рощу, а там уже его поджидал Малый. Он отрубил голову извивающемуся и шипящему старику, который ничем не был похож на прежнего всесильного Милона, как паршивой курице, которой давно уже была пора на суп. Тело мы закопали там же, в роще.
– Через месяц, когда все затихнет, я уеду в город, – сказал я, смотря на огромную, нависающую над головой, луну. – А ты вернешься в свой дом, который тебе причитается по праву. Я оставлю тебя за главного. Справишься?
– Спрашиваешь? – усмехнулся Малый. – Я-то справлюсь, да только захотят ли все они принимать такого хозяина как я?
– Захотят. Я с ними поговорю. Пора уже, чтобы хоть какая-то справедливость появилась в этой жизни.
Промелькнула ночная птица.
– Малый, тебе нравится Сойка? – спросил я.
– Разве такая девушка может кому-то не нравиться? – вздохнул он. – Я полюбил ее уже давно. Да только к чему эти разговоры, когда она любит тебя, а на меня и взглянуть боится.
– Почему-то мне кажется, что она полюбит тебя тоже. Она может видеть настоящее лицо человека.
– Может заглядывать внутрь болота? Если бы это было так, то я был бы счастлив. Хотя я плохо помню, что такое счастье, оно было у меня слишком давно.
– Ты должен вспомнить его, обязательно должен вспомнить, – я похлопал его по плечу, – а иначе, зачем тогда жизнь? Кстати, Малый, а какое у тебя настоящее имя?
– Ты первый, кто спросил меня об этом за много лет, – я впервые увидел, как он улыбался. – Виктор. Меня зовут Виктор.
Город захлестнул меня в свой пыльный водоворот, как осенний ветер заманивает в свои объятия маленькие, оторванные от родного дерева листья. Он закружил меня новыми местами, знаниями и хитрыми нашептываниями, что я когда-нибудь стану значимым человеком, что я обрету душевный покой и найду свое пристанище.
После того как я покинул родные холмы, я кочевал по городам, перебираясь из одного в другой и в третий, словно пытаясь зарыться в дебрях высоких домов, заблудиться среди улиц и людей, чтобы мой след навсегда затерялся.
Я путешествовал с одним чемоданом, в котором лежали все мои реликвии: отцовские часы, книга с памятной записью Ладо, белый платок с инициалами «И» и «С» и угловатой металлической брошью в виде птицы, и оловянная игрушка «силача Джонни». И однажды я приехал в один город, через который протекала хмурая река, вышел на перрон, набрал полной грудью воздух и решил там остаться навсегда. И мне повезло: город хоть и не сильно обрадовался моему появлению, но оказался готов меня принять как главного редактора известного журнала и одной скромной местной газетенки. И вот уже второй год я, не покладая рук и головы, трудился в редакции, которая занимала все мои мысли и время, заменив мне друзей и семью.
Только день успевал начинаться, как я уже оказывался на работе, закуривал сигарету и, пребывая некоторое время в задумчивом, расслабленном состоянии, смотрел в окно, выходящее на реку. Это были мои минуты спокойствия и умиротворения, а потом начинался бесконечный ворох бумаг, писем, проверок, препирательств с журналистами и монотонное стучание пишущей машинки. В течение дня я успевал еще не раз закуривать, а порой настолько увлекался, что с удивлением обнаруживал себя окруженным плотным табачным туманом, в котором чувствовал себя наиболее комфортно. Иногда мне казалось, что я погребал себя в этом дыму, пытаясь спрятаться от чего-то или кого-то, а возможно от прошлого или от самого себя.
– Ну и вонища здесь, – пробурчал мой заместитель Марк в очередной раз, заглядывая в мой кабинет. – Каждый раз как я сюда захожу, думаю, что привыкну, но нет, снова этот дым и снова я воняю, как осел. Боюсь, даже представить, как воняешь ты. Может, хоть окно откроешь, чтобы проветрить?
– Ты не представляешь, но я регулярно его открываю.
Он передал мне несколько напечатанных листов.
– Вот, прочти, Карич написал, говорит, что дельный материал. Обещает, чуть ли не сенсацию, но мне даже читать это противно. Он пустобрех, знаю я его сенсацию, раздувает до безобразных размеров чистейшую ерунду, и ждет, когда ее слопают. Сколько уже такого материала мы напечатали? Я вообще его из штата поганой метлой гнал бы.
– Поэтому Марк ты и не главный редактор. Людям нравится читать статьи Карича. Да, он любит раздувать из искры большой костер. Да, он любит устраивать сражения крокодилов и жирафов, но он популярен, читатели его любят. И если мы выгоним его, что в итоге будет? Карич останется по-прежнему популярным, а мы останемся без представлений. И что мы будем показывать зрителям? Как Хилый сажает картофель на своем подоконнике? Или как Дина Сало рассказывает о домоводстве? А может, ты хочешь сделать ставку на Цецилию Львовну?
– Шутишь? – он прыснул со смеху. – Не поминая ее всуе, а то беду накликаешь. В общем, ладно, уговорил. Но как же меня бесит его хитрая морда с этими противнейшими жидкими усами, так и вырвал бы их! Смотри, я тебе не раз говорил, он когда-нибудь нас подставит.
– Не думаю, он, конечно, хитрый, но он трусливый, – я снова закурил и пустил кольцо дыма.
– Ты выходишь отсюда хоть когда-нибудь? – спросил он.
– Да, иногда, по ночам, чтобы купить сигарет.
– А хоть какая-нибудь личная жизнь у тебя есть помимо работы?
– Да, есть. Моя личная жизнь – это сигареты и вот эти стопки бумаг, которые я не знаю, когда прочту.
– Знаешь, теперь я понимаю, почему не меня поставили главным редактором, несмотря на то, что я девять лет отдал этой работе. Потому что ты безумец! Вы, безумцы, впрягаетесь в воз, на котором сидят все остальные. А потом, когда вы надрываете спину и слабеете, на ваши места приходят такие как я, и мы правим долго и счастливо. И сейчас я рад, глядя на тебя, что я всего лишь твой заместитель, потому что моя жизнь интересней и насыщенней твоей жизни. У меня есть семья, жена, дети. Я вижу солнце и сплю в обнимку с прекрасной женщиной, а ты с кем спишь? Когда ты последний раз был на природе, с кем ты дружишь? У тебя хотя бы есть друзья, а? Иларий ты застрял в этом чертовом кабинете, провонял дымом и положил всю свою жизнь на эту чертову работу. Тебе всего двадцать семь лет, а ты похож на старика. Ты видел себя в зеркале? Твое лицо напоминает мне подошву моих старых башмаков, валяющихся сейчас на помойке.
– Да, Марк, ты прав,
