кануло в лету, не оставив даже экстатического послевкусия, всё что ему хотелось, так это поскорее всех отправить по домам и преобразиться для Райана в своё идеальное состояние. Ему хотелось увидеть мраморного Джулиана со своим новым сердцем, которое он выстрадал ради него, чтобы сделать его ещё капельку живее и доступнее для них. Конечно, на его поведении и внешности не отразились его тревоги, он был всё тем же гостеприимным хозяином, который не упустит ни одной мелочи и не даст ни одному гостю заскучать. Но он понятия не имел, почему его связь с Райаном и его скульптурой требовала этой приватности и секретности, и даже если Райан просто при других людях обсуждал что-то связанное с их собственным мраморным миром, ему становилось не по себе. Да, он не научился ещё этому безразличному смирению в обществе и не проработал свои эгоистичные качества. Но как же ему хотелось постоянно носить в себе отпечаток мудрости скульптуры, как же ему хотелось покорить и жизнь и смерть, воплотившись в вечном состояние гармонии.
Под предлогом, что они должны забрать подарок из его дома, Райан с Джулианом удалились с этого праздника. Уже было после полуночи, и хотя отъезд хозяина огорчил гостей (которые ещё остались) и удивил неприятно Майкла, Джулиан не смог сдержаться. «Неужели тебе так важен этот антикварный туалетный столик в стиле чиппендейл, куда нам эту роскошь вообще поставить помпезную в нашем минималистичном раю?», чуть не повысил голос Майкл, хотя Райан даже не планировал их подслушивать. Голова Джулиана не была уже трезвой, он был более дерзким и наглым, к тому же потребность вернуться в его галерею явно была такой же высокой, как и у него самого. Тем более праздник уже завершился, остались только самые стойкие, которые хотели всю ночь танцевать, а они сбегали с вечеринки, как два влюблённых голубка, желающих уединиться ради определённой цели. Только в данном случае цель была куда более осмысленной, чем тупо потрахаться, они были зрелыми людьми и отвечали за свои гормоны головой, чтобы так опрометчиво кидаться друг другу в объятья. Да и с того дня, как они в последний раз имели физическую интимную связь, прошло уже много лет. Но оба были окрылены чувством интимности, их внутренние миры сейчас пересекались, и это было гораздо круче влюблённости или страсти. Их души пели в унисон, когда их мысли занимала общая цель.
Когда элитное такси довезло их до сияющего блеска здания One Vanderbilt, их энтузиазм и радость никуда не испарились, так что они бегом добрались до галереи, и тело не слушало Райана, так что Джулиан взял из его трясущихся рук ключи, и сам отворил все замки. Холодный кондиционированный воздух обдал их своей свежестью, гладкие стены просыпались, а вместе с ними открывали глаза и дрейфующие в оцепенении картины. Они медленно ступали по этому храму искусства, чтобы оказаться наедине со стражем этого музея. Мраморный Джулиан сегодня казался не таким холодным и отстранённым, и Райан знал, что это только потому, что здесь находился Джулиан из плоти и крови, именно он наделял его жизненной энергией, а сам брал взамен толику идеальной красоты, способной задержать вечность. Они как будто уединялись в собственном мире, оставив планету Земля со всеми своими проблемами позади, это был их уголок, где они познавали премудрости жизни и смерти, место, где они возвышались в заоблачные дали, и их гидом была мраморная скульптура.
Джулиан молча разделся и забрал из сумки Райана мраморную шкатулку. Райан завороженно следил за его движениями, такими плавными и уверенными, но при этом в них скользило некое нетерпение. Когда искусно отделанное сердце оказалось в бледных руках Джулиана, который под светом белых светильников сам казался выделанным из мрамора, ему захотелось остановить время и просто любоваться тем, как преображался весь мир вокруг. Джулиан буквально светился, ореол вокруг него рисовал очертания нимбов, его жизненная энергия была неземной, и Райану казалось, что он способен вновь поверить в сказки, что бывают идеальные концы, и такие дающие надежду слова «и жили они долго и счастливо» можно продлить до бесконечности. И вдруг вся человечная натура и недостатки Джулиана сглаживались, мраморный Джулиан вбирал в себя весь его антропизм, раскрывая его возможности божественного воплощения.
Даже атеистическое мировоззрение Райана не выдерживало этой красоты, этой реинкарнации чистого света, только что сошедшего из мрачных подземелий ада. Ничто не могло сейчас нарушить гармонию, которую излучал живой Джулиан с мёртвым сердцем своей мраморной копии. Они вместе создавали то идеальное состояние, которое всю жизнь так стремился познать Райан. Он знал, что именно мир искусства способен ему будет подарить подобные чувства, но познав однажды этот катарсис, ты готов продать душу и взрывать целые миры, лишь бы обессмертить этот миг, наполненный голым творческим духом. Именно в этот миг ломались все барьеры и открывались триллионы возможностей, и лишь одно не давало покоя Райану, как сохранить в себе эту память навсегда, при этом, не сойдя с ума и продолжая жить своей полноценной жизнью здесь и сейчас. Создать рай в собственном разуме и в окружающем мире одним лишь этим восхищением чистой красотой, абсолютной гармонией, божественным слиянием.
Чары быстро рассеивались, Райан хотел в уборную, организм требовал утолить свою жажду, присесть на миг, и его это раздражало, во время созерцания высших сил весь физический дискомфорт не должен иметь значения! Как же были несовершенны наши тела, почему всегда нужно потакать каждому капризу этого бестолкового сосуда из плоти и крови? Его раздражал его возраст, и он в очередной раз кинул взгляд на Джулиана, который уже примостился к своему двойнику и как будто бы предлагал ему вернуть назад его сердце. Картина была прекрасной, две стороны жизни и анти-жизни соприкасались так близко, что практически мутировали друг в друга.
– Ну же, живи, мечтай, твори! – шептал Джулиан Джулиану (Райан аж запутался уже, кто кому говорит, насколько они были сейчас неразделимы), протягивая тому мраморное сердце. А потом поднялся на цыпочки и поцеловал своё мраморное отражение, так медленно, так сосредоточенно, что галерея наполнялась странной эротической атмосферой. – Я никогда не скрывал того, что именно я – самое прекрасное существо на этом свете, – говорил Джулиан уже скорее Райану, несмотря на то, что смотрел в глаза скульптуре, как будто это была его утерянная возлюбленная. – Живя в своём теле, я не способен воспринимать себя со стороны, но он помогает мне в этом, боже мой, он прекрасен, я бы сливался