Курцер отодвинул сломанный стул и сел.
- Вы и есть хозяин? - спросил он старика. Вынул из кармана портсигар и положил его на стол.
- Так точно, ваша милость, - ответил старик, глядя на Курцера.
- Вас только двое? - спросил Курцер, быстро оглядывая комнату прозрачными, рысьими глазами. - Вот я вижу богоматерь, вы католики?
- Так точно, ваша светлость, - повторил старик, кланяясь, - католики, и я и старуха.
Курцер не сводил с него глаз. Лицо у старика было встревоженное, но не видно было, чтобы он особенно трусил.
- И больше с вами никого нет? - Курцер все оглядывал стены, стараясь выхватить какой-нибудь характерный предмет, который бы говорил о присутствии третьего лица, и не мог. Швейцарские виды, статуя мадонны, распятие да две немецкие пивные кружки - вот и все, что было в комнате. Сына у вас нет?
- Не видим его пятый год, - ответила старуха, - даже где он, и то не знаем. Говорят, что живет где-то в городе Париже, а правда, нет - так и не знаем. Прислал года два тому назад карточку - он в автомобиле за шофера, и больше от него ничего нет. Вот, не угодно ли взглянуть, ваша светлость?
Она выдвинула ящик комода и вытащила оттуда кипу разноцветных конвертов, перевязанных зеленой ленточкой. Руки у нее тряслись. Приговаривая что-то, она стала их распутывать.
- Не надо, не надо! - брезгливо поморщился Курцер. - Что там! А вот скажите мне...
- Еще живет со мной внучка, да сегодня ушла к подруге.
- Да, - вдруг вспомнил Курцер, - давайте сюда эту Лорелею.
Он стал успокаиваться, но ему, видавшему всякие виды, неприятно было уже и то, что он хотя на минуту потерял самообладание, - и все оттого, что заболел. И верно, он болел - во рту становилось все слаще, все сильнее пахло замазкой.
Он наклонился и сплюнул прямо на пол.
Ну зачем он заехал сюда? Что ему здесь было нужно? Разве это его дело? На то есть гестапо и Гарднер, а вот теперь распутывайся с этими стариками и дезертирами. Рыжая девка еще припле-лась к чему-то, с ней возись еще...
Ее привели, и она стала, заложив руки назад. Он украдкой посмотрел на старуху. Пригорбив-шись, стояла она и качала головой. Нет, это не ее внучка. Черт знает, кто она такая вообще!
Он окинул девушку молниеносным изучающим взглядом с головы до ног. Она выглядела очень помятой. Платье было все в рыжих пятнах, рукава кофточки порваны в клочья, выше левой коленки багровел изрядный синяк, потому она и припадала на одну ногу.
- Что у вас с ногой? - спросил Курцер, скользнув взглядом по ее сильным плечам, нежному лицу, смуглому, с каким-то непередаваемым, чуть лиловатым оттенком, особенно около глаз и губ, растрепанным волосам, очень нежным и пушистым, наверное, похожим на морскую траву, и прищурился, соображая.
"Здешняя женщина! - подумал он. - Вот ведь они какие! Нет, не похожа на крестьянку!"
Девушка стояла, неприятно и прямо смотря ему в лицо, и от этого ему стало особенно не по себе.
- Так что же у вас с ногой? - спросил он.
- Набросились ваши солдаты, - она сделала подчеркнуто резкий жест в сторону окна, - повалили меня лицом на землю, и один сапогом начал бить меня по ногам.
- Зря! - осуждающе и солидно покачал головой Курцер, продолжая рассматривать ее красивую, точно вылитую из воска голову, чем-то напоминающую головку змеи. - Очень зря, этого уж никак не одобришь.
- Скажите это вашим молодцам, - резко сказала девушка и перенесла тяжесть тела на здоровую ногу.
- Нет, нет, это я вам говорю, а не солдатам, - мягко улыбнулся Курцер. - Если бы вы, когда их увидели, не побежали, а остались на месте и по-человечески объяснили, кто вы, куда идете и зачем, то, во-первых, были бы избавлены от побоев, а потом, возможно, я и вообще не имел бы чести разговаривать с вами. Ну, ладно. Кто же вы такая?
- Я шла в город, - ответила девушка.
- Так. Отлично. Откуда же вы шли? - спросил Курцер и вынул зажигалку.
- Я была у своей тетки, за пять верст отсюда, и торопилась на фабрику.
- Вы работаете на фабрике? - спросил Курцер и вздрогнул.
Кого же, в самом деле, она ему напоминала? А она кого-то напоминала, и сходство это было почти пугающее.
- Я работаю укладчицей на шоколадной фабрике, - коротко ответила девушка.
"Пожалуй, что и так, - подумал Курцер. - Что ж, девушка чистая, опрятная и миловидная. Такие особенно уживаются на кондитерских фабриках".
- Но у вас есть, конечно, документ о праве беспрепятственного передвижения в этой зоне?
- Я живу в городе, - ответила девушка, чуть помедлив, - и поэтому...
- Ай-ай-ай! - солидно покачал головой Курцер. - Как же так, как же так, дорогая? Вы же отлично знаете, где вы и в какое время живете. И вот вдруг пускаетесь в такую длинную дорогу даже без документа... Ну что сейчас мне с вами делать? Вы подлежите военному закону о подозрительных, захваченных в зоне военных действий с оружием в руках.
Как подняла она на него брови!
- Потому что мимо вас, - твердо и спокойно сказал Курцер, - пробежал человек, который стрелял в мой автомобиль и был убит на месте, возможно, что и другие пробежали тоже мимо вас и скрылись. Вот об этом обстоятельстве мне и хотелось бы поговорить с вами. Вы сидели в кустах, отдыхали, говорите вы, - значит, вы не могли не видеть, что происходит. Что же именно проис-ходило? Кто стрелял? Сколько их было? Это я и просил бы вас мне прояснить.
Девушка молчала. Курцер подбросил зажигалку, поймал ее и снова спрятал в карман.
- Это и расскажите мне, - повторил он упорно и ласково.
Он смотрел на девушку, не отрываясь, ясным, пристальным и точным взглядом. Он улыбался, и от этой улыбки и еще больше от этого пристального, ласкового взгляда девушку вдруг передер-нуло быстрой дрожью. Она вздохнула и на секунду опустила веки. Это была именно та секунда, когда Курцер твердо и ясно понял, что она все видела и все знает. Он тоже опустил веки и целую минуту просидел неподвижно, соображая. "Знает, безусловно, знает все, а если не все, то, во всяком случае, очень многое".
- Ну? - спросил он, улыбаясь.
Девушка открыла рот, чтобы что-то сказать, быстро вздохнула, но только встряхнула головой и ничего не сказала.
- Значит, так, - спокойно и загадочно протянул Курцер, встал с места, и вдруг его затрясло. - Альфред! Забрать эту потаскуху! Немедленно! заорал он вдруг неожиданно для себя и ударил кулаком по столу. - А если она не будет ничего рассказывать...
Он рванулся к ней, все это происходило как-то помимо его воли и участия, но уже не мог сдержать себя, даже если бы хотел, и для чего-то рванул ее за ворот. Девушка пошатнулась и схватилась за стену, Курцер рванул еще... - сверкнуло голое плечо и ниже матово-голубая припухлость кожи. Тут он только опомнился. Отшатнулся, встряхнул руку, как будто отбрасывая что-то липкое, и отошел в сторону. И тут неожиданно кто-то в кулак схватил его сердце и сдавил несколько раз. Он сразу же сел. Стало тоскливо, одиноко и скучно. Комната выцвела и потухла. Он взглянул на старика и старуху, в ужасе теснящихся около постели. Увидел желтые лица, каменное распятие и веночки бессмертников, пивную кружку и чуть не закричал от боли и тоски. "Да, я не Гарднер, - подумал он с завистью. - Как все-таки легко живется этим болванам на свете!"
Он поднял голову и посмотрел на девушку. Около нее уже суетилось несколько солдат, которые плохо понимали, чего хочет Курцер и что им надлежит делать с арестованной.
Курцер вернулся к столу, сел и положил на него руки. Пальцы его заметно, четко дрожали.
- Так вот, милая моя, - сказал он с сухой, сдержанной злобой, значит, так мы с вами и договоримся...
Девушка смотрела на него молча, изучающе, неподвижно. И, глядя на ее презрительно прищуренные и, как теперь он понял, косо прорезанные, кошачьи глаза, он вдруг сразу понял, отчего он волнуется и кого она ему напоминала. Это пришло к нему сразу, как озарение, как понимание всего случившегося и как оценка своей роли и предстоящего конца, и это было так страшно, что он дрогнул и побледнел.
- Стерва! - сказал он ошалело и тупо, чувствуя, как от этого у него холодеют концы пальцев и начинает ломить под ногтями, будто он заглянул в глубокий овраг. - Взять ее, да и...
Шофер его быстро зашел в комнату. Он повернулся к нему всем телом, радуясь предлогу закончить допрос и отдать гестапо новую жертву - пусть и это расхлебывает Гарднер.
- Ну что? - спросил он отрывисто. - Опять стряслось что-нибудь?
- Автомобиль исправлен, - ответил солдат, - телефонная же линия...
- Едем, - сказал Курцер и встал из-за стола. - Посмотрим, каких зверей наловил нам Гарднер.
И он продолжал говорить, улыбаться, махать руками, обращаться то к одному, то к другому, пока его не посадили в машину и автомобиль не тронулся с места. Тогда он глубоко вздохнул, провел ладонью по лицу, как бы стирая с него все, закрыл глаза и глубоко задумался.
Глава четвертая
Камера, куда посадили Ганку, пахла какао, корицей, ванилью и еще каким-то редким и пахучим товаром, и Ганка понимал, откуда этот запах. Еще неделю тому назад здесь помещался склад колониальных товаров, а теперь товар куда-то спешно вывезли, а склад превратили в военную тюрьму: Чтобы попасть в камеру, надо было сначала пройти по длинному, узкому коридору, в котором кое-где еще попадались пустые фанерные ящики с многокрасочными наклейками, потом пересечь огромное и почти совершенно пустое помещение, где стоял только деревянный некрашеный стол, а за ним трое солдат постоянно резались в карты, и, наконец, опять очутиться в коридоре, еще более темном и узком. Здесь надзиратель, ведший Ганку, вынул ключ, отпер ему камеру, сказал что-то такое: "Вот, пожалуйста, сюда", - и ушел.
