собственных родителей). Аристократизм второго поколения богатых против ярости первого поколения, заспанное и чистое солнечное личико против грубоватого лица, всегда скрытого, как броней, макияжем. Надежда настоящая селф-мейд: из сиротливых окраинных условий (удобства во дворе) выросла, как писали о ней, в «успешную бизнес-леди». В начале ее длившегося тридцать лет триумфального восхождения таилось что-то горькое, несчастье, на которое намекали старожилы центра, но о котором не говорили вслух (здесь у каждого свои привидения с табуированными именами).
Нине принесли свежий хлеб и свежее масло. Больше она не хотела ничего. Это был новый вкус – узнала его здесь и, жуя и кроша, тихо напевала-мурлыкала от удовольствия. Софи, сидящая прямо напротив нее, поприветствовала и вежливо спросила о снах. Нина рассказала, что ей снилось, будто к власти пришли страшные люди, и снился постоянный страх из-за имейлов. Ей снились обыски, снилось, будто она успела заменить текст компрометирующего ее электронного письма, которое собиралась отправить, фальшивым и невинным. Но настоящий текст скопировала мышкой, прежде чем стереть, – он был важный, она не желала его терять. Мышка была живой и дрожала. Злая женщина, которая проводила обыск, заставляла Нинину руку нажать на правую кнопку мыши. Нина сопротивлялась, зная, что от этого зависит ее жизнь – если имейл прочитают, ей конец. Она искала возможность выпустить мышку в норку, но чтобы та вернулась, когда уйдет злая женщина.
Мама и дочка слева от Софи внимательно слушали, но не комментировали, только дочка хмыкнула на последних словах.
– Ты обязательно должна рассказать этот кошмар доктору Шварцу, – качала головой бриллиантовая бабулька.
– Зачем Шварца тревожить такими глупостями, это и не кошмар был.
– Но ты говорила о заледеневшем страхе или как-то так.
– Да, но это был правильный страх, потому что была опасность. И он был как бы не мой, а всего вокруг. Я знала, что не дам этой женщине прочитать текст. Что она дура, а я умная. Думаю, это из-за ИГ и прочих стран из новостей.
– Тогда твоя информационная разгрузка проходит медленнее, чем должна. Ты забываешь, что здесь все это нерелевантно.
– Что – нерелевантно? – («нерелевантно» произнесла с выразительной интонацией Софи).
– ИГ. Окружающий мир. Здесь не существует окружающего мира, чтобы мы могли излечиться от него. Почему, ты думаешь, мы здесь не читаем газет, не пользуемся телефоном и… гаджетами (последнее слово Софи выговорила отчетливо и с видимым удовольствием)? Тебе надо рассказывать сны доктору Шварцу.
– Я думаю, это как раз и есть информационная разгрузка: проявляется все, что слышали и о чем не успели подумать там, в миру.
– Ты знаешь, что снова приезжает Марко? – Софи примирительно сменила тему.
– Марко?
– Ах да, ты его еще не знаешь. Это же местная достопримечательность. Правда, не постоянная. Марко Счицевски.
Софи посмотрела с гордостью, Нина пожала плечами.
– Ты не можешь его не знать, ты же читающая девочка, – возмутилась Софи.
И перечислила все премии, которые когда-либо получал Марко. Марко был знаменитым писателем. Нина зажала уши:
– Стоп-стоп-стоп, Софи, я все равно не запомню, не старайся. Мне только двадцать лет, я еще не всю классическую литературу осилила, а ты хочешь, чтобы я знала всех этих лауреатов кучи премий имени кого-то, кого я тоже не знаю.
– Счицевски переведен на двадцать два языка. У нас в библиотеке есть его книги, ты можешь почитать.
– Хорошо, хорошо, посмотрю, – засмеялась Нина. – Но почему именно на двадцать два, а не на триста семьдесят? Интересно, что перевели на триста семьдесят языков?.. Все-все, молчу. Только напиши мне фамилию на листике, я это непроизносимое не запомнила.
– Ты сама из восточной Европы. Не притворяйся.
– У нас таких имен нет.
Нине было приятно говорить с бриллиантовой бабулькой, получалось легко, как с подругой, и все же со смысловым напряжением, которое создавала шестидесятилетняя разница в возрасте. Говорить так с одной из своих бабушек… Нина тихонько хихикала, представляя, что говорит так с бабушкой или с мамой, и брала в правую руку свой бутерброд, подставляла левую под щеку, поднимала взгляд на Софи, у которой – ни крошки на скатерти и прямая спина.
Софи не успокаивалась, она рассказала, что Марко приезжает сюда уже в пятый раз и, похоже, собирается приезжать каждый год, что его могут номинировать даже страшно сказать на какую премию – на «N» начинается, что у него больное сердце и что его кардиолог – студенческий приятель доктора Шварца – направил его сюда после операции, потому что нервы – все болезни от нервов, потому что студенческая дружба – святое, а Центру духовной регенерации нужны состоятельные пациенты, потому что здесь, вдали от мирской суеты – здоровый воздух, который необходим для вдохновения, ведь, по мере того как прибывает слава, вдохновение убывает, это все знают.
Нина пообещала зайти в библиотеку сразу после завтрака: у нее было полтора свободных часа до терапевтической йоги – слишком мало, чтобы уйти в горы. В горы после.
Книг нашлось пять. Взяла первую попавшуюся, начала читать. Действие разворачивалось во времена молодости ее родителей или даже раньше. Андеграунд, в прямом и в переносном смысле, – зачем-то живут в переходе, курят чужие бычки. Не то чтобы ей не понравилось, но многочисленные метафоры скорее сбивали с толку, чем что-то проясняли; она поняла, что книгу нужно либо читать полностью, либо не трогать вообще, и решила не трогать – только пролистала до конца.
Вместо послесловия была небольшая биография автора, явно написанная кем-то из близких знакомых. После пары предложений Нине показалось, будто пишут об уже умершем, такой был тон, и проскользнула маленькая мысль: издатель, конечно, знает о кардиологических проблемах писателя, издателю не нужны новые тексты – текстов достаточно, издатель ждет, чтобы автор наконец умер и дал выкристаллизоваться своему мифу. Потянулась, растрепала слишком спокойные волосы и выглянула в окно. Там ветер старательно раскачивал куст. По страницам прыгали солнечные пятна и зеленые тени листьев.
Посмотрела на дату рождения – да, Софи может воспринимать его как молодого человека, а для Нины он – дедуля. Все как должно быть. Родился в западной Белоруссии. Мать-одиночка, еврейка, отец неизвестен. Каким-то образом удавшийся отъезд из Советского Союза. Жизнь у старшего брата матери, еще до войны эмигрировавшего из (на тот момент) Польши в Швейцарию. Тяжелая адаптация. Конфликты с дядей. Проблемы в школе. Потом успехи. Отчисление с юридического факультета. Рок-тусовка. Алкоголь, марихуана. Нервные срывы. Физический труд. Первые публикации. Женщины. Первые серьезные отношения. Крах отношений.
Пролетев эту страницу, остановилась. Дальше читать не стала – и так все ясно.
Но что-то зацепило на странице, сначала не сообразила, посмотрела, случайный луч из окна на секунду ослепил, потом поняла, что зацепило: эта первая серьезная любовь, она была ее тезкой. «Нина была на семь
