class="p1">Подходя к дому, Клара ускорила шаг. Ей нравилось легкое головокружение от скорости, и она старалась пройти в таком темпе последний километр.
Она добралась до жилого комплекса, и двери автоматически открылись. После семи вечера охранник сидел у себя в каморке. Клара помахала ему в камеру и улыбнулась. У них была своя тайна. Однажды вечером Клара вернулась домой после ужина очень-очень пьяной и остановилась поболтать с ним. Ей совсем не хотелось спать. Они побеседовали о том о сем: о новостях за последние дни, об усталости в четыре часа утра после целой ночи работы, о том, что зима больше не зима. Затем, когда тема в очередной раз сменилась непредсказуемым образом, он спросил Клару, умеет ли та играть в покер. Вдруг лицо его засияло, он впустил ее в каморку широким жестом, будто приглашал в замок. Из ящика стола охранник достал колоду карт и бутылочку виски. Партия продолжалась всю ночь. Под утро он все-таки выиграл и проводил Клару домой — ни на что не претендуя.
С того дня как минимум раз в месяц они играли. Охранник прекрасно блефовал, а Клара была сильна по части стратегии. По такому случаю они наряжались: Клара надевала платье и каблуки, а он — светлую рубашку и черные туфли. Клара прекрасно понимала, что тут дело не только в покере, но и во флирте. Охранник был намного моложе и чертовски соблазнителен — все могло пойти по другому сценарию. Но каждый раз они удерживались на краю, каждый оставался по свою сторону игры. Конечно, оба уже не раз поддавались соблазну и видели, как это происходит с другими. Может, поэтому они понимали, что именно могут потерять, и ничто не могло соперничать с этими моментами отсроченного обещания, желания и этой уникальной единственной связи между ними, возникшей благодаря игре, риску.
Этим вечером Клара наденет красное платье и к полуночи спустится по лестнице.
* * *
На двадцатом этаже башни Хеопса на границе с китайским кварталом Сантьяго позвонил в квартиру 2022. Напрасно попытавшись настоять еще раз, чтобы молодой человек пришел к нему в кабинет, Сантьяго все же согласился приехать.
Дверной глазок потемнел, и Сэмми Диоре открыл. Несколько секунд он стоял на месте и смотрел на психиатра, будто сомневаясь, впускать его или нет. На Сэмми были потертые спортивные штаны и белая футболка — также не первой свежести, — однако кроссовки выглядели безупречно и, казалось, никогда не переступали порога квартиры. Какое-то время Сэмми и Сантьяго изучали друг друга, и юноша все-таки пригласил гостя пройти. Перед тем как закрыть дверь, Сэмми вытянул шею и осмотрел коридор — движение до смешного напомнило психиатру клише из фильмов о шпионах, однако он понимал, что парень был абсолютно серьезен в каждой крайности своего поведения.
Количество мебели сводилось к жизненно необходимому минимуму: кресло, стол, два стула. Стены были голые. «Легкая боязнь заполненного пространства», — подумал Сантьяго. В обстановке спальни царил тот же аскетизм. Любой бы решил, что в этой квартире никто не живет.
Сэмми Диоре предложил Сантьяго стул и сел напротив, сложив руки вместе на коленях. Его спина согнулась дугой, и, казалось, это далеко не предел. «Поза покорности», — подумал психиатр.
Юноша с подозрением разглядывал его, и Сантьяго понял: Сэмми искал на собеседнике жучки или камеры, которые могли бы записать разговор.
Лицо юноши осунулось, под глазами образовались синие круги, а выражение больше походило на восковую маску человека, для которого сон — это еще одна война. Несмотря на мешковатую одежду — а может, именно из-за нее, — худоба Сэмми бросалась в глаза еще больше.
Психиатр откинулся на спинку стула, приготовившись слушать рассказ Сэмми.
Тишина продолжалась еще несколько секунд, затем юноша все же заговорил:
— Доктор, я не знаю, как из этого выбраться.
Прекрасно понимая, что соответствует стереотипу, Сантьяго кивнул, однако не смог найти ничего лучше, чтобы позволить пациенту свободно излагать свою мысль.
— Я так больше не могу. Мне все время страшно. Везде. Я больше не могу… Вы знаете, что меня снимали с шести лет?
Сантьяго подумал, что это не риторический вопрос и он не может уйти от ответа.
— Да. В общем я знаю, что вы с семьей сняли много роликов для разных платформ, в частности для «Ютьюба» и «Инстаграма».
Казалось, Сэмми полегчало, что не придется рассказывать историю с самого начала.
— Проблема в том, что она вышла из-под контроля. — Сэмми умолк. Его взгляд искал, за что зацепиться. Казалось, парень не знал, как продолжить, очевидно, испытывал огромное давление. — Она всем управляла. Долгое время. Теперь все вышло из-под контроля. Теперь всю мою жизнь показывают в прямом эфире, а я понятия не имею, кто и где этим занимается. Скорее всего, речь идет о какой-нибудь платной платформе. Я не знаю, какой именно, понятия не имею, как эти люди общаются с подписчиками. Что бы я ни делал, куда бы ни пошел — всюду меня снимают. Я спрятался здесь, у себя дома, потому что это единственное место, где нет ловушек. Я все проверил: мебель, стены и кое-какие вещи, которые пришлось оставить. Но я не уверен, что меня не снимают прямо в эту минуту, пока я говорю с вами. Может, вы один из них… У всех, с кем я встречался за последнее время, были скрытые камеры. У всех. Я не верю в вашу честность, однако в моей ситуации выбирать не приходится.
Сантьяго подумал, что настал момент прервать молчание.
— Сэмми, вы можете полностью мне доверять. Я не принадлежу ни к одной организации, на мне нет камер и микрофонов, к тому же я связан медицинской тайной. Это вам понятно?
Сэмми просто кивнул.
— По телефону вы говорили о медсестре из больницы Святой Анны, вы с ней общались… Вы встретились в больнице?
— Это все из-за булочной.
— Угу…
— У них тоже повсюду камеры. Якобы для безопасности, но сегодня не существует системы, которую нельзя взломать. То же самое с транспортом и администрацией. Люди думают, что Национальная комиссия по информационным технологиям и свободам защитит их, но это не так. Хакеры давно опередили ее. Если какая-то компания не продает личные данные, их просто воруют… Два месяца назад я спустился купить круассанов. Я не успел войти в булочную, как тут же на меня повернулась камера, а ее объектив раскрылся, будто собирался проглотить. Не знаю, что произошло. Я сорвался. Помню только крики. Думал: «Кто так орет?» Это было невыносимо. А потом выяснилось, что орал я. Приехала скорая и
