он стороной, что Ица попался на горячем в мастерской, вывернулся — ушел по собственному желанию, так и это Ивана никоим образом не интересовало. Однако вслед за тем парень нежданно объявился таксистом в их гараже и — волей случая, естественно, — попал в бригаду Палиева. Но и это, в общем, для Ивана не значило ровным счетом ничего, одно слово — коллеги, да только и таксистом Ица держался не как все, и Палиев, хочешь не хочешь, начал посматривать на него недоверчиво. В «Волге»-такси у того была установлена стереосистема «Сони», чего ни один из шоферов не мог себе позволить. Он отроду не курил «БТ» или «Феникс», но неизменно «Ротманс» — и сколько душе угодно. Не было случая, чтоб он сел, например, отметиться со всеми в ресторанчике «Под козырьком», но околачивался в барах построенного японцами «Новотеля» или интуристовского «Хемуса», не было случая, чтобы он заказал себе водки, которая для обычного таксиста — дорогое удовольствие, но исключительно виски. Кроме того, Ица сплошь и рядом ловил клиентов-иностранцев, обычно турок или арабов, и платили они — Палиев голову бы дал на отсечение — стопроцентно валютой. А, вот еще что: Ица был накоротке с теми девицами, которые увивались вокруг отелей. И в гараже кое-кто величал его не иначе как Лорд, а это Ивана уже раздражало. Впрочем, нет, раздражало его множество вещей. Раздражали, скажем, опоздания таксистов к началу смены, их неаккуратность, да взять хотя бы их дрязги: такой-то с первой смены нащупал доходный маршрутец, а сменщик со второй ждал невесть сколько, но и это не считалось из ряда вон выходящим. А, видать, Ица не просто его раздражал — заставлял рассуждать о неприглядных сторонах профессии таксиста: люди подвержены бездне соблазнов, начиная с чаевых и до любовных авантюр, когда человек, втянувшись, может в итоге крупно поплатиться. Или, скажем, о сознании таксиста: насколько оно поражено потребительством и насколько нет, ведь большинство этих парней порядочны, в этом Палиев был глубоко убежден, а примеров в их таксопарке — сколько угодно. А Иван не мог, по правде говоря, гарантировать, что этот малый честен. Скажут назавтра: Лорд угодил в тюрьму за валютные махинации, Палиев и брови не подымет, позвонят из милиции: вчера вечером таксист Георгиев сбил человека и скрылся — и тут не удивится бригадир. Своим поведением молодчик откровенно выказывал, что мало кого уважает и за всех гроша ломаного не даст, хоть это и не афишировал. Наверняка кто-то вставит, что это в крови, но Иван достоверно знал, что это абсолютная ложь, что просто-напросто его приучали брать все, ничего не отдавая. Таксисту действовать по такому принципу несложно: почти все время в дороге, ты сам себе хозяин, сдал дневную выручку, расписал экономию горючего, сообщил, есть ли жалобы от пассажиров, и дело с концом… А как ты план выполнил, как перевыполнил, сколько левов осело в твоих карманах — проблемы твои, и даже тут виделся Палиеву свой резон. Когда же речь заходила о человеческих и профессиональных качествах его таксистов, здесь уж другое: Иван никогда не согласился бы с тем, что его товарищей возможно поголовно подогнать под какой-то усредненный показатель, а уж Лорда — тем паче… И тут Пеца ставит его перед фактом: вынь да по-ложь характеристику этому молодцу для перевода на международные линии. На взгляд поверхностный — элементарное дело. Пеца сегодня так и выдал: черкани там, мол, общих фраз о достойном поведении, и точка. Да только Палиев не из тех, которые могут тяп-ляп — черкануть эти фразочки, ни об Ице, ни о ком другом, — это первое. И второе: поступить так означало бессовестнейшим образом обмануть людей и в первую голову плюнуть на свое «я». О многом передумал в ту ночь Иван. Хорошо, предположим, он, закрыв глаза, сделает это в конце концов, что такого, в жизни все случается. Но это автоматически означало бы, что он плюнул и на всех своих товарищей. На целый парк не найдется человека, которому Ица не был более или менее ясен, к тому же его поведение в последнее время стало нахально до невозможности, а бригадир раз — и накатает ему блестящую дежурную характеристику, сиречь и Иван войдет в сонм начальничков, существующих по принципу: моя хата с краю… Нет, Палиев привык брать ответственность на себя и требовать того же от других. Поэтому-то он не мог дать положительную характеристику. Не имел права как руководитель, как товарищ по цеху. Иван пришел к решению высказать парню свое мнение в глаза, без обиняков, тем более что давненько имел претензии из-за его поведения, которое разлагающе влияло на дисциплину не в одной бригаде — во всем коллективе…
На следующий день с утра пораньше Иван выждал Ицу у проходной, окликнул.
— Подойди на минутку, будь любезен, поговорить нужно, — говорил он вежливо, но парень не соблаговолил выйти из «Волги», правда, высунул голову.
— Валяй, некогда мне, — бросил Лорд.
Палиев вздрогнул, но сразу овладел собой.
— Дать тебе положительную характеристику я считаю себя не в праве, — Палиев держался подчеркнуто официально, глядел холодно, а Ица, едва различимо ухмыльнувшись, включил зажигание.
— Я в курсе, — проронил он, и пока до Ивана доходил смысл сказанного, «Волги» и след простыл. Палиева передернуло, но, порассуждав, он пришел к выводу, что главное сделано — правда сказана в глаза, а там уж пусть мальчишка выкаблучивается, такое стерпеть от подчиненного можно. Сам Иван не любил заедаться по мелочам, да и в ближайшем будущем ему предстоял разговор много острее: о поведении Ицы и о его пребывании в бригаде вообще… Работа захватила Ивана, о характеристике он вспомнил разок — не больше, ведь тот день был для него самого днем решения сверхважной проблемы. Именно восьмого числа должны были вывесить райисполкомовские списки на распределение и покупку жилья. Ждал он эту дату ни много ни мало — год целый. На этом моменте мы должны остановиться поподробнее.
Палиев с семьей обитал на Барачной — в домишке, хотя и не из таких, что мы привыкли именовать «отдельными». Это была древняя развалюха, а конкретнее — хилая пристройка к крепкому дому Милки-молочницы. В пристройку вела расшатанная лестница, готовая всякий момент развалиться. В довершение всех бед текла крыша, в дождь Палиевы натягивали над детской кроваткой полиэтиленовую пленку, а щели в стенах конопатили тряпьем и газетами. В принципе, «жилье» Палиевых давным-давно подлежало — по решению исполкома — сносу, однако совет все не давал санкций, и в этом, по сути, коренился парадокс. У Ивана вполне хватило бы финансов свалить эту самую пристройку и соорудить себе палаты — ни в сказке сказать, ни
