взял сою ладонь в свои и начал её гладить.
– Прости, – сморщившись, пробормотал он.
Я знала, что он неискренен. Он так и не признал свою вину, но стоило поблагодарить его даже за это пустое слово – ему всегда было очень сложно извиниться. А у меня уже не было сил злиться, хотя он сильно передо мной провинился.
– Я люблю только тебя и никто, кроме тебя, мне не нужен, понимаешь? И я не собираюсь сдаваться.
Это было правдой. С тех пор, как я оказалась в больнице, он слал мне цветы и записки, с извинениями. Я думала, что, если буду игнорировать всё это, он забудет, а я тогда, быть может, его. Ведь, несмотря на ту боль, что он причинил мне, я всё равно глупо люблю его. Но в итоге он оказался на пороге моего дома с цветами и конфетами. Что ж, либо он упрям, либо правда любит меня.
– Мне грустно, что я не смог достаточно поддержать тебя из-за нашей ссоры, грустно, что я не могу прочувствовать всё то, что тревожит тебя, не представляю, как ты это пережила, но я боюсь оставить тебя одну. И хочу тебе помочь. Так давай оставим в прошлом эту ссору?
– Л-ладно, – протянула я, закусив губу.
Он радостно улыбнулся и поцеловал меня в лоб.
– Вместе мы справимся, он потрепал меня по плечу. – Может, пойдём прогуляемся.
– Нет, – я тяжело помотала головой. – Сегодня я просто хочу отдохнуть. Дома. Одна.
Он понимающе кивнул и нехотя засобирался домой, всё поглядывая на меня взволнованным взглядом. Я уверяла его, что незачем за меня беспокоиться, но, похоже, его это не утешало.
– Ты спишь на диване? – нахмурился он.
– Да, – кивнула я. – Но давай не будем об этом сейчас.
Он недовольно что-то проворчал, но возражать не стал.
Когда дверь за ним захлопнулась, я снова почувствовала тяжёлую гнетущую тишину, витающую в напряжённом воздухе. Эта квартира была слишком пустой. Кухня с её стенами цвета кофе с молоком и светло-серым гарнитуром была слишком тёплой и сияющей. Зал, бежевый, с большим диваном, книжной полкой и телевизором с большим экраном, слишком живой.
В коридоре, слишком мирном и ярком, не хватало верхней одежды на вешалках.
Балкон, забитый цветами, ванная, шкафчики которой забиты всякими кремами и спреями мамы и, наконец, их комната, полная оттенков бежевого и кофейного. Она всегда была самой прибранной, потому что мама любила чистоту, но полностью могла её контролировать только в их с папой комнате. Всё в ней было гармонично, кровать всегда была заправлена, а на тумбочках с обеих сторон лежали книги, которые они сейчас читали. Одно портило гармоничную картину – наши с Евой рисунки прямо напротив кровати. На них просто какие-то каракули, кривые зверушки и традиционные человечки-палочки. Мама всегда особенно хранила эти бессмысленные рисунки. Не знаю почему, но когда мама в очередной раз стояла перед ними, разглядывая, – это всегда заставляло меня радоваться.
Интересно, а как бы к нашему миру отнеслись родители? Несмотря на то, что мы встречались год, они не были знакомы. Но я много рассказывала о нём, и он им нравился. Они вечно повторяли, что он именно тот, кто мне нужен и больше всего уговаривали меня помириться с ним. Они очень хотели с ним познакомиться и надеялись, что мы поженимся. Так что, наверное, они были бы рады.
Чего лукавить, я тоже была счастлива, что наши с Артуром отношения восстановились, но тут же корила себя, ругала последними силами за то, что испытывала какие-то положительные чувства. Потому что не имею право быть счастливой.
Но когда же вернётся Ева?
За окном рделся рассвет. Такой живой. Жёлтый, оранжевый, красный – все эти цвета задорно переплетались и переливались. А я стояла с очередной чашкой ромашкового чая – когда-то он меня успокаивал, но не сейчас. Я запуталась. Я не знаю, что должна делать, чувствовать, как продолжать жизнь, о чём думать. Вопросы мучали меня всю ночь, поэтому теперь, встречая рассвет, я чувствовала только вселенскую усталость. Всё тело болело как если бы меня избили, а мешки под глазами тянули вниз. Я хотела спать. Но не могла.
Внезапно послышался какой-то знакомый звук. Входная дверь. Я резко поставила стакан на стол и бросилась в холл – да, это была Ева. С души будто камень упал. Жива, здорова, весела, но, главное, она вернулась.
– Чего это ты не спишь? – она состроила удивлённое выражение лица.
Не дождавшись ответа, Ева, потягиваясь, прошла на кухню.
– А что ничего поесть нет? – услышала я из кухни.
– Нет, – коротко ответила я, устремившись за сестрой.
– Так приготовь.
Я замерла. Гуляла непонятно где и с кем, вернулась домой без тени скорби на лице и с абсолютно неподвижным лицом требует еды – да, мне её не понять. Я чувствовала, как откуда-то снизу поднимается волна ненависти, бежит по венам, сворачивает желудок и, наконец, кривит ухмылку на лице.
– И что же ты хочешь? – протянула я, понизив голос, дабы не срываться на крик.
– Ну не знаю, – спокойна сказала Ева. – Может, куриные отбивные в панировке?
– Утром?! – я вскинула брови.
– Почему нет? – она пожала плечами и с тяжестью упала на стул.
– Будет сделано, ваше величество, – кинула я презрительно, но она совсем не обратила внимание на мои слова. – Если, конечно, я найду курицу.
– В чём проблема, просто сходи в магазин, – я передёрнулась.
– Почему бы тебе не сходить? – я не сдержалась и повысила тон.
– Вообще-то я устала! – хмыкнула она недовольно. – Из-за тебя, между прочим! – меня словно облили ледяной водой. – А ты всё равно бездельничаешь.
Что происходит? Я кипела от злости. Но не нашла, чем возразить. Поэтому молча натянула на себя первые попавшиеся штаны и кофту и быстрым шагом вышла из квартиры, громко хлопнув дверью.
Улица встретила меня пронзительным ветром. Я тут же сжалась и обняла себя за плечи – о тёплой одежде я не позаботилась.
Магазин был в пяти минутах ходьбы, и я, дрожа направилась в нужную сторону.
Конечно, холодильник был пуст. Когда я только вернулась с больницы, там была какая-то еда, но она быстро заканчивалась. Это удивительно, я ведь почти не ела, но всё же продукты заканчивались. И уж филе там точно не было. Как и моего аппетита.
И всё же я не понимала, что происходит с Евой и со мной. Почему она так наглеет, а я так покорна? Может, это страх снова остаться одной? Квартира кажется мне такой пустой, если