распустилась еще пышнее.
Чжан Цзянь тоже протиснулся к Сяохуань, вокруг стояли другие родители — махали руками, разговаривали. Кто-то узнал Сяохуань, окликнул:
— Вашу дочку тоже выбрали посмотреть на председателя Мао?
— А вы думали, только ваш сынок отличился? — отрезала Сяохуань.
Еще чья-то рука потянулась к ним, отсыпала Сяохуань семечек. Чжан Цзянь подумал, что жена не зря ходит в гости по соседкам: где бы ни оказалась, ее всегда и семечками угостят, и табаком.
Детей отпустили на перерыв. Ятоу спросила Сяохуань и Чжан Цзяня, горбит ли она спину, когда стучит в барабан. Сяохуань сказала, что стучит она очень хорошо и скачет вон как бойко.
— А учитель говорит, у меня горб, как у верблюда, — ответила Ятоу.
Сяохуань спросила Чжан Цзяня:
— Есть у нее горб?
— Маленький горбик — даже хорошо, так больше на меня похожа, — не глядя ответил Чжан Цзянь.
Сяохуань смотрела, как Ятоу возвращается в строй. Семья на каждом из них держится, убери одного — все рухнет. Ятоу сейчас такая счастливая, а если из троих взрослых один уйдет, что с ней станет? Ее семья рухнет. И если убрать Ятоу, или Дахая, или Эрхая, то семья Сяохуань тоже рухнет. Не поздно ли разбирать, кто кому кем приходится? Ничего теперь не поймешь.
Она сказала себе: эх, ладно, как-нибудь проживем, ради детей. В глубине же сердца Сяохуань понимала: не так все просто. Чжан Цзяню она сказала то же самое: ради детей оставим все как есть. Он смотрел на жену, понимая: не так все просто. Смутные, бестолковые, малодушные десять лет намотались вокруг узлом, уже и не распутать. Он бы и рад содрать с кожей эти путы — будь что будет! — и зажить честно, но куда там.
Руда под молотком дробится ровно, ладно, хочешь разбить кусок на четыре части — он бьется на четыре, хочешь на три — пожалуйста. Тацуру думала, что человеку подвластно и железный молоток с деревянной рукоятью превратить в часть своего тела, подчинить его удары своей воле. С камнями она тоже подружилась: просидела здесь всю осень и зиму, стуча по ним, и камни дробились на части, как ей было угодно.
Тацуру больше не нужно было отпрашиваться с работы. В том году она часто подавала бригадиру записку: «По семейным обстоятельствам прошу отгул на полдня». Это Чжан Цзянь придумал для нее такие слова и составил их в предложение. Боялся, что ее собственную ложь люди не поймут и он будет напрасно ждать на месте свидания. А еще боялся, что ложь, которую она сочинит, будет не совсем китайской ложью и бригадир начнет сомневаться, та ли она, за кого себя выдает. Это тебе не в мясную да рисовую лавку ходить: работницами в каменоломне руководили женщины, костяк кадрового состава, и политическое чутье у них было куда острее, чем у обычных функционеров. Когда председатель Мао приезжал с инспекцией, именно женские кадры разоблачили два случая вредительства. Первый — когда в мусорном ведре нашли бюст председателя Мао, склеенный пластырем: бюст разбили вдребезги, а потом пластырем перебинтовали. Второй случай — когда поймали группу вредителей, учивших школьников собирать детекторные приемники, а приемники эти, оказывается, могли ловить передачи и на английском, и на японском. Бригадир сейчас очень зависела от производительности Чжу Дохэ: ни слова не говоря, Дохэ за полдня могла надробить дневную выработку трех человек. И носила руду, не отдыхая, надежнее, чем хорошая машина: грузит в ведро, взбегает на мостик, поворачивается, отстегивает днище, и руда летит в вагонетку. Весной исполнился ровно год, как Дохэ начала работать на каменоломне, но все равно, завидев вдали кого-нибудь из товарок, она обязательно кланялась и широко-широко улыбалась, словно эта встреча — ее самая большая радость за весь день. Женщины перешептывались с бригадиром: почему это Дохэ не похожа на нас, китайцев? В чем не похожа? Мы за час успеваем так подружиться, что она у тебя из тарелки ест, а ты от ее пампушки половину отламываешь. Дохэ просто соблюдает гигиену. Ну, значит, эта гигиена какая-то неправильная. Почему неправильная? Так сразу и не объяснишь.
Мало-помалу все поняли: младшая Чжу — простофиля. Крикнут ей: Дохэ, принеси-ка ведро с фасолевым супом! Она пыхтит от натуги и тащит эмалированное ведро, которое двоим-то едва впору поднять. Или скажут: Дохэ, тропинка неудобная, пока все отдыхают, возьми лопату да разровняй. Она уйдет с лопатой и не спросит: что значит, пока все отдыхают? А я что, не все? Собравшись вместе, соседки принимались сплетничать, обсуждали, в чьем доме муж бьет жену, а у кого невестка со свекровью «состязаются в смекалке и мужестве». Однажды кто-то из работниц окликнул Дохэ. шагавшую с пустым ведром от вагонеток:
— Чжу Дохэ. сестра у тебя вон какая ловкая, со всеми в городе знакома, чего тебе мужа до сих пор не сыскала?
— Точно! Чжу Сяохуань сколько невест сосватала!
— Чжу Сяохуань кого сватала, все переженились! У моей соседки деверь, паренек с заячьей губой. — ему ведь Сяохуань жену подыскала. На базаре с ней познакомилась, крестьянка из пригорода, овощи выращивает. и пригожая!
— При старых порядках Чжу Сяохуань в деньгах бы купалась!
— За чем же дело стало? Держит в невестах такую хорошенькую беленькую сестренку, она скоро дома состарится!
— Чжу Дохэ, тебе сколько лет?
Таиуру посмотрела на одну женщину, на другую, они говорили слишком быстро, а кто-то еще с южным акцентом, и тараторили все вместе, набрасывая слова в стопку по два, по три сразу. Она ничего не поняла.
— Тебя спрашиваем, младшая Чжу, сколько годочков?
Наконец до нее дошло. Вытянула вперед два пальца. потом составила ладони рядом и показала на них девять пальцев. Лицо ее было очень серьезно, а движения усердны, как у дурачка, который пытается доказать. что никакой он не дурачок: считать умеет. Потом Тацуру снова улыбнулась своей широкой честной улыбкой, которой одаривала и близких людей, и незнакомых.
Женщины на миг умолкли. Они с этой Чжу Дохэ никак не могли поладить, и так и сяк пробовали, а все равнодушно рядом с ней, будто воздух сперт.
— Давай я тебя чуть погодя кое с кем познакомлю? — предложила одна южанка. — Брат мой двоюродный в Нанкинском химико-технологическом институте работает. Давно за тридцать, красавец, разве что немного лысоват. Когда за третий десяток перевалило, хочется встретить такую девушку, как Дохэ: воспитанную, пригожую, беленькую и холеную.
— Дохэ, тебя почему солнце не берет?
Она уже нагрузила тележку рудой и пошла к вагонеткам.
