Вечное чистилище мучительнее смерти.
– Как дела? – спросила Марго.
– В порядке. А у тебя?
– Я постоянно работаю, вечно куча дел, – ответила Марго по-корейски.
– Хорошо. Работа – это хорошо.
– Как дела на рынке?
Мина не хотела волновать дочь, которая, несмотря на тяжелое детство и бедность, сумела окончить колледж и найти хорошую офисную работу, хоть ей еще нужно выплачивать кредит за обучение, платить за квартиру и по счетам. Мина гордилась дочерью. В церкви и на рынке она хвасталась ее успехами – хвасталась, что той удалось выбраться из нищеты, – своей гордостью скрывая боль от того, что ее опять покинули.
– Покупателей почти нет, но это нестрашно, – ответила Мина. – На работе скучно.
– Почему бы тебе не поучить английский? Хочешь, я куплю тебе учебники?
– Куда мне в мои-то годы.
– Почему бы не попробовать? Ты же можешь учиться, – возразила Марго по-английски. – У тебя есть свободное время.
Дочери не понять, почему она не может найти время на чуждый ей язык, особенно в ее нынешнем возрасте. Какой в этом смысл? Ей было за шестьдесят, и она могла работать только на рынке или в ресторане в Корейском квартале. Мина не знала ни одного носителя английского языка, кроме дочери, которая приезжала к ней лишь раз в год. Какой смысл изучать язык мира, который тебя не принимает? Разве она ему нужна? Нет. Ему не нравился даже звук ее голоса.
– Почему бы тебе не выучить корейский? – резко спросила Мина.
– Мне нескучно. – Марго помолчала, подбирая слова на корейском. – Времени нет, да и зачем?
В голове Мины раздался смех миссис Бэк и ее слова: «У меня есть книги. У меня есть музыка. Мне не нужен парень. Я занята».
Поймет ли Марго когда-нибудь, что под «скучно» она подразумевает «одиноко»? «Скучно» гораздо проще произнести, не так ли? Мина устала уговаривать дочь вернуться в Лос-Анджелес, вернуться домой. И ей не нужны нравоучения. Она и так уже достаточно натерпелась. Что ее дочь, рожденная в Америке, знает о времени, о выживании, о пользе? Что она знает о скуке? Об одиночестве?
Мина столько лет посвятила своему бизнесу, развивая его, заботясь о нем, как о собственном саде, и гордилась тем, чем владела. Однако теперь, когда посетителей стало меньше, ей больше нечем было себя отвлечь. Она больше не могла позволить себе заменить сломанные или старые вешалки. Полки с товарами скудели.
Теперь на рынок ходили только самые бедные: те, кто торговался и уходил, чувствуя ее отчаяние и страх, что ей, в ее возрасте, придется снова искать способ себя обеспечивать. Остальные покупатели начали ездить в торговые центры, где всегда можно было получить самые выгодные предложения, где они могли стать в некотором смысле американцами, где обмен денег на шампунь, новое платье для первого свидания, сироп от кашля или свитер для бабушки мог происходить без какого-либо эмоционального отклика или человеческого контакта.
Медленно подступала печаль от осознания, что ее дело может не выжить. Бизнес стал ее ребенком, не так ли? Что она будет делать дальше, с ничтожным запасом денег и времени, оставшимся до смерти?
– Ладно, береги себя. Отдохни немного, – сказала Мина, прежде чем повесить трубку.
Все эти годы работа ее отвлекала. Как объяснить дочери, которая так плохо понимала корейский, через что ей пришлось пройти, почему она не могла выучить английский, почему выбрала эту жизнь? Объяснить, как сильно она любит Марго, как гордится и одновременно боится своей дочери – такой умной, сообразительной и решительной? Конечно, какой еще ей быть, ведь ее такой воспитали. В каком-то смысле они воспитали друг друга. Мина любила дочь и была готова ради нее на все.
Однако учить английский ради нее она не была готова. Этот язык был ей безразличен. Она ненавидела, как он звучал у нее во рту, ненавидела звуки, срывающиеся с губ, – неестественные, нелепые, как детский лепет. А когда она пыталась поговорить с кем-нибудь по телефону или в управлении транспорта, то на нее часто смотрели неприязненно или отвечали резко и снисходительно. Ей не нужен язык, в котором ей нет места.
Разве она недостаточно натерпелась? У нее была церковь. У нее был бог. С ней все будет в порядке. Ей вообще никто не нужен. Ее язык – корейский. Эти слова она повторяла себе раз за разом, чтобы выжить.
В общественном туалете на рынке Мина торопливо вымыла чашку собственным моющим средством и поспешила обратно в лавку, однако по пути наткнулась на маленькую, но мощную фигуру, которая обрушилась на нее так внезапно, как землетрясение.
Все внутри всколыхнулось. Кружка с грохотом упала на землю, разлетевшись на осколки.
– Миссис Бэк?! – ахнула Мина.
Они обе наклонились, чтобы собрать осколки с цветного прохода, где над головой и на стендах висели всевозможные товары, начиная с детских игрушек и кроссовок и заканчивая диетическими зелеными чаями и травяными сборами.
Держа в ладони половинку разбитой кружки с осколками, Мина бессознательно схватила миссис Бэк свободной рукой. Ее удивило, как крепко она вцепилась в этого теперь уже чужого человека, однако миссис Бэк даже не вздрогнула – до того твердо она стояла на ногах.
– Вы здесь работаете? – спросила миссис Бэк, удивленно распахнув глаза.
– Да. – Мине казалось, будто ее затягивает водоворот. Она так долго избегала воспоминаний о прошлом, неотъемлемой частью которого была миссис Бэк, – и вот та здесь, перед ней.
– Я купила лавку за углом, – объяснила миссис Бэк. – Продаю носки.
Сколько лет прошло с тех пор, как они виделись в последний раз? Не меньше двадцати. У старой подруги был все тот же решительный голос с хрипотцой, а лицо налилось соком и превратилось в картину удивительной красоты – с идеально очерченными губами поразительного алого цвета – Мине казалось, эти губы плывут ей навстречу из плотного смога Лос-Анджелеса, как с сюрреалистической картины.
У Мины всегда были темные круги под глазами, даже в молодости, у миссис Бэк же их не было и сейчас – скорее всего, она пользовалась тональным кремом, а может, ей повезло с генами или хорошим крепким сном – вероятно, оттого, что у нее не было детей. Однако насколько хорошо Мина знала миссис Бэк, несмотря на годы дружбы и то, как та заботилась о ребенке Мины? Что она делала все эти годы? И что теперь делает здесь?
– Вы ушли из «Ханок-Хауса»? – спросила Мина. Сердце заныло. Она вспомнила свое первое свидание с мистером Кимом – пласты темного дерева в качестве столов, смеющиеся маски Хахве, крупинки икры на языке –
