Любопытна реакция Наследника на сии сообщения. Он необычайно приободрился и сказал весьма гордым голосом:
- "Это - неудивительно. Ребенок настолько большой, потому что мать переносила мальчика в своем чреве. Представьте себе, она по моим подсчетам носила моего сына десять с половиною месяцев! Вот он и вымахал таким громадиной. Ничего удивительного!"
На другой день о десяти с половиною месяцах и ботфортах судачило пол-России и люди не знали, что им делать, - смеяться, или плакать в ожидании правления Павла.
Доложу, когда я впервые услыхал про десять с половиною месяцев, я ржал до болей, до визга, до колик в желудке!
Сегодня мне стыдно за тот смех, - из архивов я понял, что Наследник чуть ли не с первых дней знал, что жена ему изменяет...
Люди - странные существа, и я никогда не любил Павла за то, что он был несомненным лунатиком и маньяком. И вот теперь, после многих лет я узнал, что он... любил свою жену. Любил настолько сильно, что готов был простить ей предательство несомненное. Любил до того, что искренне желал, чтобы ее ребенок любой ценой стал Императором Всея Руси. Много ли найдется других мужчин, которые бы любили своих жен до такой степени?
На нем же самом лежало какое-то ужасное проклятие, - его не любили. Его не любила матушка, его не любили жены, его не любили любовницы. Ужаснейшая кара, какую только можно представить...
Сегодня я пытаюсь понять, какое нужно было самообладание, для того, чтобы не учинить скандал в тех условиях, чтобы не объявить новорожденного младенца - незаконнорожденным...
Ради чего?! Ради сущего пустяка - вашей Любви к неверной вам женщине. Люди бывают странными существами. Даже курносые, колченогие карлики, способные одним своим видом вызвать только наше презрение. Никогда не смейтесь над странностями других людей. Вы можете просто не знать некоторых неприметных подробностей.
А кроме того возникла проблема и -- юридическая.
В незапамятные времена в Великой Степи кочевали монгольские скотоводы. Пока монголы резались меж собой, не все примечали, что мужчины надолго покидают свой дом. Но потом стало ясно, что в годы походов резко падает деторожденье в Степи и стало быть -- меньше солдат вырастет для новых войн. Из этого в Ясе Чингисхана появился любопытный Указ.
Ввиду того, что монголы числили себя по родам по мужской линии, Чингисхан объявил, что нет разницы от кого родится ребенок. Лишь бы он появлялся от родственника ушедшего на Войну по мужской линии!
В домонгольской Руси право наследованья шло по "братней лествице". По "Русской Правде" (Своду Законов Кнута Великого) наследство умершего переходило к его младшему брату, а если он сам был младшим в семье -- к его племяннику от старшего брата при условии, что старший брат сам владел сим имуществом.
Увы, деловая и судебная практика скандинавского общества, выросшего на постоянных "квиккегах" -- пиратских походах в соседние земли, сразу вошла в разительное противоречие с Правом и обычаями древних славян. И уже после смерти Ярослава был созван Любечский собор, на коем постановили: "каждый держит отчину свою". (Судя по всему, у тогдашних славян было больше в почете право "отцовское", нежели - "братнее".)
Оба Права все время вступали в конфликт меж собой, но поистине неразрешимым он стал уже при монголах после смерти Даниила Московского. Сей Святой Князь имел несчастие умереть раньше своего брата -- Андрея и таким образом не стал Наследником. И стало быть его сыновья -- Юрий Злой, да Иван Калита лишились прав не только что на "Великое Княжество", но даже -- самое Москву.
Будь сие с другими князьями, История пошла бы иным путем. Но мать Ивана и Юрия была единственной дочкой хана Берке -- младшего брата хана Батыя. Сам Берке при жизни имел титулы "Меч Ислама", да "Бич Неверных" и среди своих родственников почитался почти что Святым! И тогдашний Хан Золотой Орды -дядя юных московских князей, - знаменитый на весь мир хан Узбек объявил Москву -- "ханским городом", выведя ее таким образом из состава Руси.
Теперь в Москве действовала Яса Чингисхана со всеми ее Указами и нелепостями. Так в "Домострое" появилась строка про то, что "если воин по приказу правителя покинул очаг, а его жена забеременела от родственника его -- ребенок считается мужним"!
Сложно сказать, - как сия норма действовала в допетровской Руси, но в эпоху Петра Россия испытала те же проблемы, что и Монголия Чингисхана.
Постоянные войны за тридевять земель от России требовали все больше дворян в действующей, а законы Природы уменьшали число законных детей -- в сердце Империи. И тогда древняя норма официально вошла в Законы Петра Великого...
Опять-таки сложно сказать, как именно она воплотилась в жизнь, но из архивов явствует, что иногда офицеры пытались подать в суд на своих жен, а им отказывали именно по этой статье.
Скандал разразился в годы правления бабушки. Потерпевшим оказался сам граф Суворов! За время трехлетней отлучки жена его -- урожденная боярыня Прозоровская родила ему сыночка Аркадия.
Суворов был в бешенстве. Ни по срокам, ни по приметам он не мог быть отцом своему первенцу и на основании этого он подал в суд на жену и... собственного племянника. А ему в суде показали на дверь и кипу ровно таких же жалоб иных офицеров.
Сама Государыня сказала своему лучшему генералу:
- "Я понимаю размеры вашей обиды и негодования, но... коль уважить сию просьбу, выйдет еще худшая обида для прочих! А там недолго и до мятежа с Революцией!"
Суворов очень переживал, но не решился пойти против всего офицерства, обиженного ровно этим же образом. Но теперь - если бы Наследник Павел посмел возмутиться и его жалоба была б принята к рассмотрению, - обиженным оказался бы сам граф Суворов и добрая половина офицеров всей русской армии! (К тому же сам "обиженный" -- Павел не желал и слышать об Иске.)
Так что Наследникам Александру и Константину осталось лишь утереться и смотреть на крохотного Nicola с долей презрения. Весь двор знал -- кто отец Николая, но с точки зрения русских законов он был, конечно же - "Павловичем" и никто не мог с этим что-то поделать!
Вся декабрьская катавасия проистекла из того факта, что в общественном мнении укоренилось два факта: Наследник Константин - бездетный содомит и педераст с весьма сомнительными развлечениями из эпохи Нерона и Калигулы, а младшие братья - Николай с Михаилом -- "наполовину - немножко ублюдки". Если первый из фактов попал в нынешние учебники, второй -- "ушел в дальний путь по Владимирке".
Одним летним утром 1796 года нас с Дашкой нарядили получше и повезли к "тайным" пристаням, - где сгружали секретные грузы и контрабанду. Поездка была из обычных, но я сразу же удивился, что нас сопровождают -- капитан Меллер и его ветераны. Да не в обычной, зеленой форме Рижского конно-егерского, но самых разнообразных одеждах их прусской молодости.
Когда мы приехали, к причалу швартовался "американец". Только с него подали трап, я увидал старенького субъекта высокого роста и необычайной худобы, - из-за высокого борта торговца сперва показался высокий цилиндр, затем узкое, худющее лицо, испещренное глубокими морщинами, которое увенчивала необычайно нахальная козлиная бородка торчком вперед. Далее появился узкий черный сюртук нараспашку, из-под коего виднелась атласная жилетка с огромными золотыми часами на толстенной цепочке и белая рубашка, да галстук - "веревочкой". Но самым ошеломительным в наряде нашего гостя были - полосатые штаны! Навроде тех, что носят комики в балагане и фарсах. На ногах незнакомца были длинные остроносые штатские штиблеты, которые вызвали у нас с Доротеей презрительные ухмылки. Для нашей касты человек не в сапогах - не совсем человек.
Американец подошел к нашей группе встречающих, картинно раскинул руки-жерди в стороны и обнял дядю Додика. Со стороны было очень смешно смотреть на этого долговязого, смахивающего на кузнечика, - или вернее хищного богомола, старикана и маленького, подтянутого и крепко сбитого полковника Меллера, стискивающих друг друга в объятиях.
Затем визитер оторвался от создателя нашей армии и подошел к самой матушке. Она была ростом гораздо ниже его и старику пришлось нагнуться, чтобы расцеловать ее щеки. Только когда их лица оказались рядом, я осознал, где видел это лицо, - каждое утро в зеркале во время утреннего туалета!
И еще за завтраком, когда я входил в столовую и наклонялся к матушке, дабы поцеловать ее. Разумеется, в том отражении, которое я видел в зеркале, лицо было пошире, потяжелей в челюстях (кровь Бенкендорфов), а у матушки еще не образовались эти глубокие, точно кора старого дуба, морщины, но...
Это было наше лицо. Лицо - фон Шеллингов.
Старик шагнул к моему отцу и они пожали друг другу руки. Потом он повернулся ко мне и сказал странным, высоким, чуть надтреснутым голосом:
- "Сэмюел Саттер, к вашим услугам. Можно просто - дядюшка Сэм. А вы кто такой?"
