лицо врача, спросил Харитон.
– К сожалению так. Вы больны, смертельно. В нынешней медицине нет лекарств. Трудно говорить об этом, но вы в скором времени покинете этот мир.
Услышав такие слова, Федотов побледнел.
– Доктор, если вы издеваетесь или шутите, то я должен сказать, что у вас отвратное чувство юмора.
– Нет, Харитон. Я сожалею.
– Сколько?… Осталось сколько?
– Всё зависит от случая, коли на вашей стороне судьба можете и полгода протянуть.
Харитон закачался, мечтая упасть и пробыть в обмороке неделю-другую, дабы всё забыть. А ещё хотел проснутся из этого кошмарного сна.
– А при каком состоянии я подойду к кончине?
– Не бойтесь. Всё пройдёт начнётся и закончться в секунду. Может даже во сне.
Харитон со слезой на щеке, мрачно усмехнулся.
– А я поэт, знаете… Думал умру либо оттого что переплачу из-за любви, либо оттого что перепью. Из-за неё-же.
– Я глубоко сожалею, Харитон Михайлович. Сожалею.
***
Доктор начал рассказывать. Что? Харитон не помнил. Около часа там был.
И как дошёл до дома тоже не помнил.
Вот уже утром восьмого числа – он, разумеется, пьяный сидел на кровати. Антураж в комнате не представлялся спокойным. Разбросанные бутылки, свет пронзающий шторы, книги, наброски стихов, а ешё пару вещей.
За всю ночь он суммарно проспал менее трёх часов. Сначала пытался написать свою последнюю поэму. Потом, захотел найти продажную и желательно дешёвую любовь на улицах Петербурга. Было, начал собираться – заплакал. Приходить к дамам в таком состоянии не комильфо. Остался дома. “Кто я? Почему я здесь? Почему так рано?” – задавалось вопросами пьяное тело.
В попытке сбежать от собственных мыслей, тому пришла идея о последнем разговоре. Последнем разговоре, со всеми кого он когда-то любил. Или любит.
Простой диалог, дабы разъяснится в давних обидах, и напротив в некогда близких чувствах. Харитон составил список на обратной стороне листа, исписанного стихами, с наиболее значимыми для него людьми. Там, конечно, был брат с дорогим племянником, что так и живут в деревне близ Саратова. Были также друзья, у которых Харитон постоянно просил взаймы. Была ещё та самая девушка, вечный источник вдохновения и любви для Федотова. Правда, она даже не подозревала, что каждый тот стих описывал Её.
Все накопленные с продажи своего последнего сборника стихов деньги, Харитон решает потратить на это прощание. Изначально, отдаст долги, затем поедет к к брату Виктору, а на оставшееся купит своей любви цветы. Безупречный план, если не знать, о том что сам Харитон и Виктор не общались два года, а денег едва ли хватит на покрытие одних только долгов. Это не волновало Федотова. Утром восьмого августа, пьяное тело, придумало потрясающий, как ему казалось, план последней мечты.
***
Днём он пил. Ночью, ещё бывало, строчил письмо брату, которое каждый раз выбрасывал не дописав. Когда совсем наскучит мог сходить в кабак. Так прошли следующие трое суток. Ещё один день отходил от непрерывного запоя. Затем, учтив все факты, тот знатно разочаровался в своём плане, однако нашёл спорный выход из ситуации. Отправил Виктору телеграмму:
“Пишу, не представляю с чего начать. Брат мой родной! Видать, нам с тобою скорой мере помириться необходимо. Ибо, если хоть на секунду промедлить нам, на миг, то встретится получится уже на поминках. Моих.
Боль меня изнутри гложет, Витя. Не абстрактная, и не от расставания с очередной подругой. Печально мне братец. Оттого, что рано так и оттого, что так неожиданно.
Я приеду, если ты изволишь. Приеду и объяснюсь, пожалуйста.”
***
Сходив на почту, Федотов начал собирать вещи. Дожидаться ответа и разрешения брата – нет необходимости. Времени на то нет да и Виктор не сможет отказать, думалось Харитону. И это правда.
Вечером он купил билет на поезд, прямиком до Саратова и сразу-же сел на первый попавшийся поезд.
Ночь выдалась бессонной. Нет, в вагоне вовсе не стоял гул, напротив, была чистейшая тишина. Среди соседей были, как показалось Харитону – “одни чоновники да прохиндеи”. Заметно, что Федотов – единственный пассажир, ехавший в город не по-работе.
Изредка, полный мужчина кашлял где-то в конце вагона. И больше ничего, кроме наскучившей тишины.
Делать было нечего. Харитон взял дневник, чернилы и перо. Три сие вещи он всегда носил с собой, коли вздумается какое-то стихотворения. Так и в этой поездке.
Правда, сегодня взял их Федотов для того, чтоб черкануть пару строчек в свой дневник, который он вёл вот уже три года с краткими перерывами. Отныне, ему вздумалось документировать абсолютно каждый свой день. До последней секунды жизни.
"Прощальные записи №1. О времени"
“Перечитываю, бывает, старые заметки. В любой раз это довольно скудное, бесполезное занятие. Какая разница чем я обедал, например, шестого мая 1893-го года? Не такой я уж и знаковый человек. Дни мои прозаические. Увы, казалось мне, такова роль Харитона Федотова на белом свете.
Однако, сегодня… Сегодня необычайно тоскливо. Поезд везёт меня на родину малую. И ровно также время. Время мчится быстро как тот самый поезд, а необычайный обзор из окна того поезда – жизнь. Закаты, рассветы, туман и солнце. Понял я это поздно. Но расстраиватся с моей стороны грубо, ибо кто-то и за пятьдесят лет безмятежной жизни, того понять не может.
Посему, хоть окончание моего пути сделаю стоящим. Сейчас цель моя – брата увидать, написать прощальную эпиграмму и Её увидеть. Как мы с моей Ульяной познакомились я позже напишу. Хотя, чего тянуть? Я и так многого не успел, хоть об этом успею написать. Ульяну, мою, я встрети..”
На этом у Харитона закончились чернила, а поезд приближался к городу.
Глава 2
“Отчизна”
Скука по итогу сегодня одержала победу. Харитон уснул, пускай не надолго. А проснувшись, его глаза увидели отчизну. Поля, леса, Волга – всё было как в детстве. “И отчего я не приезжал сюда пять лет?” – сонный, подумал он.
Разумеется, сонное тело понимало из-за чего. Отец у него умер когда ему было едва ли девятнадцать лет. Старший брат работал, а как вернётся с поля, так общатся будет холодно. “Что за работа такая – поэт?” – любил твердить Виктор. О матери Харитон вовсе не помнит. Ничего его ровным счётом не держало на вотчине.
Когда Харитон приехал в город первым делом нанял извозчика до родной деревни и купил чернила, дабы продолжить столь родной для сердца дневник. Параллельно с записями глядел на приближающуюся осень в природе. Листья потускнели, небо из голубого превращалась в нечто иное, более мрачное. Дорога,
