- Нужно сказать, что это было очень сложное дело, товарищ Мехман... Муртузов поднял редкие брови. - Но, к счастью нашему и во имя справедливости вообще, удалось раскрыть... Клянусь своей головой, товарищ прокурор, жизненный опыт - очень большое дело! - Муртузов выпрямился и принял горделивую позу. - За эти годы мы тоже кое-чему научились, кое-что усвоили. Нападаешь на след преступления, видишь - так все закручено, как будто рыбацкая сеть после бури... тысячи узлов переплелись, смешались... Стараешься, трудишься, из кожи вон лезешь, припираешь людей к стене, ловишь с поличным, устраиваешь очные ставки... Боишься, как бы преступник не выскользнул из рук... И снова возникают тысячи новых узлов... - Муртузов вдруг вскинул глаза на Мехмана, стараясь разгадать, что делается у того на душе. Окончательно ли он смирился, окончательно ли он сдался? От такого упрямца, как молодой прокурор, всего можно было ждать... На всякий случай он старался произвести выгодное впечатление.
- Смотришь и видишь: вот нитка зацепилась за нитку, потом узелок соединился с другими узелками, и весь мир уже опутан... Засучиваешь потихоньку рукава, берешься за ручку и - скрип-скрип пером, начинаешь поиски этой правды, пропавшей среди бесчисленных узлов. Идешь направо, идешь налево, иногда по нескольку месяцев днем и ночью с фонарем в руке блуждаешь в хаосе, перепрыгиваешь с волны на волну, с гребня на гребень, пробиваешься сквозь густую пену, наконец где-то на самом неожиданном месте - ты даже вообразить не мог этого, - иногда даже на очень неглубоком месте вдруг прибираешь к рукам конец нитки и начинаешь постепенно-постепенно разматывать... Наконец все становится ясным. Наконец-то и нити, в узлы в твоих руках... И как только ослабнет узел с одного конца, смотришь, на другом конце тоже начинают развязываться, как будто сами собой, остальные узлы - один за другим, и все становится ясным, как в зеркале... Вот это вы должны понять и усвоить... - Муртузов увлекся своим красноречием, упивался собственными рассуждениями. Наконец-то он утолил свое желание поучать Мехмана, направлять его. И следователь говорил, говорил без конца.
Мехман, занятый своими мыслями, не останавливал его. Кто знает, может быть, многого он вообще не расслышал: слова Муртузова только кружились над ним, как назойливые вороны, - каркали, летели, пропадали... Муртузов как будто разбухал от радости. Казалось, он скоро перестанет вмещаться в собственную кожу. Он изрекал словеса с таким видом, будто ронял изо рта драгоценные камни. Нагнись, подними их - и ты богач. Муртузову казалось, что он уже держит Мехмана в своем кулаке. Он возомнил себя всесильным, почти таким же могущественным, как когда-то Кямилов.
Яркая электрическая лампочка освещала лицо Мехмана. Оно менялось с каждой минутой, - то становилось совсем белым, то краснело. Каким гордым был еще недавно этот Мехман, и в каком тяжелом положении он очутился. Все-таки удалось повергнуть его ниц! Муртузов был в этом уверен. Однако Мехман, переживая мучительные минуты, думал не о себе, не о своем положении, а о том, какими путями выйти ему из трудного положения, как разорвать все тенета, расставленные на его пути, и не дать нечистоплотным людям, преступникам уйти от заслуженного ими возмездия. Только не горячиться, не раскрывать преждевременно карт. Излишняя горячность будет только вредна. Пусть смеется тот, кто смеется последним.
Муртузов не догадывался, о чем думает прокурор. С того момента, когда в клубе раздался звон разбитого стекла, ему стало очень весело. В большом зале, вмещающем пятьсот человек, Калош нанес Мехману сокрушительный удар. Тот не смог даже подняться, как ни пытался он это сделать, опираясь локтями о пол. В чаду сладостного опьянения Муртузов даже не обдумывал своих слов. Он говорил все, что взбредало на ум, как будто хотел вознаградить себя за долгое молчание.
- Да, дорогой Мехман, сначала крепко-крепко хватаешь за шиворот виновного и не даешь ему шевельнуться, а потом бросаешь его, как рыбу, на берег, на песок. Он начинает, как рыба, извиваться, бить хвостом, а ты сидишь вот так, напротив, лицом к лицу, и глядишь на него, любуешься, переводишь дыхание, отдыхаешь немного. - Муртузов засмеялся. Ему уже казалось, что и Мехман лежит перед ним, задыхаясь, на песке. - Я сам в детстве не раз ходил с рыбаками на реку. И по опыту знаю, что как только ты схватил рыбу и бросил вот так на сушу - все, конец ей! Так и преступник. Пусть он бьется, сколько хочет, в конце концов упадет мертвым перед тобой... Потому что рыба вне воды уже не рыба... А ты смотришь, отдыхаешь, и веселью твоему нет предела... Почему? Потому что истину открыл! Правду! Эту правду ты говоришь ему в лицо смело и открыто. Откровенно говоря, в этом отношении вы еще настоящий ребенок... Говорить об истине - одно, это нетрудно, но найти ее вот так, в таком порядке, как я говорил, вам еще не под силу... Вы любите действовать в лоб, прямо, а так нельзя... Если бы правда лежала на поверхности, всегда открытой, никто бы тогда не называл ее правдой. Муртузов странно хихикнул. - Правда, конечно, существует на этом свете, но она скрывается, как я уже сказал, в пучине волн, в таких вот запутанных сетях. Бывают люди, которые на глазах у всех совершают преступления и в то же время бъют себя в грудь, шумят и кричат: "Я за честь, я за справедливость!" Попробуй разоблачи этого преступника, этого злодея, прикрывающегося правдой! - Муртузов с нескрываемой иронией оглядел Мехмана. - У себя дома мужчина - герой, праведник, и вдруг он ни с того ни с сего становится жертвой клеветы. И клевета эта превращает его жизнь в сплошное черное пятно. Попробуй теперь стать водолазом, нырнуть в океан, найти и достать оттуда жемчужину правды... Кто может это сделать? Кому это под силу? Оклеветанный уже готов покончить с собой, так ему тяжко... Из всех преступлений самое страшное - клевета. Вот тут-то и надо уметь выяснить истину.
Мехман уже ясно различал насмешку в словах Муртузова, видел, как он оскаливает зубы. Значит, Муртуз Муртузов уже решил, что ему можно перестать быть шутом, можно снять маску. Не рано ли?
Мехман изо всех сил старался овладеть собой, теперь он зорко следил за мимикой Муртузова, а тот, не сомневался, что при помощи человека в калошах поймал Мехмана в капкан, откуда ему уже никогда не вырваться, открыто ликовал. Муртуз Муртузов воображал себя в эти минуты пехлеваном в железном шлеме, с огромным копьем, которым он пригвоздил Мехмаиа к земле. Намеки его становились все откровеннее.
- Нет такого дела, которого я не раскрыл бы. Как раз сейчас я работаю над одним... Можно сказать, что я его уже раскрыл... Громкое дело. Молчание Мехмана воодушевляло Муртузова, он решил, что все его намеки попадают в цель, как метко выпущенные стрелы. И вновь обходными путями возвращается к одному и тому же.
- Если я скажу, что в этом деле тысяча узлов, смело поправьте меня - в нем две тысячи, а может быть, и больше! Конечно, вы проходили теорию, не спорю, но, мне кажется, вы ее очень торопливо прошли... И потом, что делать бедной теории, какими должны быть поля книги, чтобы на них уместить эти бесчисленные, разнообразные узлы? Опыт, практика - только они все показывают. Кривду кривдой, а правду правдой! - Муртузов указал на свою лысую голову. - Приобретая практику, я потерял все свои волосы. Я...
Как ни был Муртузов упоен своим успехом, но вдруг он заметил, что Мехман, сидевший перед ним, уже не так бледен и уныл. Ои выпрямился; приобрел свой прежний вид. "Что, если он поднимется для удара? Что, если палка окажется о двух концах? Вдруг получится не так, а этак? Вдруг острие кинжала повернется в нашу сторону?" Муртузов из предосторожности решил увильнуть, ввести Мехмана в заблуждение разговорами на другое темы. В одно мгновение его веселое настроение исчезло, как песчинка, сдунутая сильным порывом ветра. Глаза его чуть не вылезли из орбит. "Богатырь", который минуту назад сокрушал Мехмана своим копьем, сдал, отступил, выронил копье из рук. И вот уже Муртузов снова льстил, снова изображал из себя жалкое, беспомощное существо.
- "Следствие - это судьба человека", - вот ваши слова. Вы сказали, и я записал их в свою тетрадь, подчеркнул. В теоретическом отношении за эти несколько месяцев я немало подковался благодаря вам. Не знаю, товарищ прокурор, обратили ли вы на это внимание, или нет. Я каждый раз буквально глотаю ваши замечания. Этот доклад, что вы сделали сегодня вечером, доставил мне огромное наслаждение... Жаль, что я подоспел только к концу... А потом звон разбитого стекла помешал вам говорить... - Муртузов ждал, что Мехман отзовется, скажет что-нибудь, выдаст свои намерения. Но тот молчал. Повидимому, начало доклада было еще более интересным... Плохо, когда сбивают с мысли... Как будто мелочь, но это все равно, как найти в молоке мертвую муху, - тошнит! Каких только случаев не бывает: идешь по улице, вдруг стекло со звоном летит сверху, с пятого этажа, на голову человека. Минуту назад он смеялся, шутил, и вот не успеешь мигнуть, как его нет. Я сам видел, как в ветреный день в Баку с таким звоном и треском разбилось стекло... Да-да... облизывая пересохшие губы, произнес он и льстиво улыбнулся вымученной улыбкой. - Этим летом кирпич чуть не упал на голову Абдулкадыра. Он тоже лысый, как я. Но он, не успевает лето показать свой нос, наряжается в белый костюм, ходит с открытой головой. Я ношу шапку даже в самые жаркие летние дни. Почему? Потому что у меня нет волос...
