class="p">Танюшка что-то негромко ответила, ответила и Лидия Ивановна, практически прокричала свой вопрос повторно. Ситуация становилась весьма неловкой, я прикрыл дверь и не выходил из комнаты до прихода Людмилы.
Вечером, когда появилась Милка, я сообщил ей новость:
– Милк, Танюха наша, похоже, залетела.
– Как залетела, что ты имеешь в виду?
– Как залетают, что ты, ей-богу, как маленькая, похоже, забеременела.
Меня чуть было не отхлестали по щекам и объяснили мне, что я мерзейший тип, выдумывающий всякие гадости про её сестру, что она не понимает, как она смогла связать жизнь с таким подонком, и рассказала мне много чего ещё такого, что я не знал о себе.
Говорила она негромко, но с большим чувством, но тут в дверь негромко постучали, после чего дверь приоткрылась, в щель просунулась тёща и сказала:
– Мил, можно тебя на минуточку?
Людмила ушла на кухню шептаться с тёщей, а я, ошарашенный её напором, попытался продолжить работу над дипломом.
Минут через сорок в дверь вошла притихшая супружница и сказала:
– Алек, прости меня, пожалуйста, не сердись, ты прав, Танюша ждёт ребёнка.
А я и не сердился – разволновалась, всё ж таки сестра, причём младшая – девчонке нет восемнадцати, но что уж тут такого небывалого, дело житейское. Рассказала, что с парнем своим они познакомились на подготовительных курсах в институт, он ещё моложе её, в общем, надо ждать пополнения, что будет дальше, пока неясно.
***
Перед защитой решил текстовую часть диплома переплести, благо тёща моя – Лидия Ивановна – работала в Гознаке. Когда принёс ей пачку листов, тёща деловито предложила:
– В кожу переплету, у меня на складе на остатке есть – недавно орденские книжки печатали, коричневая, красиво будет.
– Да Вы что, Лидия Ивановна, не тот случай. Мне так, какой-нибудь скромный кожзам.
Кожзам тоже оказался не очень скромным – выглядел как натуральная кожа, выкрашенная в тёмно-красный цвет с какими-то чёрными разводами, но времени на переделку и желания что-то переделывать уже не было.
Подписывал дипломы завкафедрой – Попов Евгений Александрович, взяв в руки папку, он покрутил её в руках и обратился к сидящему напротив него профессору Овчинникову:
– Видал, что теперь дипломники творят, смотри, как богато оформлена.
Овчинников, улыбаясь, ответил:
– Вечерники, они же богатые ребята.
Я стоял, ощущая себя полным болваном, пробормотал:
– Да у меня тёща в типографии Гознака работает.
Евгений Александрович открыл диплом, прочитал название «Установка для штамповки вытяжкой с растяжением» и заинтересовано произнёс:
– Интересно, интересно, ну-ка, поглядим, – и стал листать папку. Дойдя до схемы установки, произнёс:
– А, обтяжка, – и, не листая пояснительную записку до конца, расписался.
Я попытался подискутировать с ним, лоббируя идеи Матвеева по разнице обтяжки и вытяжки с растяжением, но Попов улыбнулся и ответил, возвращая мне папку:
– Да я в курсе всех Толиных идей, беги уже, на защите всё расскажешь, если кто не поверит.
Защищались мы все где-то в середине мая, на защите все поверили, точнее, всем было по барабану. Правда, выскочил какой-то приглашённый, не мвтушный, стал горячо трясти мне руку, заявив:
– Очень ждём Вашу установку, нужна в промышленности.
Наверно, принял граммов сто пятьдесят, скучно же сидеть весь день, когда на улице лето в разгаре.
По окончании всех защит решили скинуться и отметить окончание вуза в ресторане, пригласив всех преподавателей кафедры, которые вели у нас занятия, и завкафедрой. Однокашница наша – Галина Линёва, работающая инструктором в райкоме партии, – заказала банкет в ресторане «Мир», находящемся в здании СЭВ на Калининском. Преподаватели пришли в полном составе, место во главе стола – место заведующего кафедрой – поначалу пустовало, но потом появился Евгений Александрович Попов, занял полагающееся его, сказал очень тёплые слова о нашей группе, пожелал, как полагается, успехов и прочее. Все мы выстроились в очередь чокнуться бокалом и услышать напутствие, посидев с нами часа полтора, Евгений Александрович, не прощаясь, ушёл. Преподы наши расслабились, мы тоже, пошли тосты за любимых преподавателей, подняли тосты за всех сидящих за столом и за тех, кого не было, но как-то так получилось, что про Стаса Колесникова никто тёплых слов не сказал, не знаю почему. Скорее всего, не нравился он никому. У каждого была причина – меня, злодей, с зачётом мурыжил, у остальных, наверно, тоже были причины, не знаю, что и как, а вот не любили его в группе и всё.
Михалыча это, видно, как-то задело, и он, уже изрядно подпив, решил всё же услышать что-нибудь хорошее о себе, сказал:
– Ну а что вы скажете обо мне, я вам как, в смысле как преподаватель и вообще?
Обратился он ко всем сидящим, но его мало кто услышал, было шумно, все разделились на группы, шум, гам, кто-то чокался с кем-то, смеялись, вспоминая всякие забавные случаи, но так получилось, причём совершенно случайно, прямо напротив него сидел Игорь Георгиевский – наверно, единственный из нас человек, который его не просто не любил, а люто ненавидел. Дело было в том, что на втором курсе Станислав Михайлович Колесников был замдеком в вечернем деканате, и Игорь обращался к нему с просьбой о переводе на другой факультет, и Стас не отпустил его. Причём уходили ребята и в другие институты, и на другие факультеты, а у Игоря облом. Очень Игоряша обиделся, но что поделаешь, так и доучился по чужой специальности. Услышав вопрос, Игорь недобро посмотрел на своего обидчика.
– Хочешь узнать, кто ты?
– Да, кто я, по-вашему?
– Ты говно.
Притихли, половина стола стала молча наблюдать за развитием сюжета, доцент Колесников молча обдумывал свой выпад, и когда все уже расслабились, решив, что ответной эскапады ждать не стоит, произнёс:
– Тогда ты тоже говно.
Вечер перестал быть томным, Игорь Георгиевский встал, надо сказать, что это был не мелкий парень и, как выяснилось, чертовски крепкий, и пошёл неспешно вокруг стола, наверно, не только я с ужасом представил, что сейчас на банкете по поводу окончания дважды орденоносного вуза выпускник намнёт глаз преподавателю. Все парни, и я в том числе, поочерёдно вставали перед Игорем, но он без усилий сдвигал каждого из нас в сторону, действуя правой рукой как автоматической железнодорожной стрелкой, выручил Борис Илькин – наша коллективная совесть, он, встав на пути, сказал:
– Я тебе говорю: ты дальше меня не пройдёшь ни шага, – Игорь остановился, поглядел на Борьку, обнял его.
– Борис, только ради тебя.
Бориса любили в группе все – прямой, без понтов, честный, откровенный.
Они обнялись, Борис пошёл вместе с ним до его места, поменялся с сидящим рядом с Георгиевским
