нравилась Богу.
По улочке, мимо черных домов с большими балконами, потом мимо беленых домов с сохнущим бельем и толстыми веселыми хозяйками, спустилась к главной площади. На площади сегодня был рынок, пахло соленой рыбой и клубникой. Зашла в кафе. Хозяйка узнала и радушно поприветствовала ее, Нина мало что поняла, но улыбнулась своей детской улыбкой и попросила чай с молоком. Она немного замерзла в утреннем воздухе. Включила все одновременно: смартфон, планшет, ноутбук.
Вынырнула в большой мир с его терактами, пропущенными днями рождения и новыми клипами. Друзья прислали ссылку на статью «Олигарх запер дочь в психушке». Когда же ее так сфотографировали – будто пьяную? Как ей это неинтересно. Ввела в поисковике «Марко Счицевски». Сколько результатов. Непохожий портрет. Ничего о той Нине.
«Луна прозрачная, через нее видно дальнюю туманность. Лунный камень в руках с каждой секундой становится тяжелее. У нас здесь такая тишина, какой еще не было, а может была перед большим взрывом. Когда еще не было ни времени, ни пространства, ни тебя, мама. Чего мы ждали? Колеса гремят на стыках рельсов. К чему мы стремились? Нет первичного океана. Нет воды. Нет света и тьмы.
У нас здесь такая тишина, а нам хочется музыки – особенной музыки, которую мы смогли бы полюбить. Но вся музыка вылиняла, а мы едем и едем в разваливающемся поезде, вагоны качаются, мне надоело, но из поезда не выскочить на полном ходу, о, как хочется вернуться, но не знаешь куда, любой пункт, в который можешь вернуться, в пространстве или во времени, отталкивает, потому что оттуда тоже хочется вернуться, но куда? Может быть, во времена до большого взрыва, нельзя говорить “во времена”, потому что тогда не было времени, мама, тебя не было, так не бывает, тогда еще не было тогда, это дает повод надеяться. Колеса что-то с хрустом давят. Мы едем в другую сторону, в другую страну. Мама, тебе страшно. А мне не страшно. Мне скучно. Я знаю, что тебе не будет хорошо».
Нина искала не тексты. Ввела «счицевски нина», кликнула «Изображения». Много обложек книг. Пролистала. Первая фотография. Маленькая блондинка смотрела на нее с монитора, криво, совсем не весело улыбаясь. Ничего общего. Маленькая, беленькая, но другие черты лица. Брови другие, рот другой формы, другая фигура, другая осанка (следующее фото), другая одежда, другая прическа, глаза жирно подведены черным, как, а главное, для чего жить с таким выражением лица?..
Фотографий другой Нины было всего три, не очень хорошего качества, они повторялись на нескольких сайтах в разном размере и разной цветовой гамме. На одном фото та Нина была одета в водолазку и джинсы с высокой талией, на другой, уже цветной, в ажурную оранжевую кофточку и длинную юбку, на третьей снова водолазка и брюки. Волосы на всех фото пышно уложены, глаза накрашены.
Почитать о ней больше не удалось, в Википедии Нина вообще не упоминалась, зато много писали о супруге Марко Ирме, на самом деле педиатре, сотрудничавшей с организацией «Врачи без границ».
Нина расплатилась. Не ответив на прочитанные сообщения (и не прочитав большую часть), выключила планшет и ноутбук, оставила включенным только телефон – чтобы вспомнить ощущения нормального человека на связи. Телефон положила в сумочку (он привычно вздрагивал раз за разом), остальное оставила в кафе под присмотром хозяйки, которой улыбнулась по-детски беспомощно.
Рынок гудел чужим языком и шелестом пластиковых пакетов, с площади Нина свернула на привокзальную улицу, где старые полуразвалившиеся особняки с выбитыми окнами чередовались с обычными современными торговыми центрами. Зашла в один из торговых центров, побродила между примерочными кабинками и стойками, отослав мешавшую продавщицу с ее ломаным английским. Купила себе пять водолазок разных цветов, кремовую ажурную кофточку, длинную коричневую юбку и брюки с высокой талией. Спустилась на первый этаж, в отдел косметики. Купила серые тени для век, жидкую подводку и черную тушь для ресниц. Покрутила в пальцах эти вещицы – никогда раньше не пользовалась. Снова поднялась, купила несколько пар старомодных темных джинсов.
С пакетами свернула в переулок, потом в другой – здесь не чувствовалось близости магазинов. Села на самодельную скамейку под кленом и с удовольствием закурила (в Центре духовной регенерации не было запрещено, но там не курила). У входа в один из домов стоял мотороллер. Пахло пылью. Мальчишки перекрикивались, потом замолкли. Две женщины из разных домов говорили о чем-то на своем, по пояс высунувшись в окно, их чужеродные голоса летали над двориком. Из-за темного стекла на верхнем этаже на Нину долго смотрела местная старуха. Их взгляды встретились. Нина поздоровалась, старуха ответила и исчезла внутри своей квартиры. Через несколько минут закрыла ставни.
– О, да у нас появилась девочка-вамп, – сказал на следующий день Шварц. Прозвучало почти оскорбительно.
– Я накрасилась, потому что я женщина. Я хочу, чтобы меня воспринимали как женщину, а не как ребенка. Разве это признак нервного расстройства?
– Кто должен воспринимать вас как женщину? Серж с его нависшими бровями? Или, может, Американец?
– Это не связано с мужчинами. Я хочу, чтобы меня все воспринимали как женщину. Я хочу сама себя чувствовать женщиной, понимаете?
Шварц никогда не будет вспоминать этот безобидный разговор.
С этого дня Нина не выходила из своих апартаментов ненакрашенной или с растрепанными, как раньше, волосами. Она стала иначе одеваться. С этого дня между ней и Марко завязалась дружба. Они много гуляли вместе, и ради этих прогулок Нина почти полностью отказалась от своих запретных маршрутов.
Когда они впервые вышли вдвоем на разрешенный терренкур и Нина легко пошла, как шутку воспринимая путающийся в ногах непривычный подол юбки, и легко заговорила с Марко, ловя себя на том, что из-за нового аутфита говорит иначе, чем раньше, пришлось остановиться через четверть часа. Марко дышал тяжело, он четверть часа скрывал тяжесть, и теперь тяжесть вырывалась изо рта с присвистом. Красное пятно расползалось от наморщенного лба к носу. Нина испугалась. Марко сказал, что ему просто нужно отдышаться.
С тех пор они ходили взявшись за руки, это позволяло находить общий темп. Он почти перестал хромать (или она перестала замечать). Говорили о книгах, сравнивали их центр с санаторием из «Волшебной горы», потом переходили на туберкулезника Франца Кафку, на туберкулезницу Ларису Косач-Квитку и возвращались к нервным болезням через Достоевского. Говорили о фильмах, которые видели здесь и не здесь. Еще никогда она не говорила так свободно о том, что ей интересно. Нина не боялась выглядеть глупо, если что-то путала или чего-то не знала. Но она с детским восторгом изумлялась, если оказывалось, что Марко не читал какого-то
