осколки; может быть, от него отколется уголок, краешек, но камень все равно останется камнем, им по-прежнему можно пользоваться. Стекло бескомпромиссно, по своей природе оно не только хрупкое, но еще и со скверным нравом, уронишь его, и оно разлетится вдребезги, станет бесполезным, превратится в мусор. Таков и гений, переломить его вытянутую шею – все равно что переломить рычаг; точка опоры по-прежнему на месте, только кому она теперь нужна? Вот и доктор Иогансен (мысли Жун Цзиньчжэня снова вернулись к его герою)… если бы в мире не существовало шифров, какой был бы прок от этого героя? Ни малейшего прока!
За окном поздний вечер медленно сменялся ночью.
Все, что случилось потом, было нереально – потому что это было слишком реально.
То, что чересчур реально, всегда кажется нам нереальным и неправдоподобным. К примеру, людям трудно поверить, что где-нибудь в горах Гуанси можно обменять швейную иголку на быка или даже кинжал из чистого серебра. Невозможно отрицать, что «сон Менделеева» (Менделеев увидел во сне периодическую таблицу химических элементов), который двенадцать лет назад раскрыл Жун Цзиньчжэню тайну «Фиолетового шифра» – событие удивительное, и все же оно было лишь немногим необычнее того, что готовило ему будущее.
В полночь, когда подъезжали к станции, Жун Цзиньчжэня разбудил звук тормозящего поезда. Он привычно протянул руку вниз и нащупал сейф, пристегнутый к ножке стола замком.
На месте!
Расслабившись, он снова лег; с перрона смутно доносились звуки шагов и громкоговорителя.
По громкой связи объявили, что поезд прибыл в город Б.
Значит, следующая остановка – А.
«Еще три часа…»
«И я буду дома…»
«Дома…»
«Осталось всего сто восемьдесят минут…»
«Посплю еще… и… дома…»
С этими мыслями Жун Цзиньчжэнь вновь задремал.
Вскоре поезд тронулся, и Жун Цзиньчжэнь опять проснулся от его шума. Перестук колес становился все громче, точно нарастающая, будоражащая музыка, прогонял сонливость. Сон у него был чуткий, куда ему было выдержать такое измывательство? Грохот поезда раздавил сонливость, и Жун Цзиньчжэнь окончательно пробудился. Лунный свет пробился в окно, осветил полку, тени плясали и покачивались, притягивая его затуманенный взгляд. Вдруг ему показалось, что в купе чего-то не хватает. Но чего именно? Он лениво осматривался, вспоминал и наконец понял, что портфель, который висел раньше на крючке – черный кожаный портфель, похожий на папку, – пропал. Он моментально сел, обыскал полку – ничего. Оглядел пол, столик, проверил под подушкой – ничего!
Он разбудил Василия, затем от шума проснулся профессор. Он-то и рассказал, что час назад, когда он пошел в туалет (запомните: час назад), он заметил в тамбуре какого-то молодчика во френче. Тот прислонился к дверному косяку и курил. Выйдя из туалета, профессор успел увидать спину уходящего молодчика: «А в руке он нес ваш портфель».
– Я тогда ничего плохого не заподозрил, решил, что это его портфель, он ведь стоял там, курил, а были при нем какие-нибудь вещи или нет, я и не обратил внимания. Я думал, он так и простоял в тамбуре все это время и ушел, только когда докурил, а оказывается… Эх, надо было мне догадаться!
Профессор был полон сочувствия.
Жун Цзиньчжэнь понимал, что с большой вероятностью так оно и было, портфель унес молодчик во френче; он не просто стоял, он поджидал в засаде, и стоило только профессору выйти по нужде, как он уже знал, где искать добычу, – так охотник обнаруживает на снегу следы, похожие на цветки сливы, и идет по ним, потому что знает: они всегда ведут в тигриное логово. Легко было догадаться, что за то короткое время, которое профессор провел в туалете, молодчик привел свой план в действие.
«Что называется, поймал момент…»
От этой мысли Жун Цзиньчжэнь невесело усмехнулся.
[Далее со слов директора Чжэна]
На самом деле дешифровка – это тоже попытка поймать момент.
На первый взгляд шифр кажется огромной паучьей сетью на все небо, настолько тонкой и безупречной, что ее невозможно как следует разглядеть. Но как только его начинают использовать, выявляются погрешности; так и с человеком – стоит ему открыть рот и заговорить, неизбежно что-нибудь да выболтает. Лишнее словцо – все равно что пролитая кровь, живая ранка, а значит – надежда. Когда молния рвет небо, можно пролезть в брешь, пробраться по таинственным лабиринтам и, может быть, попасть в Рай. Все эти годы Жун Цзиньчжэнь с величайшим терпением ждал, пока его небо расколется, ждал сотни долгих дней и ночей, но так и не отыскал ни одной паучьей ниточки разгадки.
Это было ненормально. Абсолютно ненормально.
Мы додумались до двух возможных причин.
1. После поражения с «Фиолетовым шифром» противник крепко стиснул зубы, взвешивает, обдумывает каждое слово, так, чтобы и капля воды не просочилась, чтобы не дать нам ни малейшей зацепки.
2. Возможно, брешь была, но Жун Цзиньчжэнь ее не заметил, капля просочилась сквозь пальцы и утекла. Между прочим, вероятность этого была велика. Ведь Залеский отлично знал Жун Цзиньчжэня, он, конечно, нашептал создателям «Черного шифра» обо всех его сильных и слабых сторонах, подсказал, какие ему подстроить ловушки. Когда-то они были близки, как отец с сыном, но теперь из-за их положения и убеждений расстояние между их душами стало длиннее, чем расстояние между Китаем и N-ией. Помню, когда мы узнали, что Залеский – это Вейнер, руководство сообщило обо всем Жун Цзиньчжэню, в том числе и о том, что Залеский в свое время готовил нам западню – чтобы Жун Цзиньчжэнь не терял бдительность. И знаете, что он на это ответил? Он сказал: пошел он к черту, этот бес в храме науки! [45]
К тому же чем осторожнее противник, тем меньше брешь и тем легче нам ее проглядеть, и наоборот, чем больше мы упустили, тем менее заметны неприятельские промахи. Две стороны – как шип и паз: схватились друг за друга, вгрызлись, сцепились намертво; стоит им разомкнуть эту связь, как покажется невидимое прежде совершенство паучьей нити. Это совершенство – незнакомо и пугающе, и сталкиваясь с ним каждый день и каждую ночь, Жун Цзиньчжэнь нередко холодел от страха. Никто не знал, знала только его жена Сяо Ди (ее муж не раз повторял это в сонном бреду): он уже измучился караулить на этой дороге, на этом пути к разгадке «Черного шифра», его вере и душевному покою угрожали отчаяние и отвращение… [Продолжение следует]
То, как вор караулил момент, как пропал портфель, напомнило Жун Цзиньчжэню о его собственном «карауле» и отчаянии, и
