я лыс давно. И дни мои сочтены.
Разъясните же кто-нибудь сей парадокс? Потому что тут, как понимаю я, либо есть, либо нету выбора у меня. Мне в редакции посоветовали средство хорошее от облысения, я купил, подешевле, правда, выбрал, втираю теперь. Вот и вся моя воля.
Однако… нужно будет все-таки подарить этой женщине книгу мою. Подарю! Потом подарю… Лучше просто буду с книгой мимо ходить… Она спросит: «Книги читаете?» А я ей: «Пишу». Небрежно эдак скажу… И вообще, да ну ее к лешему!
Ф.М. Булкин
Кот Вахтерова был красивый, оранжевой масти, десять лет тому попрошайкой на грани отчаянья взятый из жалости в зиму студеную с улицы. Привитый, лоснящийся, с бакенбардами, вскормленный свежим мясом, рыбой, сметаной и молоком, вынужденно кастрированный из соображений безопасности и страха, что природным зовом будет метить мебель или выпрыгнет из окна. А этаж у Вахтерова был не первый.
«Попрошайка на грани отчаянья» заботой Вахтерова вырос в диктатора-кровопийцу. «Дай!» – вот и все, что умел говорить этот кот, этот раб своему господину.
Да, Вахтеров, без сомнения, был «над котом», даже «дай!» звучало где-то отнизу, но порядок и тон произносимого были приказные, таким образом, хозяин служил рабу, состоя при диктаторе пешкой. Вахтеров был власть под котовьей волей, и Вахтеров честно нес свою бессменную вахту.
Даже поздней ночью вставал он на зов кота, даже днем Вахтеров думал, как ему угодить, и трудился на кошачью миску. Выходило, образование среднее, высшее, магистратура, диплом, диссертация – все это было только для и ради удовлетворения кошачьего брюха. Раз в неделю кошачий раб обходил районные супермаркеты в поисках скидок на сухие корма и все прочее для кошачьих. Кот записан был в две ветеринарные клиники, у кота был даже психолог. Так хозяин служил верой и правдой коту, был по надобностям его на посылках. С тем вершилась мечта человечества: президент на службе отечеству, царь на службе солдату, а не как обычно.
Если блюдо, поданное коту, не нравилось, кот не ел. Кот выдерживал паузу. Он не ел, не ел и не ел, и так до самого вечера. И сие была схватка воль и характеров. Но, однако, к вечеру, увидав засохшие нетронутые руины в миске, Вахтеров сдавался, выкидывал в мусорную корзину коту неугодное и, ссутулившись, шел к холодильнику. Означало это полную капитуляцию господина перед рабом. Означало неуверенность, слабину царя в своей власти…
Бог сдавался, тварь ела свежее мясо.
И был день. И пища была. И был господин у твари рабом.
Но однажды Вахтеров узнал, что коты едят все. Что едят они даже гречку. Что кот не станет же с голоду умирать, если гречка лежит, а больше есть нечего.
В этот вечер начала противостояния Вахтеров с порога объявил коту ультиматум: «Будешь есть теперь все, что я», – и прибавил категорически: «Будешь». После залил гречку водой и поставил вариться. Разложил увар по тарелкам, сдобрил маслом, поставил себе и коту, таким образом предлагая братство и равенство. Равноправие. Ставя себя с котом… так сказать, в одно положение. «Мы с тобой одной крови», – говорила эта гречка коту. Или ешь то, что я, или… сдохни.
Гречку кот есть не стал. Понюхал. Посмотрел с молчаливым укором и недоумением на Вахтерова, передернулся от отвращения и ушел.
В день второй засохшая гречка была выброшена Вахтеровым. Взамен коту положена жареная картошка.
В тетради наблюдения за котом, специально купленной Вахтеровым по этому случаю, в тот день было вписано: «Ничего мясного больше я не куплю. На равных – значит, на равных. Я же не сам ем, ему не даю, но, напротив, даю ему то, что ем сам. Он меня же унижает, что игнорирует есть со мной мою пищу».
В день шестой Вахтеровым было записано: «Крапивные щи вышли божественны… и из сухофруктов компот».
В день седьмой противостояния читаем у Вахтерова вот что: «Ничего, не помрет. У Евгении Семеновны кошка дыню ест. Он сломается».
В день восьмой: «Да, конечно, у уличных выбор есть: мышь, голубь, крыса или ворона. Но к выбору этому – ни подушки, ни центрального отопления. Жить захочет, будет есть рис. Вот увидим».
На девятый день Вахтеров заметил, сколько выгоды идет без мяса и кошачьего корма его кошельку.
«И желудок наладился», – пишет он на девятый день в той тетради.
В день десятый Вахтерова вечером никто не встречал. Рис в миске засох, но остался нетронутым, и была распахнута форточка.
В тетради Вахтерова было записано незнакомым человеческим почерком: «Ухожу. Лучше смерть, чем твой рис. Лучше воля, чем такой выбор».
Детективы же нравилось мне читать у Агаты Кристи. Все без исключения: и рассказы, и романы, и повести, что во времена моей юности удавалось приобрести на развалинах перестройки. Вот премудрое чтиво! Душеспасительное, уютное. И задушат – не жалко, и отравят – не жаль, и до самого конца не понять, кому выгодно. Кто убийца?
Но когда же начал и сам приобщать я усилия свои скромные к великому делу Шекспира, наступило для меня прозрение горькое, разочарование страшное. Но не в мастерстве пера, а в интриге. Ибо ясно стало как день, что убийца – автор.
Ф.М. Булкин
О счастливых случаях с исходом трагическим зашла между нами речь. Дело было как раз после того, как унесли от нас нашего Николая Андреевича. Вот ведь горе, а? Вот ведь горе. И не знает человек, где ему повезет и что ему к счастью. Рассмешить захочешь Господа, у нас говорят, скажи Ему, что за понедельником вторник.
Николай Андреевич наш, бедняга, шею свернул – так бежал сказать, что он выиграл. Он вот, билетик счастливый его, у нас теперь лежит, выигрышный, лотерейный. Не знаем теперь, что с ним делать, и, конечно, сознаться каждому хочется, чтоб ему. А билетик – видите как? – один. А нас восемь теперь без нашего Николая Андреевича.
Жизнь стремился выиграть человек, покупал билеты эти, заносил в столбцы удачу свою. Так войдешь, бывает, утром в отдел, он сидит уже над газетою и считает. Жизнь стремился выиграть, а выиграл гибель. Вот оно, товарищи, как бывает. А с другой стороны… все Ты знаешь, Господи, все Ты видишь. Человека хоть перед смертью порадовал… Он шею хотя и свернул, а счастливым.
Ведь хорошая это смерть. Зря мы думали о нем – неудачник. Вот она, удача, пришла
