Удивительно, но Киреев изменился и внешне. И дело было не только в его болезни. Как раз наоборот: болезнь не отступила, но словно остановилась, удивленная необычным поведением этого человека. Исчезла шаркающая киреевская походка. Поднимаясь вверх на холмы, спускаясь в долины, шагая узкими лесными тропами, он приобрел другую походку. И на землю он теперь ступал осторожно, бережно - Михаил помнил уроки лисы, встреченной им за Бобриком. Киреев с удивлением обнаружил, что сладости, которые он так любил, особенно шоколад, вызывали у него теперь отвращение. Как и жирное мясо, животное и растительное масло, сало. Зато любую зелень, будь то укроп или салат, он ел охотно, не говоря уже о ягодах, которых Михаил мог съесть в любом количестве - этого требовал организм. А однажды случилось совсем удивительное: в одной деревушке он остановился, чтобы спросить дорогу. Пожилая женщина, работавшая в огороде, отвечала на вопросы охотно. Киреев поблагодарил ее и собрался уже идти дальше, как вдруг его взгляд упал на траву, которая лежала в сторонке.
- Простите, это что? - спросил он женщину.
- Как - что? - удивилась она. - Сор. Силушки моей больше не осталось: неделю назад вырывала, а он вновь вырос, проклятый.
- Я понимаю. Как трава эта называется?
- Какая? Ах, вот эта! У нас мокрицей зовут. Куры ее хорошо едят.
- Мокрица?
- Она самая. Хорошо, что хоть не колючая, как осот, но растет - страсть как.
- А можно... можно мне взять... мокрицу эту?
- Берите, мне не жалко. - Женщина уже подозрительно смотрела на этого чудака. А Киреев не мог объяснить, что с ним происходило. Его просто трясло. Едва отойдя за угол дома, он, слегка вымыв мокрицу, стал есть ее. Трава оказалась немного горьковатой, что, впрочем, не остановило Михаила. С этого дня Киреев везде искал мокрицу. Впрочем, искать особо и не приходилось: этой травы было полно на любом дачном участке. Киреев съедал ее в свежем виде, заваривал, как чай. Никто его этому не учил. Организм, забывший вкус прежней пищи, словно проснулся и потребовал то, что ему было нужно. Странно, но боли стали чуть тише. А однажды случилось невероятное: Киреев захотел есть. Произошло это так. Вечером Михаила приютили рыбаки на Дону. В тех местах Дон еще не широкий и совсем не тихий, как об этом поется в песнях. Рыбаки были местными жителями, в тот день улов у них выдался не очень богатый, из него они варили уху. А рыбу, пойманную раньше и уже хорошо просоленную, Серега, парень лет двадцати пяти, коптил здесь же, на берегу. Было видно, что сам процесс доставлял ему огромное удовольствие. Работал он споро, можно сказать, красиво. Просортировал рыбу, нарубил деревьев для костра. Через несколько минут языки пламени уже взлетали в сумеречное июльское небо.
- Сергей, скажите, - чтобы понять сущность процесса, спросил Киреев, - а хворост можно брать любой?
- Что вы! Любой - как можно? Здесь был раньше старый барский сад, я сливу притащил. От нее цвет красивый - золотистый.
- Чей цвет?
- Известно, чей. Рыбы. А еще вишню можно использовать. Ольха тоже хороша. Я в этом деле кое-что понимаю, не думайте, что хвастаю. Вот сейчас попробуете сами. Когда Киреев останавливался где-нибудь на ночлег и хозяева угощали его, Михаил, чтобы не обидеть их, хоть немного, пусть без охоты, но ел предложенную ему еду. А здесь... То ли запах копченой рыбы сделал свое дело, то ли так аппетитна была золотистая корочка, но... Сначала друг Сергея Максим Максимыч достал из прибрежных кустов бутылку самогона, затем на листья лопуха, которые служили тарелками, положили по рыбе - и пир начался. "Представляю, как тебя вывернет наружу завтра, Кира", - подумал Михаил. Но завтра - это завтра, а сегодня - это сегодня - сия глубокая мысль многие тысячи лет помогала безвольным людям. Принадлежал ли к их числу Киреев? Бог весть, но вот что интересно: весь следующий день он чувствовал себя хорошо. Надо ли говорить, каким праздником стал для Михаила тот день? Впрочем, абсолютное большинство людей, для которых завтрак, обед и ужин - пусть приятное и полезное, но все-таки привычное занятие, вряд ли поймут ощущения Киреева. Было время, когда он ел, буквально заставляя себя, - для того, чтобы поддержать силы: Михаил постепенно терял чувство вкуса. Потом начались мучения - боль, тошнота и рвота. Киреев практически перестал есть. Он, действительно, буквально наступал на себя, когда в домах, где останавливался на ночлег, ел предложенную ему еду. Другой бы на его месте отказался - Киреев не мог. А потом вставал, выходил ночью на улицу и... Впрочем, обойдемся без подробностей. И вот впервые за много недель здесь, на берегу Дона, в компании простых, но очень сердечных людей он почувствовал желание съесть свежекопченую рыбу. От предложенной ухи Киреев отказался, а копченой рыбы захотел так сильно, что не удержался, и пусть немного, но поел. Любой диетолог скажет вам, что такое копченая пища для онкобольных. Когда Михаил засыпал на рассвете, он ожидал скорого подъема. Но ни сильной боли, ни тошноты в то утро, а позже днем не было. Разумеется, вскоре все вернулось на круги своя, но "чудо на Доне" осталось в его памяти. И часто идя по дороге или останавливаясь на привал, Киреев старался воскресить в памяти ощущения, что почувствовал тем вечером. Позже, вспоминая те дни, он будет называть себя больным волком. Животные, когда заболеют, перестают есть и питаются травкой, которую находят сами. Так и Киреев в основном только пил, а как и почему его тело потребовало мокрицы - он и сам не понял. Но ведь потребовало - и Михаил поверил ему. Удивительно! А когда понял, что не ошибся, по крайней мере, тошнота и боль немножко отступали, еще больше стал уважать братьев наших меньших, которые в отличие от нас, людей, не растеряли той мудрости тела, которая так им помогает. * * *
У Лизы началось воспаление легких, и ее положили в больницу. Когда встревоженная Софья с недоумением спросила Котеночкину, как девочка могла заболеть, когда на улице такая жара, Наталья грустно ответила:
- Все дело в иммунитете. У Лизы он практически отсутствует. Это же лейкемия. Много ли больному ребенку надо - достаточно одного сквозняка... Недели через три Лизу выписали. Когда обе Софьи, Мещерская и Воронова, пришли к Бобровым, они не узнали девочки - так малышка изменилась. Вот тогда и вспомнились им слова Лизы, что не доживет она до осени. Но печали своей никто не показал: девочке устроили такую встречу, что даже Ира ахнула:
- Столько подарков! Зачем вы так тратитесь?! Наташа, скажи им. Лиза была счастлива вернуться домой, но ее рассказы о больнице были грустны. На лестничной площадке, куда взрослые вышли покурить, Ира, совсем недавно пристрастившаяся к этой привычке (Виктор не одобрял жену, но и не запрещал ей курить), рассказала о том, что на Лизу очень гнетущее впечатление произвела смерть двенадцатилетней девочки из их палаты. К сожалению, Лизу нельзя было в тот момент вынести из палаты, и она слышала плач умирающей девочки: "Мамочка, мамочка, я не хочу умирать, спаси меня. Сделай что-нибудь, мамочка! Спаси меня".
- Надо отвлечь как-то Бобренка, - предложила Мещерская.
- А как? - Наталья была явно огорчена. - Говорила я тебе, Ира, надо было к нам, в хоспис вам лечь. А так... Палата на шесть человек, умирающая девочка. Посмотрите, какие у Лизы глаза сейчас.
- Наташенька, милая, я все понимаю, - вскинулась Ира. - Только и нас с Виктором пойми: там уже Лизу знают, врачам мы доверяем, а хоспис... - Она замолчала.
- Ну, договаривай.
- Это же все, конец, - полувопросительно-полуутвердительно произнесла Ира. Наступила тишина. Все посмотрели на Наталью Михайловну. Та растерялась:
- Ну что вы смотрите? Я же говорю только о том, что в хосписе все по-другому немного. Отдельная палата, особый уход...
Воронова вдруг поняла, что надо помочь Наташе:
- Стоп. Каждый хочет как лучше. Так? Так. Ситуация действительно неординарная. Так? Так. И все-таки Лизу подлечили. Вспомним, с чего мы начали разговор. Ее нужно отвлечь...
- Так ты придумала что-то? - перебила ее Мещерская.
- Придумала, - соврала Софья. Она еще ничего не придумала и говорила, скорее, по наитию: Наташа, помнишь, Лиза нам свой рисунок показала, я еще сказала тебе, что у девочки талант есть?
- Талант - это громко сказано, - возразил Виктор. - Все дети рисуют.
- Рисуют все, но получается не у всех одинаково. Я не лукавила, у Лизы действительно есть способности - назову это так, если вам слово "талант" не нравится... - Софья взяла паузу, она еще не знала, что сказать дальше.
- Предлагаешь ты что? - Мещерская не унималась.
- А вот что. - Софья смерила подругу взглядом, в котором было мало дружелюбия. И вдруг ее осенило. - Она ведь книгу Михаила всю прочитала?
- От корки до корки, - не без гордости подтвердил Виктор. - Теперь Лиза у нас настоящий орнитолог.
- Ну ты уж скажешь, - неожиданно засмущалась Ира.
- Ребята, не спорьте, сейчас речь о другом, - теперь Софья знала, что она скажет. - Давайте предложим Лизе нарисовать картины. Пусть рисует, чем хочет - красками, углем, карандашами...
