избранных с галантным лоском и царственной уверенностью. Сегодня в его мире правила жизнь, и хотя теперь в нём всегда жила и тёмная сторона смерти, это никак не влияло на его любовь к тусовкам.
Когда Райан приехал с Лео, оба накрахмаленные и одетые с иголочки, Джулиан просто растаял на миг, Райан был безупречен, и он сиял, он буквально лучился счастьем! Он так рад за меня, думал Джулиан, чуть ли не до слёз растроганный. Как мало нужно для счастья примитивному человеку, размышлял он, который не ищет гармонии между жизнью и смертью, не растворяется в произведениях искусства, не стремится покорить вечность. Он реально сейчас отбросил всю свою эзотерическую муть и просто наслаждался этим событием. Он был в теле и сейчас был простым человеком, и ему понравилось это чувство, он вдруг отпустил все свои поиски, концентрируясь на этом «здесь и сейчас». Счастливый Райан на его новоселье был тем последним недостающим звеном, которого не хватало ему для того, чтобы сказать, да, это – самый лучший день в моей жизни! Пускай, он – приземлённый, и эти эмоции быстро испарятся, но здесь и сейчас я счастлив, я люблю эту жизнь. Боже мой, и друзья все здесь, такие расслабленные, так рады за меня, Майкл излучает такое умиротворение, он так любит меня, и этот прекрасный дом, он наш, сколько тут коллег, охренеть, как же я люблю свою работу! Всё искрилось позитивом тошнотворной тривиальности.
И когда Райан обнимал его и поцеловал три раза в щеку (не воздух, а именно щеку), Джулиан просто растворился в этой теплоте, в этом мгновении гармонии, ничто другое ему не было нужно, вот этот момент он бы хотел увековечить в своей памяти и подчинить вечности.
И когда Райан шепнул ему на ухо. – Оно великолепно, я в величайшем восторге, оно прямо как живое! – Джулиан подумал сначала, что он говорит про новоселье или дом, потому что они собрались ведь именно по этому поводу. Но потом утрачивал всякую логику, Райан бы точно не говорил даже про самый прекрасный образец архитектурной инженерии, что он был как живой. И когда Джулиан начал выходить из своего счастливого дурмана, до него начало доходить, что Райан имеет в виду. Его почему-то это разозлило. Он приглашал его сюда как гостя на своё новоселье, это был – его праздник. Он не хотел сегодня погружаться в философские темы и даже с ним он сейчас не хотел разделять все эти тайны, за которыми они гонялись под влиянием скульптуры.
– Я тебе покажу этот шедевр, он у меня с собой! – не менее восторженно продолжал говорить Райан, сжимая в руках шкатулку из чёрного мрамора. Джулиану чуть не поплохело, ему почему-то казалось, что в ней лежало живое, ещё бьющееся сердце, вырванное из своей среды и борющееся за жизнь, стуча в этой клетке, но обречённое на агонизирующий конец. Но этот стук был стуком его собственного сердца, которое сейчас в его разуме, находилось в этой шкатулке. Он едва удержался на ногах, его вовремя подхватил Лео. Райан улыбнулся Джулиану с такой фамильярностью, что Джулиан понял, эта улыбка означала то, что Райан его понял, он понял его восторг и переизбыток эмоций, ведь он сам испытывает к этому объекту примерно те же самые чувства! Но это было не так, Джулиан всеми фибрами своей души чувствовал, что это сердце должно принадлежать мраморному Джулиану, ему не место в этой шкатулке в его современном доме, безучастном ко всем его заигрываниям с темой смерти и вечности!
Когда он более или менее пришёл в себя (пару стопариков водки вернули его к жизни, а потом ещё и таблетка тенамфетамина), он вдруг осознал, насколько их грёзы насчёт его скульптуры неуместны в его жизни, и хотя он никогда не думал, что это – их тайна, сейчас он осознал, что желает скрыть от всех свою одержимость. Это касалось только его и Райана, мраморные идолы гармонии и дисгармонии не принадлежали его миру, этому нормальному миру, и иллюзии счастья развеялись, и ему захотелось прогнать Райана и разбить это проклятое мраморное сердце. К счастью, он был крайне востребован в этот вечер (Майкл один не справлялся с потоком гостей, не говоря уже о бытовых проблемах, на уровне ни с того ни с сего засорившегося унитаза в одной из гостевых комнат), чтобы у Райана появилась возможность раскрыть свою мраморную шкатулку. И хотя ему хотелось взглянуть на работу Ланже, он понимал, что должен это делать в присутствии своей копии из мрамора.
Он мог понять восторг Райана, его увлекало всё, что было связано с идеализацией скульптуры, но это была их тайна, это было настолько лично, что ему показалось, что в его душу вторглась армия гомофобов и калечила его и калечила. Он осознал очень чётко, насколько Райан для него стал отдельным миром, который не принадлежал никому, это был их персональный рай и ад в одном флаконе, и на этом новоселье с шариками, платьями с невероятными вырезами и кейк-попсами это было воистину неуместно. Он понятия не имел, что так ревностно относится к их философским поискам с Райаном, и насколько весь мир далёк от них, когда они вместе, когда они настроены на одну цель.
Именно в галерее Райана Джулиан преображался и впитывал в себя мудрость своей скульптуры, что двигала его на собственные поиски истины. Именно там он становился идеалом Райана. Здесь или на работе он был для него просто толковым коллегой, интересным собеседником, бывшим любовником, а там он был символом их пути к идеальному состоянию, он был божественным началом, воплощением вечности, и только для одного лишь Райана, потому что только Райан видел в нём этот потенциал! Он вообразить себе не мог уже осуществить свою изначальную идею выкупить скульптуру и держать её в доме, ему было сейчас стыдно за тот день, когда на открытии галереи Райана он гордился тем, что эта скульптура имеет его тело, его лицо, и что он практически так же безупречен! Сейчас же он понимал, какая между ними пропасть, когда он играет в жизнь, а не постигает тайны гармонии жизни и анти-жизни, когда он преображается, и только Райан был свидетелем того, как они становятся одним целым. Ему стало невыносимо тоскливо от того, что он так неполноценен, сколько же ему ещё нужно впитать и понять, чтобы отпечатать в себе состояние скульптуры.
После этого осознания праздник ему уже не казался весёлым и значительным, чувство мимолётного счастья
