На возвышении, служившем сценой, придерживая сзади руками занавес, сшитый из клетчатых покрывал, стоял Ригор Власович и молча смотрел на людей.
Шум постепенно стихал. Лишь одинокие голоса вырывались еще кое-где, потом и они гасли, как свечки на ветру.
- А ну-ка, кто там болтает, хватит вам!..
Откуда-то от двери послышался голос Данька:
- Живоглоты.
Полищук и бровью не повел.
- Так вот, - начал он. - Граждане и товарищи! Сейчас вы увидите жалостную комедию про нашего человека, казака Назара Стодолю, который принял много кривды от разных контров. От живоглотов, как тут выскочил, точно голый из крапивы, малый Титаренко, которого у нас народ справедливо кличет Котосмалом.
- Ха-ха-ха! - захохотала Яринка злорадно, и все подхватили смех.
Ригор Власович переждал, пока зал утихомирится, и продолжил:
- У нас полная свобода. Где нужно - смейтесь, а где нужно - то и плачьте. Только чтоб не перебивали, ибо то будет уже анархия. А представление это сделал наш завшколой Иван Иванович в сопровождении учительниц. И еще парубков и девчат, которых я сегодня приветствую от имени советской власти и комбеда.
Ригор Власович захлопал в ладоши, а за ним и все, кто сидел и стоял в зале.
Повернув голову к занавесу, Ригор Власович напутствовал актеров:
- Провожаю вас, товарищи, в последний путь и желаю успеха на большой дороге! - и соскочил с возвышения.
Люди снова захлопали в ладони и затопали ногами.
Зазвенел школьный звонок.
Восторгу зрителей не было границ. Яринка тоже топала ногами, хлопала в ладони перед самым своим лицом и кричала:
- Скорей! Скорей! Заснули!
Искоса поглядывала на поповскую наймитку, что стояла неподалеку, держась обеими руками за живот под фартуком, как всегда неряшливую и растрепанную.
"Наверно, матушка послала проведать, самой сюда идти негоже".
И, глядя на ее сонное лицо, еще громче кричала:
- Засну-у-ули! Со-о-они!
Ей в ответ снова зазвенел звонок. И спорил он с Яринкой еще раза четыре.
Кто-то на сцене осторожно раздвигал занавес и подсматривал одним глазом. За занавесом топали и бегали, передвигали что-то тяжелое, наконец все затихло, а тогда и люди начали затихать.
Но вот несколько парубков взяли лампы со стен и отнесли их на сцену.
Девчата в толпе стали повизгивать, очевидно, их к этому понуждали парубки.
И наконец невидимые руки раздвинули занавес, и все так и ахнули. Оттого, что впервые попали в чужую хату и видели ее хозяев, а те, как в наваждении, об этом и не догадывались. А и вправду, любо было сидеть в темноте, подсматривать и подслушивать чужую жизнь без риска получить ухватом по башке.
Поначалу Яринка старалась угадать, кто же переоделся Стехой и Галей, а когда узнала, то не могла поверить, что это свои сельские девчата. Узнала и Ивана Ивановича - по искалеченной руке, но это был уже не Иван Иванович, а казацкий сотник Хома Кичатый. И очень досадно было Яринке, что Иван Иванович - а мы ему так верили! - стал таким бессовестным.
Еще бы - родную дочь хочет одурачить, обманом выдать за старого полковника. Все деньги у него на уме! А нет на тебя погибели!.. И хотелось девушке крикнуть ему: "Иван Иванович, то есть нет - Хома, вы же нас учили не обманывать, а сами!.." Но и до сих пор побаивалась если не своего бывшего учителя, то его жены Евфросинии Петровны. Еще матери нажалуется...
Ах, как досадовала Яринка, когда приехали к сотнику сваты от того чертового деда-полковника, а Галя и понятия не имеет, что они не от ее любимого!
А когда стала бедняжка перевязывать сватов рушниками, Яринка не выдержала и со слезами на глазах крикнула:
- И что ты, дурная, делаешь?!
Но вот появился кстати Назар Стодоля со своим побратимом Гнатом, и девушка даже кулаком о кулак стукнула - ага-а, будет вам свадьба!..
К учительнице Евфросинии Петровне прониклась еще большим уважением, ведь она хозяйка на вечерницах, - и хотя была ни то ни се, но бедную Галю не обижала.
И так испугалась Яринка за Назара, когда разъяренный сотник велел своей дворне бросить его связанного волкам, что, приложив ладошки ко рту, тихо всхлипнула, а затем и заплакала в голос.
Мария толкнула ее в бок:
- Цыц, дурная! Вон уже смеются...
На это девушка ответила:
- Коль дурные, вот и смеются! А мне жалко...
Она долго не могла успокоиться, вытирала краешком платка слезы, и ее уже совсем не радовало, что правда взяла верх, а Иван Иванович стоит на коленках перед оскорбленным Назаром. И запоздалого раскаяния сотника девушка не слушала.
Галя и Назар соединили сердца и руки, закрылся занавес, потом кто-то кричал со сцены, что представление закончилось, но Яринка - все еще ждала чего-то - ей мало было самоосуждения сотника. Молодость жестока - Яринка ждала, чтобы ему еще отсекли голову. Но все обошлось без меча и крови. Мария потянула Яринку к выходу, и только тогда девушка опомнилась - ведь не только Галиному счастью грозила опасность, но и ее собственному спокойствию. Вот сейчас преградит ей дорогу Данько Котосмал и глянет в душу зеленовато-гороховыми глазами, и станет ей дурно, будто выпила маняще-ядовитого зелья.
Она очень боялась встречи с Данилой и хотела ее, чтобы показать этому баламуту - она его не боится. Он схватит ее за рукав, она выдернет руку и глянет ему в глаза, и Данько поймет... а что поймет?.. И, чтобы спастись от неизвестности, Яринка потянула Марию к своей матери и отчиму, которые медленно продвигались к выходу. Достигнув цели, девушка схватила отчима за локоть, и в ее взгляде были и страх, и желание, чтобы Степан сказал ей: а домой иди сама, ты уже взрослая...
Но Степан понял ее страх как-то так, что ей стало еще хуже. Он прижал ее локоть к своему боку, и девушка почувствовала, как сильно бьется его сердце, и ее сердце сразу упало, и она, до этого времени правдивая и честная, как приближенный к богу ангел, впервые не осмелилась взглянуть матери в глаза.
Спускаясь с крыльца хаты-читальни, Яринка чуть было не свалилась со ступенек - всем телом повисла на локте отчима.
И в это время, как оборотень, выскочил перед ней Данько, пробежал несколько шагов перед ними, обернулся и, когда мать поравнялась с ним, сказал дерзко:
- Тетка Сопия, а тетка Сопия!.. А какое полное право вы имеете не пускать вашу девку на улицу?
Яринка едва чувств не лишилась.
- А кто это ее там ждет? - произнесла София с легкой издевкой.
- Послушай-ка... - потянулся к парню Степан.
Но София перебила его:
- Наша улица ведет до хаты.
Данько коротко засмеялся.
- Конечно, тетка! У нашего отца разумные сыны. Так что понял!
- Да ничего ты не понял! - Степана одолевало нетерпение. - Пожалуй, я сам тебе объясню!
- Не надобно, - сказал Данько. - Пускай тетка Сопия. Они ближе.
Степан смолчал. Молчала и София. Степан наливался гневом.
- Слыхала!..
- Слыхала! - с вызовом ответила та.
Мария Гринчишина засмеялась, а Данько не без язвительности поклонился Степану:
- Так что наше вам! Поняли? - И к Яринке с веселым нахальством: - Ну, нашей улицы тебе не миновать. Поняла?..
- Иди, иди! - София ему.
- Убирайся! - чуть не плача добавила и Яринка.
Домой пришли молчаливые. О представлении никто и словом не обмолвился.
Когда улеглись спать, София сказала как бы про себя:
- Ну, Титаренко хозяин!
Степан ответил скрипуче, как тяжесть поднимал:
- А мы ему вот обрубим хвост!
София фыркнула:
- Смотрите, как бы вам головы не срубили! Ваши права еще на воде вилами писаны.
- А вот и нет! На камне высекли свое право! На панских спинах. Еще и на куркульских запишем!
София резко отвернулась от него, даже топчан заскрипел. Молчала долго-долго. Потом сказала зло:
- На покров Яринке шестнадцать миновало.
- К чему бы это ты?
- А к тому, чтобы ты знал!
- Ну так что?
- Ты думаешь, я дура? Или ослепла совсем?
Степан весь покрылся потом.
София злорадно засмеялась:
- Чего умолк? Может, что скажешь?
- На глупые речи лучше промолчать. Только не знаю, чего ты от меня хочешь.
- А хочу, чтобы ты знал: есть у тебя жинка богоданная, повенчанная, а не лахудра какая. И ее дочка - то и твоя дочка! Слышь - дочка! И что есть на свете грех! А чтобы у тебя глаз не косил, так почаще замечай жинку свою, да целуй ее, да ласкай!
Степан сейчас ненавидел ее до того, что грудь у сердца словно обручем стальным стянуло. Ему хотелось встать и постелить себе на лавке. Но потом сообразил, что София только посмеется над ним. И он, постепенно овладев своим дыханием, притворился, что засыпает.
На следующий день София ни словом не напомнила о ночном разговоре. Наоборот, была ласкова с мужем, ухаживала за ним, как в первые дни после женитьбы.
И только повечерело, сказала Яринке, которая с большим беспокойством расчесывала кудель:
- Ну так что же ты? Иди уж к девкам на улицу. - И немного помолчала. - Отец тебе что сказал?
И хотя не взглянула на Степана, он понял, какой страшный удар она нанесла ему нарочно, обдуманно, жестоко и праведно.
