руку, если бы это позволило избавить мою дочь от страданий, выпавших на её долю, умом я понимала, что судьба и так уже много сделала для того, чтобы исправить тот вред, который причинил Андрей своему ребёнку. Дочь была в хороших руках, и мне оставалось только помочь ей пережить этот кошмар.
Алексей Николаевич велел мне стоять рядом с дочерью, пока он будет накладывать швы. И хотя я предпочла бы не видеть этого, но никого другого, кто бы мог поддержать Алёну в эти ужасные минуты, рядом не было.
Дочь плакала, не переставая, а я, не сдерживая слёз, повторяла ей:
– Не плачь, солнышко моё! Мама рядом. Мама никуда не уйдёт.
Умелые руки Алексея Николаевича сделали своё дело, и вся процедура заняла менее получаса. И вскоре мы с Алёной на автобусе уже ехали домой, к нашему бессовестному папе, который был готов за выпивку продать всю свою семью, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести. И я думаю, что он до конца своей жизни не почувствовал ни единого укола совести за то, как он поступил со своей дочерью, потому что шрам на руке у Алёны остался на всю жизнь. Но ещё больший шрам остался у меня на душе, потому что я до сих пор ругаю себя за то, что оставила тогда Алёну и Андрея в одной комнате. Я надеюсь, что дочь не очень страдает из-за своего шрама и стараюсь покупать ей красивые браслеты, чтобы с их помощью она смогла прикрыть порез на своей руке, которую повредила по вине пьяного отца, напившегося до такого состояния, что он был даже не в состоянии отвезти её к врачу.
Но все эти ужасные события марта 1998 года были лишь началом череды горестей и неудач, которые преследовали меня благодаря безалаберности и эгоизму мужа.
Едва закончились наши с Алёной визиты к врачу, и швы на её ручке были сняты, необходимо было переключиться на прохождение другого испытания в виде государственных экзаменов в Юридической Академии.
Из-за рождения Алёны я уже не могла посвящать учёбе достаточно времени, чтобы получать отличные оценки как раньше, но хорошисткой я всё же оставалась. И к экзаменам я тоже была готова очень неплохо. Андрей же давно скатился в троечники и держался в Академии лишь благодаря моим письменным работам и конспектам.
Однако на государственных экзаменах тетрадками жены не помашешь. Поэтому Андрей снова вспомнил о своей благодетельнице Наталье Владимировне и позвонил ей, умоляя как-нибудь помочь. И та поинтересовалась, какие преподаватели будут принимать у него экзамены, и пообещала кое-кому из них позвонить. А заодно Наталья Владимировна поинтересовалась моими успехами и моими преподавателями. И Андрей, как обычно, выложил ей всё как на духу. Он вообще не считал нужным умалчивать о моих делах, рассказывая любому, кто готов был слушать, не только детали моей биографии, но и самые интимные тайны, о которых я не решалась говорить ни одной подруге.
Но об этом я, как всегда, узнала постфактум. А в то время я каждую ночь готовилась к экзаменам, и три из них я благополучно сдала на пятёрки. А на четвёртом предмете произошла настолько неприятная ситуация, что я долго не могла прийти в себя и понять, почему преподаватель позволил себе при всём честном народе так меня унизить.
Последним предметом у нас был уголовный процесс. На мой взгляд, один из лёгких предметов, который я очень хорошо знала. Но когда я вышла отвечать перед экзаменационной комиссией и открыла рот, пожилая женщина – преподаватель, которая на первом курсе вела у нашей группы «Судопроизводство» и всегда очень хвалила меня, неожиданно перебила мою речь, не позволив закончить даже первое предложение.
– Такие студенты, как Вы, – позор для нашей Академии! Как у Вас только хватило наглости прийти на этот экзамен! Да если бы у Вас было хоть немного совести, то Вы бы давно забрали свои документы и покинули это прекрасное учебное заведение, а не заставляли бы нас терпеть Ваше общество и слушать ту ересь, которую Вы сейчас несёте!
И так далее в этом духе. Эта женщина говорила о том, какой я – плохой человек и недостойна даже находиться в этой аудитории. Гнев и злоба сочились из уст и глаз этой женщины. Она брызгала слюной, но продолжала поносить меня на чём свет стоит. А я даже не решалась ничего сказать. Лишь сидела, понурив голову, не в силах понять, в чём же состоит моя вина. Но стоило этой женщине замолчать, как я снова пыталась вернуться к ответу на вопросы своего билета.
– Молчать! – тут же рявкнула она, снова брызгая слюной. – Вот нахалка! Вздумала перебивать преподавателя!
И далее следовала новая порция оскорблений.
Сидящие рядом преподаватели, вероятно, как и я, тоже не были в курсе причины подобного поведения их коллеги, которая, к сожалению, на этом экзамене являлась председателем комиссии. Эти люди аккуратно пытались заступиться за меня, уговаривая разъярённую женщину дать мне возможность ответить на билет, но та была непреклонна, заявляя, что меня нужно с позором выгнать из Академии.
Худо-бедно эта дама выговорилась и после долгих уговоров своих коллег милостиво позволила мне всё же ответить на свой билет.
Мне не было задано ни одного дополнительного вопроса. Едва я закончила ответ, меня попросили выйти из аудитории. И пока я ждала результатов экзамена, все ребята из нашей группы пытались успокоить и утешить меня. Они тоже не понимали, что произошло, и списывали подобное поведение преподавателя на проявление старческого маразма. Только легче от этого мне не становилось.
А когда нас всех пригласили обратно в аудиторию, чтобы услышать свои оценки, то я готовилась к самому худшему.
Когда преподаватель-мужчина стал оглашать наши интеллектуальные достижения и дошёл до моей фамилии, то замялся. И слово взяла та самая женщина, которая час назад так усердно унижала меня.
Она сказала, что хотела поставить мне «два», так как другой оценки я не заслужила, но лишь благодаря уговорам своих коллег, она милостиво поставила мне «три». Но вынуждена при всех заметить, эта отметка не является объективной, так как чересчур завышено оценивает мои знания.
Я готова была провалиться сквозь землю. Мне хотелось умереть от стыда и унижения, причину которых я так и не могла понять. А когда я приехала домой и обо всём поведала мужу, тот простодушно ответил:
– Это Наталья Владимировна ей позвонила.
– А зачем Наталье Владимировне звонить моему преподавателю? – удивилась я.
– Не знаю, – пожал плечами Андрей. – Но когда я звонил ей, то она поинтересовалась
