Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{01303}

Встречаясь с людьми, лесной кронпринц обыкновенно очень вежливо раскланивался. Наткнувшись же на Цвибуша и Ильку, он остолбенел. Его, как художника, поразила красота и реальность группы, составленной из Цвибуша, Ильки, арфы, скрипки и птицы. Услышав рыдания, Артур нахмурился и сердито кашлянул. - Чего она плачет? - спросил он. Цвибуш усмехнулся и пожал плечами. - Плачет, - сказал он, - вероятно, потому, что она женщина. Будь она мужчиной, она не плакала бы. - Это ты ее обидел? - Я, барон! Каюсь... Барон с негодованием посмотрел на жирную, лоснящуюся физиономию Цвибуша и сжал правый кулак. - Чем же ты ее обидел, старая скотина? - Я обидел ее тем, ваше сиятельство, что имею морду, по которой можно безнаказанно бить хлыстом... Она моя дочь, барон, а при дочерях благовоспитанные люди не позволяют себе бранить отцов... - За что ты ее обидел, каналья? Не плачь, девушка! Я сейчас его проэкзаменую, мерзавца! Ты ее бил, что ли? - Вы угадали, барон, но только отчасти... Да, били, только не ее и не я... Ваше участие к моей дочери трогает меня, граф! Благодарю! - Шут! - проговорил барон, махнул рукой и нагнулся к Ильке. - Что с тобой, милая? - спросил он. - О чем ты плачешь? Кто тебя обидел? Скажи мне, кто тебя обидел, и я... обижу его, обижу сильно! Барон большой загорелой рукой провел по волосам Ильки. Глаза его затеплились хорошим огоньком. - Мы, мужчины, должны заступаться за женщин, потому что сильные обязаны защищать слабых. Чего же ты плачешь? И, засматривая в лицо, покрытое влажными пальчиками и распустившимися волосами, фон Зайниц опустился на колени и осторожно уселся около Ильки. Он заговорил голосом, каким давно не говорил. Илька услышала голос нежный, вытекавший прямо из души, - голос, которому смело можно было довериться...

{01304}

- Чего плачешь? Поведай мне свое горе! Возле тебя сидит теперь не глупый шут, старик, а сильный мужчина. Можешь положиться на меня... Я силен и всё могу сделать... О чем же ты плачешь? Ну? Дети, которых спрашивают о причине их плача, начинают плакать сильней. То же самое случается и с женщинами. Илька заплакала сильнее... - Судя по тому, как ты сильно плачешь, у тебя должно быть большое горе... Ты расскажешь мне... Ведь расскажешь? Со мной можешь быть откровенна. Я спрашиваю тебя не из простого любопытства. Я хочу помочь тебе... Честное слово, девушка! Артур нагнулся и поцеловал Ильку в темя. - Не будешь плакать? Да? Да ну же, милая! Чтобы облегчить несколько свое горе, стоит только высказаться... - Едва ли она скоро перестанет плакать, - сказал Цвибуш. - Нервы ее слабы, как ниточки на рубахе, которую носили пять лет. Дадим ей, барон, выплакаться... Нехорошо, Илька! Много слез прольешь - скоро пить захочешь. - Ах, да! Воды ей нужно дать! - сказал барон. - Вода здесь близко... - Барон встал и скрылся за густой листвой; сухие сучья и ветви затрещали под напором его тяжелого тела. - Каков барон! - захихикал Цвибуш. - Нежен, вежлив, предупредителен! Ха-ха-ха! Можно подумать, что он и в самом-таки деле такой добряк. Верь ему, Илька, но слегка. Он славный малый, но палец в рот ему нельзя класть. Откусит руку до самого локтя. Про историю у Гольдаугенов не рассказывай ему. Он родня этим живодерам Гольдаугенам и посмеется над тобой, как над последней дурой. Скоро ты кончишь плакать? Затрещали вновь сучья, и из-за листьев показался Артур с охотничьим серебряным стаканом в руках. Стакан был полон воды. - Пей... Как тебя зовут? Илькой? Пей, Илька! Барон опустился на колени и поднес к губам Ильки холодный стакан. Илька отняла от лица руки и отпила полстакана... - Как я несчастна! Ах, как я несчастна! - пробормотала она. - Верю, охотно верю! - сказал барон и помочил ей

{01305}

виски холодной водой. - Я назвал бы тебя, моя милая, лгуньей, если бы ты сказала, что ты счастлива. Пей еще! - Ради бога, умоляю вас, не браните моего отца! - прошептала Илька. - Он тоже очень, очень несчастлив! - Не буду бранить... Я побранил его, потому что погорячился. Я на первых порах думал, что он тебя обидел. Беру свои нехорошие слова назад. Но он так хладнокровно относится к твоему горю, как не подобает относиться порядочному отцу. - Недоставало еще, чтоб вы и мне помочили водой виски! - засмеялся Цвибуш. - Я разучился реветь еще тогда, когда привык к отцовским розгам. Какой вы, однако, сегодня неженка, барон! Не узнаю в вас сегодня того барона Артура фон Зайниц, который шесть лет тому назад выбил два зуба маркеру в ресторане "Вороного коня" в Праге... Помните, ваше сиятельство? Один зуб изволили вы выбить кием, а другой кулаком... - Мало ли чего не было шесть лет тому назад! - пробормотал фон Зайниц. - Многое было, и было такое, о чем неприлично упоминать теперь. Ну, Илька! Рассказывай! Ты теперь успокоилась немножко, а чтобы прийти в себя окончательно, тебе стоит только высказаться... Ну? Кто тебя обидел? - Обидели не меня, а моего отца! - Вот как! Так ты за отца плачешь? - Его ужасно оскорбили! Вы ужаснулись бы, если бы увидели, как его, бедного, оскорбили! - Так вот что! Гм... Какая же ты, однако, хорошая девочка! У тебя, старина, хорошая дочь! Редкость! Ну, всё одно, рассказывай... И за него я так же охотно заступлюсь, как и за тебя. - Не заступитесь, барон! - сказал Цвибуш. - Почему? - Потому что это невозможно... Я имел честь получить пощечину не от маленького человека, а от очень большого. Никакое ядро не в состоянии долететь до этого человека! Да и не следует заступаться! Моя дочь капризничает! - Что за пустяки! Для меня одинаково, кто бы ни оскорбил! Мое ядро, если только нужно, долетит до всякого... Рассказывай, Илька. Я помогу тебе. Заикаясь, глубоко вздыхая и то и дело повторяясь, Илька поведала Артуру фон Зайниц свое горе. Когда

{01306}

она, рассказывая, дошла до графини Гольдауген, поднявшей хлыст, барон нахмурился. - Так это... была женщина? - спросил он. - Да, графиня Гольдауген... - Гм... Дальше... Барон страшно побледнел и почесал себе лоб. - Дальше, дальше... Я слушаю... Так женщина ударила его? Не мужчина? - Женщина, барон! - Гм... Так... Отчего же ты не продолжаешь? Когда Илька рассказала о том, как упал под ноги лошади ее отец, как он потом обливался кровью, барон взглянул на Цвибуша... - Губу это она тебе рассекла? - спросил он. - Ну, стоит ли об этом говорить? Поговоримте лучше, господа, о политике! - Я тебя, старый дурак, спрашиваю, она рассекла тебе губу или не она? - крикнул барон и ударил кулаком по траве. - Дочь страдает из-за него, а он шутит! Не люблю шутов! - Она, она! - сказала Илька. - Облекаю старого дурака в молодую шкуру и возвращаю его по принадлежности! - проворчал Цвибуш. - Я не шучу, а говорю правду! Политика много лучше разговоров, из которых не выйдет решительно ничего путного... Илька показала руками, сколько приблизительно крови пролил ее отец, как он хромал, когда плелся к часовне. Когда она рассказала о судье и передала все до единого его слова, барон презрительно усмехнулся и плюнул в сторону. Плевок отлетел на две сажени. - Скоты! - проворчал он... - Да, он прав! Эта каналья права! Он не мог ничего сделать. Этот гольдаугенский Аристид такой же раб Гольдаугенов, как и та лошадь, которая чуть было не раздавила этого шекспировского шута, твоего отца! - Мне не бывает так досадно, - кончила Илька, - когда моего отца бьют пьяные мужики или полицейские. Полиция, барон, не позволяет нам играть в больших городах. Но мне досадно, обидно, оскорбительно... обидно, когда женщина, образованная, знатная, с нежным лицом... И какое она имеет право смотреть на нас так

{01307}

надменно, так презрительно? Никто не имеет права так смотреть на нас! Илька поднесла пальцы к лицу и заплакала... - Неужели ей это так и пройдет даром?.. Ах, боже мой, боже мой!! Если эта обида останется безнаказанной, то я умру... умру! Пусть тогда отец один играет! Пусть он тогда продаст мою арфу! Илька уткнула лицо в фартук и продолжала тихо плакать. Цвибуш глядел в землю и издавал свистящие звуки. Барон задумался... - Обида сильная, - сказал он после продолжительного раздумья. - Но... нужно сперва выслушать, в чем дело, а потом уже и обещать. Я солгал, моя милая. Я не так силен, как я час тому назад хвастал. Ничего я не могу для тебя сделать... - Почему? - Потому что она женщина... Не драться же мне с ней на дуэли! Дело скверное, моя милая. Следует покориться... - Не могу я покориться! Откуда вы взяли, что я могу покориться? - Твое бессилие заставит тебя покориться. Ты бессильна, потому что ты дочь музыканта-нищего, а я бессилен, потому что она, чёрт ее побери, женщина... - Что же мне делать? - спросила Илька. - Вы не верьте, ради бога, моему отцу! Он и сам не перенесет этого оскорбления! Он показывает вид, что он хладнокровен, а в сущности... Я пойду в Будапешт или в Вену! Я найду суд. - Не найдешь... Илька вскочила и заходила вокруг барона и Цвибуша. - Найду! - закричала Илька. - Ну, наконец, вы же барон, знатный, умный человек, всех знаете, все знатные люди вас знают... Вы не какой-нибудь простой человек! Отчего бы вам не написать письма к какому-нибудь судье, чтобы он осудил ее по законам? Вам стоит только сказать или написать, и всё будет сделано! - Перестань, Илька! - сказал внушительно Цвибуш. - Господину барону скучно слушать твою непросветную чепуху! Ты злоупотребляешь его вниманием. - Ты, Илька, рассуждаешь так, - сказал барон, - только потому, что ты не знаешь жизни. Ты недавно