от меня, упала на постель и, раздвинув ноги, зашептала:
– Так пользуйтесь, котики блудливые, а то ходите вокруг меня, спинки выгибаете, слюни пускаете, бошки под почесушки подставляете.
Брат, как самый смелый, первый спустил штаны и попытался залезть на Веру. У него ничего не получалась, а женщина, отстранив брата, задрала подол платья, и я увидел черный треугольник между ног. Еще сильнее запахло женщиной, брат зарычал и запрыгнул на женщину, а она, задрав вверх ноги, призывно улыбнулась мне. Я не выдержал и стал целовать ее слюнявые губы. Женщина вдруг вскрикнула и сильно укусила меня за губу. Я отстранился, и увидел, как дергается голая задница брата между женских ног. Брат вдруг запнулся и рухнул на женщину.
– Слабак, – зашипела Вера. – Пусти меня!
Брат продолжал лежать на ней, как колода, и Вера, извиваясь, выкарабкалась из-под него.
– Вот черт, всю обтрухал меня, – продолжала ругаться Вера и попыталась натянуть подол на голые ляжки.
– А я, – неожиданно вырвалась у меня. – Я тоже хочу.
Вера ласково потрепала мои волосы, покорно легла и раздвинула ноги. Я вновь увидел черный треугольник между женских ног.
– Иди сюда, мой хорошенький, – засмеялась Вера. – Только не опозорься, как твой братец.
Я лег на нее и почувствовал, как мое грозное оружие умелой женской рукой скользнуло куда-то в горячее и мокрое, и, памятуя о позоре брата, не стал быстро и припадочно дергаться, а равномерно, как бездушный механизм, стал все глубже погружаться в женщину. Я очень старался. Глаза женщины стали шалыми и она, крепко обхватив мои бедра ногами, стала ритмично двигаться вместе со мной.
– Миленький, миленький, – жарко шептала женщина, – миленький, еще, еще, еще!
Я старался, и чем глубже погружался в женщину, тем выше взлетал с ней к потолку. Ее липкие потные волосы лезли в рот, а ее зубы ухватили мой язык и не больно покусывали. Еще мгновение, мы бы пробили потолок и оказались у соседей на третьем этаже, и тут я взорвался.
По женскому телу прошли конвульсии, она обмякла, и глаза закатились. Я испугался, не умерла ли она, и прижался губами к шее и почувствовал, как часто бьется артерия. Женщина открыла глаза и улыбнулась как сытая кошка:
– Слазь, слазь с меня, – прошептала женщина и попросила у меня носовой платок.
Я дал, и женщина, не стесняясь, стала вытирать себя платком между ног, приговаривая:
– Силен, силен, миленький, как хорошо было с тобой.
Вытершись, Вера сунула мне в руки скомканный платок, полный горячей спермы и выскользнула за дверь. Едва закрылась дверь, как брат, лежавший ничком, набросился на меня с кулаками.
– Ненавижу, – яростно, со слезами на глазах, зашептал он. – Ненавижу!
Я вяло отбивался, не понимая, в чем причина ненависти брата.
– Что с тобой, братец?
– Ты, сука, лучше меня обработал бабу, а я опозорился.
Я прижал его к кровати и, глядя в глаза, твердо сказал:
– Еще раз попробуешь после меня, уверен, получится.
– Правда?
– Обещаю.
Брат перестал сопротивляться, и мы вышли из комнаты. Сопливый платок я сунул в карман штанов и забыл про него, и опозорился, когда достал в школе из кармана. Он был в бело-желтых и бурых подтеках. Надо мной стали смеяться, и я полез в драку. Ох, досталось мне тогда!
Покойная Вера запомнилась не только тем, что в ее объятиях я потерял невинность, но и тем, что подарила мне тепло, которого не получил от матери. У матери по отношению к нам было две ипостаси: или пьяная слезливая любовь, или на трезвую голову – ремень, ремень и еще раз ремень. Во время близости с Верой я купался в ее любви, которой так недоставало. Потом, сколько я не встречался с женщинами, я инстинктивно искал в них хотя бы одну, похожую на Веру, и не находил.
Пожалуй, только Вера была со мной в горизонтальном положении, чаще всего я имел женщин в вертикальном положении, когда хорошо поддав, мы выходили из комнаты, и, задрав очередной сучке подол, заставлял упереться руками в стену, ее осчастливливал. Я не питал к этим сучкам никаких чувств. Только физиология, и ничего больше. Сейчас я давно позабыл о женщинах, кому нужен калека мужеска пола. Зато женщины калеки, как я убедился на примере моей матери, возбуждала у мужиков нездоровый интерес.
Поэтому, увидев очередную фифу Сани-толстяка, всегда поднимал большой палец кверху, молодец, одноклассник, трахни еще одну, раз кошелек позволяет, я в сторонке как-нибудь перетопчусь.
Мне надо совсем немного. Если кто подаст – тот же Саня-адвокат – куплю себе китайской лапши «Счастливый рабочий». Я не боюсь, что от частого употребления этой лапши однажды поутру обнаружу, что у меня выросли крылья, перья или чешуя с плавниками. Эка невидаль. Юань уже почти вытеснил рубль, поэтому приходится поддерживать китайский пищепром. От русской еды, как недавно было доказано учеными мужами, смертность в России достигла поистине ужасающих размеров, а китайская лапша содержит все необходимые ингредиенты для здорового питания, в ней есть витамины и необходимые лекарства для долгой и счастливой жизни, и к докторам ходит не надо, и тратить на них, бессовестных, деньги.
Врачи – известные хапуги, едва попадешь на прием, сразу спрашивают скучным голосом, есть ли чем заплатить за визит к врачу. Я с гордостью могу сказать: мне платить нечем. Поэтому и не хожу по врачам. Я знаю, что справку о причине моей смерти патологоанатом подпишет, не спрашивая имени и даже не глянув на мой труп. Впрочем, что спрашивать у того, кто давно живет в долг без паспорта?
Зато я свободен, как птица в полете. Мне нравится жить в сарае, слишком душно в квартире, стал задыхаться средь стен каменных и переселился в сарай, слепленный из горбыля. Сразу стало легче дышать, и перестала мучить астма. Попутно – бросил пить. Совсем.
Участковый, майор полиции по имени Дживад, симпатичный мужчина восточной внешности, как-то забрел ко мне на огонек, увидел надпись «Гражданин СССР», хмыкнул и вежливо попросил меня убрать эту надпись:
– Юра, я знаю, что ты по жизни честный бомж, ранее имел нелады с законом и был постояльцем мест не столь отдаленных, но сейчас юридически не судим, нигде не участвуешь и не состоишь. Соседи о тебе отзываются неплохо, ты у них не подворовываешь. Спрашивается, тебе надо в один прекрасный момент быть обвиненным в террористической деятельности и в подрыве государственного строя?
Я удивился:
– Помнится, получил только советский паспорт и другой паспорт не сподобился получить. У меня есть только справка об освобождении. Разве такой калека, как я, может на что-то покушаться? Да еще на подрыв государственного строя? Оружия у меня нет, только два сточенных кухонных ножа, которые соседи хотели выбросить, но из жалости отдали мне.
– Юра, не надо юродствовать. Мою дочь в школе учат:
