обязательно должны проходить комитет по этике. Когда врачи и пациенты соглашаются в том, что необходимо для лечения, тут нет конфликта. Нам ни к чему знать об этих договоренностях. — Доктор Берген ставит на пол поднятую до того ногу, берет полотенце и вытирает подмышки. — Все мы работаем полный день, мистер Александер. Мы в одном лице психиатры, медсестры, врачи, ученые и священники, а потому не ищем себе лишних проблем.
Мы с Джулией прислонились к моему шкафчику в раздевалке и спорили о Деве Марии. Я ткнул пальцем в ее Чудесный медальон [31] — на самом деле метил в ключицу, медальон просто попался на пути.
— Что, если она была попавшим в трудную ситуацию подростком и придумала гениальный способ выпутаться?
Джулия едва не задохнулась:
— Кэмпбелл, за такое тебя могли бы отлучить от Епископальной церкви.
— Подумай: тебе тринадцать, или сколько им там было, когда они переспали, ты мило покаталась в сене с Иосифом, и вдруг тест на беременность оказывается положительным. У тебя две возможности: либо испытать на себе отцовский гнев, либо сочинить историю. Ты думаешь, отец Марии размышлял: «Я мог бы стереть ее в порошок… но вдруг из-за этого начнется мор?»
Тут я резко открыл свой шкафчик, и оттуда посыпались презервативы. Кучка парней из команды яхтсменов вывалила из укрытий, они хохотали, как гиены.
— Тебе нужно пополнить запасы, — съехидничал один из них.
Ну и что мне было делать? Я улыбнулся.
А Джулия рванула прочь. Для девушки она бежала чертовски быстро. Я догнал ее, только когда школа осталась мутным пятном позади.
— Джуэл, — сказал я, не зная, что говорить дальше, не в первый раз из-за меня плакала девушка, но впервые это причиняло мне настоящую боль. — Я должен был навешать им всем? Ты этого хочешь?
Она набросилась на меня:
— Что ты рассказываешь им о нас в раздевалке?
— Ничего я им не рассказываю.
— Что ты сказал о нас родителям?
— Ничего не говорил.
— Да пошел ты!
И она опять побежала.
Двери лифта открываются на третьем этаже, и там стоит Джулия Романо. Мгновение мы ошалело глядим друг на друга, а потом Джадж встает и начинает вилять хвостом.
— Едешь вниз?
Она входит в кабину и жмет на кнопку первого этажа, уже и без того горящую. Однако из-за этого немного наклоняется ко мне, и я улавливаю запах ее волос — ваниль и корица.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.
— Становлюсь в высшей степени разочарованным в американском здравоохранении. А ты?
— Встречаюсь с онкологом Кейт, доктором Чансом.
— Полагаю, это означает, что судебное разбирательство не закончено?
— Я не знаю, — качает головой Джулия. — Из всей семьи никто мне не перезванивает, за исключением Джесса, но это гормональное.
— Ты была наверху?
— У Кейт? Да. Но меня к ней не пустили. Там что-то с диализом.
— Мне сказали то же самое, — сообщаю я.
— Ну, если ты поговоришь с ней…
— Слушай, — перебиваю я Джулию, — мне приходится исходить из того, что через три дня все-таки состоятся слушания, если Анна не захочет забрать иск. А в таком случае нам с тобой действительно нужно сесть и обсудить, что на самом деле творится в жизни этой девочки. Не хочешь взять чашку кофе?
— Нет, — отвечает Джулия, собираясь уходить.
— Стой! — Я хватаю ее за руку, и она замирает. — Знаю, ты чувствуешь себя неуютно. Я тоже. Но из-за того, что мы с тобой, кажется, никак не можем повзрослеть, Анна не должна лишиться этого шанса. — Фраза сопровождается пристыженным взглядом.
Джулия складывает на груди руки:
— Не хочешь ли записать это, чтобы использовать где-нибудь еще раз?
Я взрываюсь смехом:
— Боже, ты сурова!..
— Оставь это, Кэмпбелл. Ты такой речистый! Наверное, каждое утро смазываешь губы маслом.
Это вызывает у меня в голове самые разные образы, но они включают в себя части ее тела.
— Ты прав, — продолжает Джулия.
— Теперь мне хочется записать это…
Она снова пытается уйти, и на этот раз мы с Джаджем плетемся следом.
Джулия выходит из больницы и сворачивает в боковую улочку, оттуда в переулок, идет мимо многоквартирного дома, наконец мы вновь выбираемся на солнце на Минерал-Спринг-авеню в Северном Провиденсе. Я радуюсь, что в моей руке зажат поводок, на котором — псина с большим количеством зубов.
— Чанс сказал, что они больше ничего не могут сделать для Кейт, — говорит Джулия.
— Ты имеешь в виду, помимо трансплантации почки.
— Нет. В это невозможно поверить. — Она останавливается прямо передо мной. — Доктор Чанс думает, что у Кейт не хватит сил.
— А Сара Фицджеральд настаивает, — произношу я.
— Подумай хорошенько, Кэмпбелл, и ты не станешь упрекать ее в отсутствии логики. Если без трансплантации Кейт умрет, то почему не использовать последний шанс?
Мы аккуратно обходим бездомного, собравшего коллекцию бутылок.
— Потому что трансплантация предполагает, что другой ее дочери придется пройти сложную хирургическую операцию, — замечаю я. — А подвергать Анну рискованной процедуре, для нее вовсе не обязательной, — это выглядит немного бесцеремонным.
Вдруг Джулия замирает на месте перед небольшим домиком с написанной от руки вывеской: «Луиджи Равиоли». Это одно из тех местечек, где не включают освещение, чтобы посетители не заметили снующих по углам крыс.
— Тут нет поблизости «Старбакса»? — спрашиваю я, и в этот момент, едва не сбивая Джулию с ног, дверь открывает огромный лысый мужик в белом фартуке.
— Изабель! — восклицает он и целует ее в обе щеки.
— Нет, дядя Луиджи, это Джулия.
— Джулия? — Он хмуро отстраняется. — Ты уверена? Подстригла бы волосы, что ли, дала бы нам передышку.
— Ты и раньше проходился по поводу моих волос, когда они были короткими.
— Мы проходились по поводу твоих волос, потому что они были розовыми. — Он глядит на меня. — Есть хотите?
— Мы рассчитывали на кофе и тихий столик.
— Тихий столик? — ухмыляется он.
— Не в том смысле тихий, — вздыхает Джулия.
— Ладно-ладно. Все это большой секрет. Входите, я дам вам комнату в задней части дома. — Он косится на Джаджа. — Собака останется здесь.
— Собака войдет, — отвечаю я.
— Не в мой ресторан, — упирается Луиджи.
— Это пес-поводырь, он не может остаться снаружи.
Луиджи наклоняется ко мне, вглядывается в мое лицо:
— Вы слепой?
— Цветов не различаю, — говорю я. — Пес сообщает мне, когда меняются сигналы светофора.
У дяди Джулии опускаются уголки рта.
— Нынче все такие умные, — говорит он и ведет нас в дом.
Много недель мама пыталась догадаться, кто же моя подружка. «Это Битси, да? Та, которую мы встретили на винограднике? Или нет, погоди, это не дочь ли Шейлы, рыженькая, а?» Я не раз повторял ей, что эту девушку она не
