что сделал бы человек знающий что ему все простят. Конечно, иногда я выходил из себя, но все равно, всерьез сердиться на Славку я уже не мог.
Из окна палаты видно большое серое здание. Это генштаб ПВО. От нечего делать я стал прозрачно намекать Абдулазису, что я заслан сюда чтобы шпионить за генштабом. Я складно врал и даже продемонстрировал знание иностранных языков. В конце концов Абдулазис нехотя поверил мне и установил за мной негласный надзор.
Потом положили Серго. И это дало еще один повод к общению с обитателями 9-го этажа. Стыдно признать, но мы откровенно потешались над ним. Ему было года четыре и он ни слова не знал по-русски, но все время что-то бормотал и вскрикивал, сопровождая это типично грузинскими жестами. Это был очень темпераментный ребенок и на наш смех он реагировал бурным всплеском эмоций. Причем никогда нельзя было сказать наверняка, радуется он или сердится. Он закатывал глаза, скалил зубы, шлепал себя по лицу и яростно жестикулировал. Я блеснул эрудицией. поздоровавшись с ним по-грузински. Затем как-то само собой выяснилось, что "ара" в переводе означает "нет".
Вскоре, у Серго обнаружилась дурная привычка - рыться в тумбочках в наше отсутствие. Раза два мы заставали его в нашей палате за игрой в шахматы, которые он доставал из моей тумбочки. Фигуры он расставлял по всей палате, так что после его этюдов очень трудно было скомплектовать все фигуры вместе. Однажды мы зашли в палату со Славкой и Абдулазисом и в очередной раз застали нашего гроссмейстера за тем же занятием. Я вышел из себя и попросил его покинуть помещение. Он не знал русского языка. Пришлось объяснить жестами. Жестикуляцию он понял, но подчиниться не захотел - это ударило бы по его самолюбию. Он сидел у стены, прямо на полу и ковырялся в моих шахматах. Я снова вышел из себя и отнял, несмотря на ощутимое сопротивление, у него коробку с фигурами. Он продолжал сидеть у стены, но было видно, что он с трудом сдерживает себя. Это мне надоело, я взял его подмышки и поволок к двери. Тут в нем взорвался весь его южный темперамент и мне понадобились немалые усилия, чтобы выставить его за дверь. В пылу борьбы с него слетели тапки и он кричал басом: "Бабули, бабули!" Мы выкинули вслед за ним в коридор его бабули.
Мы со Славкой, еще в начальной стадии нашего знакомства - спорим. Не помню о чем, но помню, что на помидор. У меня был помидор свежий, у Славки соленый. Я выигрываю спор. Мы идем в палату к Славке. Помидор лежит прямо на тумбочке. Видно, что его брали руками. Я предлагаю скинуть его с балкона. Славка, довольный, соглашается. Мы идем в мою палату и выходим на балкон. Я роняю помидор в бездну. Он летит красный и блестящий и, коснувшись тверди, расплескивается лужицей. издав своеобразный звук. Славка в восторге.
Витька жил теперь в одиночной палате. Мы по прежнему объедались "до и после полуночи", но уже не так часто. Однажды вечером мы собирались подкрепиться. Я пригласил и Славку. Он побаивался Витьку и поначалу сидел как в гостях, запрыгнув на высокую витькину кровать. Потом немного расшалился и Витька наорал на него, выгнав прочь из палаты. Наступило неловкое молчание, затем я тихо, без крика (как с больным) указал ему на недопустимость подобного поведения. Я сказал что Славка еще ребенок и ему скучно жить среди больных взрослых людей, но он вынужден жить здесь т.к. сам больной пока, и т.д. и т.п. Витька на удивление быстро осознал свою вину и согласился извиниться перед Славкой. Я пошел за стаканом. Проходя мимо поста я увидел Славку. Он сидел на стуле внутри поста и дулся. Я сказал ему, что накричал на Витьку, и что он сейчас придет извиняться. Потом мы все вместе ужинали и пили чай. Славка принес фирменный салат, сделанный его мамой. Он назывался "Нежный" и его было мало, всего одна банка 0,25 л. Мы быстро ее съели. Витьке как ни странно салат понравился и он даже захотел узнать его рецепт.
"Кулинарная страничка" : Абдулазису принесли однажды целый мешок каких-то белых комочков. Он угостил меня. Я думал они сладкие. Откусил и от неожиданности побежал плеваться в унитаз. Они оказались жутко солеными. Это был какой-то творог или кефир с солью. Потом он угостил нас солеными абрикосовыми косточками. Ну это еще можно было есть. Угощал он меня и какими-то гигантскими пельменями с творогом и картошкой. Славка же угощал меня бутербродами с какой-то драгоценной рыбой (семга?) и очень обижался когда я отказывался. Я говорил:
- Славка, это же тебе мама купила. Ешь поправляйся. Они наверное очень дорогие.
Славка отвечал:
- Ладно-ладно, тебе что-нибудь принесут, я тоже не буду есть.
Приходилось съесть кусочек.
Славка копил капельницы. Он ходил по этажам собирая использованные и даже установил тесный контакт с реанимацией. Ему там однажды дали даже неиспользованную капельницу. Здесь, в ВНЦХ, как и наверное в каждой больнице были среди больных мастера художественного плетения из капельниц. Наташка из соседней палаты плела, например, рыбок.
На этаж положили парня. Его перевели из госпиталя с подозрением на сердечные нарушения. У них сразу образовалась своя компания из молодых больных. Славка тоже зачастил к нему. Тот парень тоже плел из капельниц различные поделки. Вобщем жил полной жизнью. Славка заказал ему сплести человечка. Заказ был выполнен. Когда я увидел это изделие мне стало жаль загубленной капельницы. Я так Славке и сказал. Человечек был выкрашен в зеленый цвет и сплетен криво и неаккуратно. Мы со Славкой его потом скинули с балкона.
В соседней палате жили девушки. У них была довольно дружная шайка-лейка, которая еще больше сплотилась с приходом новенькой. Она была москвичка, держалась очень непосредственно и была довольно-таки ничего... Потом, когда у нее из пальца брали кровь, она неожиданно для всех упала в обморок. В палату ее увезли на кресле. Она была ужасно бледная и смотрела жалобно. Она пробыла в ВНЦХ примерно неделю, потом ее выписали за недостаточностью улик. В ночь перед ее выпиской за стеной в соседней палате слышалась песня: "Бологое, Бологое, Бологое, это где-то между Ленинградом и Москвой..." Песня исполнялась нестройным, но дружным хором. У их магнитофона сели батарейки и они брали шнур от моей бритвы, но он кажется не подошел. В ту ночь я был один в палате. На следующее утро в столовой они спели куплет какой-то песни всем столом. Все посмотрели на них, а они сказали чтобы на них не смотрели, потому-что они не сумасшедшие. Потом, когда она уходила, уже выписавшись, она заплакала, но через несколько дней пришла в гости - она же москвичка.
Какие еще конкретные воспоминания?
Помню как я катал Славку по полу на лифтерской площадке. Я тянул его за руку и он скользил тапками по каменному полу. Помню как мы гуляли с ним по этажам и смотрели из каких окон что видно. Как забрели на 4-й этаж, где был свален строительный мусор и кругом были одни трубы. Какой-то странный, лишний этаж. Помню как ходили со Славкой и Абдулазисом по 7-му административному этажу и смотрели картины на стенах. А на 10-м и 11-м этажах смотрели аквариумы с рыбами.
Не знаю как где, но в ВНЦХ после операции уже на второй день заставляют вставать и ходить. Но Саньке (уже другому, не вышеупомянутому) после операции долго не разрешали вставать. Он лежал в той же палате, что и Славка. Помню, как я сидел у его кровати и он рассказывал мне истории из своей и чужой жизни. На койке рядом играла в карты молодежь в том числе и Славка. Потом Славка на что-то обиделся, ни слова не говоря, пошел, лег на свою койку, снял носки и закатал зачем-то штаны до колен. Полежал, потом встал, обулся и подошел к нам: рубаха на выпуск, сверху мастерка, одна штанина распустилась другая закатанная. Вобщем вид потрясающий. Мы с Санькой так и покатились над этим чудо-ребенком.
Перед операцией у меня вдруг начал резаться зуб мудрости. Это был по-моему последний зуб мудрости и резался он как-то изощренно и долго. Я пожаловался врачам и меня направили к зубному. И вот, я с направлением в руке, через задний лифт, через дверь с надписью "Проход запрещен", через застекленный переход иду в старый корпус. Спускаюсь на первый этаж. Жду возле кабинета. Вышагиваю по коридору, стараясь совпадать с периодами кафельного узора на полу. Вызывают. Усаживаюсь в кресло. Без лишних разговоров мне начинают спиливать зубы. Мелькает хромистая сталь. На зуб мне кладут пахучее лекарство. Читают лекцию о борьбе с зубными камнями. На стене висит плакат с парусником ("Крузенштерн"?). Врачи рассматривают какие-то слайды.
