– Пожалуйста, присылайте.
– Евгений Львович, ты меня прости, а не могли бы вы приехать и сделать это в нашей больнице? Он у меня лежать будет. А?
– Можно и так. В пятницу, например, если ничего не случится. У нас плановых операций быть не должно.
– Спасибо большое, Евгений Львович. Родственники заедут за вами на машине.
– Нет, не надо. Сам доберусь, я знаю, где ваша больница.
– Евгений Львович, а вы не могли бы захватить с собой и анестезиолога, у нас очень плохо с наркозом в больнице. А вот Нина давать наркоз ему не хочет. – Засмеялась. – Она ведь любит добро делать, но чужими руками. Захватишь?
– Хорошо. Я ведь тоже люблю только со своим анестезиологом. Сейчас все от них зависит. Договорились. Только утром в пятницу позвоните в отделение. Вдруг у нас случится что. Если все в порядке, то я буду у вас что-нибудь около часа-двух. Ничего?
– Спасибо большое, Женя, спасибо.
Мишкин пошел в операционную. Вера Сергеевна возилась с наркозным аппаратом. Разбирала его, чинила там что-то.
– Евгений Львович, ну хоть бы какого-нибудь техника, чтоб периодически следил за аппаратами. Я ж многого просто не умею и не понимаю.
– Мне скажите. Может, я смогу. А техника где я вам возьму? Слушай, Вера, звонила Балдина Майя, помнишь, работала с нами?
– Здрасьте. Конечно, помню Майку. Как я могу забыть.
– Она только что звонила, просила нас с вами приехать к какому-то родственнику одного врача, который нам как-то помог операцию сделать. Желудок. Рак. У них и с наркозом плохо.
– Сейчас?
– Да нет. В пятницу.
– А почему бы ей не перевести к нам?
– Я предлагал. Но она, по видимому, хочет сама за ним ухаживать, наблюдать. Живут там рядом. В общем, хочет.
– А мы как наблюдать будем?
– Никак! Съездим, если надо. Надо же помочь человеку.
«Нам, врачам, в этом мире хорошо, лучше, чем кому бы то ни было другому. Мы можем оказывать благодеяния лично – вне зависимости от всяких организаций, учреждений, обществ. Так сказать, человеку человек. То есть все могут, но врачам это легче всего. Жизнь заставляет помогать другим, и, при прочих равных, мы, врачи, лучше становимся. Так сказать, по долгу, по образу службы», – Мишкин глядел в окно операционной и философствовал сам с собой. Он забыл, что ждет ответа. Да они не ждал. Он был уверен в нем. А вокруг лишь узор из слов.
– Ну ладно. Хочет, так поедем туда.
* * *
Как и было условлено, в пятницу звонит Майя Петровна снова:
– Жень, у тебя все без изменения?
– Да. Все в порядке. Скоро выезжаем с Верой Сергеевной, с Верой.
– Ты учти, Евгений Львович, внизу тебя ждет машина. Брат больного на своей машине. В посетительской у вас ждет.
– Ну и зря. И сами бы доехали. Сколько ж времени сидит уже? Зря ты это. Как он выглядит?
– Ты как спустишься, он сразу и подойдет. Ведь вы, Евгений Львович, личность достаточно узнаваемая, заметная, с прекрасными двухметровыми особыми приметами, а дополнительно я сказала, что с добрыми глазами. Разберется. Нинка хотела заехать, но с утра занята.
– Ну хорошо, хорошо.
– Правда, глаз он не разглядит – он низенький.
– Ну договорились. До встречи.
Мишкин сел в кресло и задумался. Вошел Илющенко с историей болезни в руках.
– Игорь, дай закурить.
– Пожалуйста, Евгений Львович. – Закуривают оба. – Евгений Львович, вот этого больного можно готовить к операции на понедельник?
– Давай посмотрим. Все ему сделано? Так. Анализы хорошие. Гемоглобин достаточный. Рентген есть. ЭКГ – приличная. Белки крови – тоже неплохо. Слушай, а почему у тебя нет реакции Вассермана? Ведь положено.
– Ни к чему вроде, Евгений Львович.
– Ну что за дурацкий разговор. Вчера родился, что ли? Положено. Закон такой. Как общий анализ крови – брать всем. Да это ведь и не прихоть пустая. Ведь на сифилис врач может наткнуться в любой ситуации, он же очень разнообразен. И самому заразиться можно.
– Да мы, как правило, делаем, Евгений Львович. Мишкин усмехнулся и продолжал:
– Будешь оперировать и уколешься. Ну ладно, назначай. А PB возьми.
Мишкин потянулся, встал, облокотился о верх шкафа, сначала задумчиво, потом яростно где-то под потолком почесал затылок и наконец снял халат, взял книгу и вышел в коридор, где встретил Веру Сергеевну.
– Вера! Ну? Нас же ждут!
– Сейчас, сейчас, Евгений Львович, снимаю халат и бегу.
– Я у главной буду. Будешь готова, забежишь. Мишкин вошел в кабинет к Марине Васильевне.
– Ты что это, кум, в цивильном платье, без халата?
– А вот зашел отпроситься. Нам с Верой надо съездить в одну больницу.
– Что ж ты сначала подготовился к выходу, а потом пришел отпрашиваться? Да ладно, езжай. Я знаю про это.
– А вы откуда знаете? Вот служба! Не успеешь повернуться, уже все знают.
– Да ты не зазнавайся. Кому ты нужен? Кто про тебя докладывать будет?! Майка мне тоже звонила и просила разрешения. Она ж культурная, вежливая. Не то что ты – грубятина. Ладно, езжай.
Майя Петровна встретила их у входа:
– Здравствуйте, ребята. – С Верой поцеловались. – Женечка, посмотришь больного?
Мишкин. Он же ждет, наверное. Надо ему решпект оказать. Конечно, пойдем к нему. Ну, а Вере надо вообще как следует его посмотреть. Наркоз давать – не операцию делать. Я, на худой конец, могу ограничиться снимками да анализами. – Они посмеялись.
Вера Сергеевна. Но вот кому необходимо посмотреть, так это больному на хирурга. – Опять посмеялись.
В кабинете надели халаты, затем…
Через полчаса операция уже начиналась. Вера стояла у головы, давала наркоз. Мишкин справа от больного нетерпеливо ждал разрешения начинать. Ждал команды – здесь фальстарт запрещен. Помогали ему Майя и здешний молодой хирург.
– Можно, Вера Сергеевна?
– Начинайте. Начали.
– А как вам тут работается, Майя Петровна?
– Ничего. Как везде. Правда, мы не делаем таких больших операций, как вы там, но работать все равно интересно.
– Да. Это верно. Оттяни крючком. Посмотреть здесь надо. Говоришь, интересно. Интересна-а-а.
– Наверное, все становится интересным, когда чему-то научишься. Не пропадать же добру.
Мишкин усмехнулся. Некоторое время работали молча.
– Рачок-то небольшой. Можно хорошо убрать, чисто и соединить напрямую. По Бильрот первому. А?
– Хорошо бы, если получится.
– Только посмотрим еще, можно ли от поджелудочной отойти. Поставь сюда зеркало, пожалуйста… Да-а… Все в порядке. Отойдем. Начинаем мобилизацию. Вера Сергеевна, все в порядке. Радикальная будет операция. Резекция будет. Как вас зовут, коллега? Алексей Иванович? Алексей Иванович, мы с Майей Петровной кладем зажимы, вы сразу же рассекаете между ними. Чтоб время не терять. Поняли?
Работали молча. Лишь вначале один раз он промурлыкал, что прохожим неясно, почему он в этот непогожий день веселый такой. В новом месте неудобно было особенно-то разговаривать. Еще подведешь Майю. И расспрашивать неловко – может, не хочет она при всех говорить. Хотя хотел спросить, придет ли Нина.
Осложнений по ходу операции не было. И меньше чем через полтора часа операция была закончена. В конце, когда он пропел, что «к сожаленью, день рожденья только раз в году», – Майя ему сказала:
– Идите, Евгений Львович, в кабинет. Мы зашьем сами. Идите, переодевайтесь.
– Спасибо, – сказал всем Мишкин и ушел из операционной. В кабинете его ждал брат больного, который привез их в больницу.
– Ну что вы нам скажете, Евгений Львович?
– Пока все в порядке. Опухоль убрали всю. Желудок почти весь. Так операция прошла более или менее благополучно. Если послеоперационный период пройдет хорошо – тогда посмотрим, тогда гадать начнем.
– Вы нас простите, Евгений Львович, мы вас вытащили в ваше свободное время, оторвали, так сказать. Нет слов, чтобы выразить вам благодарность, но все же… Извините нас, ради Бога, – и он протянул конверт.
– Да вы что! Нет, нет! Во-первых, я человек суеверный, а мы еще не знаем, как пойдут дела сегодня ночью или завтра. А во-вторых, есть же какая-то кастовая солидарность – как можно брать деньги у родственника врача, да еще с которым работал. Нет, нет. Прекратим разговор на эту тему. И в-третьих, вообще…
Родственник смутился. Стоял, не зная, куда сунуть свой конверт.
– Вы знаете, но нам так неловко. Если бы еще у вас в больнице, а то мы вас…
– Прекратите, пожалуйста. Вы не подождете немножко в коридоре, чтоб я успел переодеться до прихода Майи Петровны?
Этим, может быть, не слишком деликатным способом Мишкину удалось ликвидировать неловкую для них обоих ситуацию.
Родственник вышел, а Мишкин стал переодеваться, и, как всегда, мысли его потекли в русле только что происшедшего:
«Интересно, сколько там было. Неплохо бы мне их сейчас. Гале пальто надо зимнее. Да и за отпуск мы задолжали. Нам государство платит. Вообще-то после всякого большого нашего вмешательства, мало-мальски большого, ну хотя бы как сегодняшнее, человек этот государству уже не нужен. Он инвалид теперь. Мы фабрика инвалидов. В его жизни не заинтересовано производительное общество. Он же становится нагрузкой, обузой, пенсионером. Только потребителем, без какой-либо отдачи. Он может быть нужен только как человек, личность, а стало быть, нужен только близким, родственникам, друзьям, Нине, Майе. Хирургам надо платить только за аппендициты, грыжи, маленькие травмы, за операции при язве, а за эту, сегодняшнюю, можно много и не платить. А ведь этот мужик сегодняшний лег в больницу прямо с работы, наверное. А теперь уж на работу не выйдет. Во всяком случае, в более или менее ближайшее время. Конечно, в его жизни заинтересованы сейчас только его близкие. Действительно, вечно Нина благодеяния кому-то оказывает. Что-то я задумался не в ту степь. Небось просто жалко, что деньги не взял. Нет, нет. Нельзя».
