Первое прошение Сергея Павловича Бобрищева-Пушкина - отца декабристов - на имя А.Х. Бенкендорфа датировано 31 декабря 1838 года. Минуло ровно 13 лет со дня ареста его сыновей. В каждой строчке прошения - не утихнувшее с годами отцовское горе. Бедам, которые одна за другой опускаются на плечи старого человека, помимо скорбной судьбы старших детей, кажется, нет конца. Но и мужество его безмерно - оно прочитывается в безыскусной его просьбе:
"Неоднократные примеры беспристрастного внимания Вашего сиятельства к участи злосчастных подали мне смелость обратиться с сею просьбою, может быть, по-следнею в моей жизни, ибо я на краю уже оной. Уделите единую минуту милостивого Вашего внимания к усильной просьбе престарелого и дряхлого отца семейства, убитого горькою участью двух старших сыновей моих Николая и Павла Бобрищевых-Пушкиных, учинившихся жертвою неосновательной молодости в 1825 году. Вот уже двенадцать лет страдаю потерею их, и, несмотря на уверенность мою в их полном раскаянии, я не осмеливался и не осмеливаюсь пасть к стопам всемилостивейшего нашего монарха; но по долгу чувств отца нахожу себя в крайней необходимости, по причине совершенного лишения ума старшего из сих сыновей моих Николая, умолять Ваше сиятельство исходатайствовать перемещение сего сына моего Николая для лечения.
Он был всемилостивейше соединен в городе Красноярске с меньшим братом Павлом, но по усилившейся болезни правительство нашло нужным отделить его опять от брата в помещение, где средства к облегчению его болезни и состояния по отдаленности края слишком ограничены: а к сему же и по расстройству домашних обстоятельств моих при малом состоянии лишен возможности посылать сим сыновьям моим достаточно денежного пособия. Пятеро сыновей моих на службе его императорского величества, из коих один майором в инженерах путей сообщения, а четверо в артиллерии, я же одинок без подпоры с двумя дочерьми, лишился не вдавне друга жены, а пред сим и старшей дочери, жертвы горести; с такими потерями старость моя злополучна, томительна! Облегчите, Ваше сиятельство, предпоследние дни её Вашим предстательством, доверша оное тем, чтобы по крайности до Тобольска проводил бы несчастного сына моего Николая злосчастный же сын мой Павел, которому позволить милостиво и остаться в Тобольске и тем сблизить хотя несколько со мною для письменного моего с ним сношения, единственной отрады в столь скорбной разлуке".
Эта попытка облегчить участь сыновей стоила Сергею Павловичу многомесячной пытки: надежды и отчаяния, веры и разочарований. Видимо не дождавшись ответа от Бенкендорфа, решается отставной полковник на новую просьбу: в сентябре 1839 года.
К главе III отделения обращается сын его - майор Сергей Сергеевич Бобрищев-Пушкин с просьбой перевести его братьев в Тобольск.
Просьба сына менее радикальна, нежели отцовская, и граф Бенкендорф приводит в действие послушную ему машину. 10 октября 1839 года он запрашивает губернатора Западной Сибири князя П.Д. Горчакова: "Находите ли вы оную (просьбу) уважительною и не представляется ли с Вашей стороны каких-либо местных препятствий к удовлетворению сей просьбы".
После ответа князя П.Д. Горчакова - "Я не нахожу с своей стороны никаких препятствий на перемещение в город Тобольск находящихся ныне в Красноярске государственных преступников Николая и Павла Бобрищевых-Пушкиных" - следует приказ от 11 декабря 1839 года о переводе братьев в Тобольск. 20 февраля 1840 года генерал-губернатор Восточной Сибири В.Я. Руперт доносит Бенкендорфу, что братья Бобрищевы-Пушкины отправлены в Тобольск.
Пройдет ещё шесть лет, и почти за два года до кончины, в ноябре 1845 года, 75-летний Сергей Павлович сделает последнюю попытку увидеть сыновей своих и обратится в III отделение, к новому - с 1844 года - главе его, шефу жандармов графу А.Ф. Орлову1.
"Умоляю, - пишет С.П. Бобрищев-Пушкин, - о помиловании несчастных сыновей моих: Николая как больного и умалишенного, для общего семейного попечения, в родительском доме, ему уже и срок 20-летней ссылки истекает, но для старости и дряхлости моей и час дорог. Второго же, Павла, по общему с ним чувству, я ревностно желал бы, чтобы он посвятил всю жизнь свою на службу его императорского величества"...
Думается, через надежную оказию сумел Павел Сергеевич дать отцу совет, как написать прошение, - за долгие годы декабристы усвоили невеселую науку: чтобы получить малое, проси большее. Надеясь облегчить участь хотя бы одного Николая, напоминал старик отец об окончании срока ссылки сына и законном праве вернуться домой. Эта просьба казалась менее значительной на фоне несбыточной - о прощении Павла. Но монарх и III отделение наглухо "забыли" об истекающем 20-летии изгнания государственных преступников 8-го разряда. Их к 1845 году оставалось в живых лишь четверо из 15: А.В. Веденяпин, В.М. Голицын, М.А. Назимов и Н.С. Бобрищев-Пушкин. Надежды не оправдались для обоих сыновей Сергея Павловича.
Архив III отделения сохранил черновик ответа С.П. Бобрищеву-Пушкину. Интересен он тем, что содержит два текста. В одном - истинная причина отказа. Добросовестный чиновник-канцелярист отвечал со слов Орлова, всего год наследующего "хозяйство" А.Х. Бенкендорфа: "Граф Орлов изволит отозваться, что считает невозможным входить о сем с докладом, потому что подобных монарших милостей не было даровано никому из состоящих в Сибири по одному с сыновьями вашими делу". Текст этот зачеркнут и написан тот ответ, что получил Сергей Павлович за подписью Л.В. Дубельта1: "Генерал-лейтенант граф Орлов не изволил признать возможным входить со всеподданейшим докладом означенной вашей просьбы".
Не озарились радостью встречи со старшими сыновьями последние дни Сергея Павловича Бобрищева-Пушкина. Но светлое имя его, беспорочная служба Отечеству и всеобщее к нему уважение - человеку, отцу семейства, воину, гражданину - через 10 лет все же помогли сыновьям вырваться из Сибири, пусть и не намного раньше товарищей.
Участие своих сыновей "в деле 14 декабря" Сергей Павлович - бесконечно далекий от политической жизни - воспринял как огромное несчастье. Скорее всего, он не одобрял их поступков, но, видимо, уважал образ мыслей. Всего в двух из обнаруженных писем говорит о нем сын Павел, но как весомы скупые эти строчки: "Жизнь отцов наших есть след корабля, который готов уже скрыться... Я давно приучил себя к этой мысли, и всякое письмо, которое получаю от отца месяца через три, принимаю как подарок: жизни и человека, которого не только люблю, но и уважаю"1.
К сожалению, не удалось разыскать ни одного письма Павла Сергеевича к отцу и Сергея Павловича к сыновьям. В Тульском государственном областном архиве сохранились только расписки отставного полковника о получении из Сибири писем 1830-1832 годов от "г-жи Нарышкиной" или "госпожи Розен" тогда Павел Сергеевич ещё был на каторге, лишен права переписки, и за него писали "ангелы-жены" товарищей. Раз, иногда два в месяц аккуратно подшивались они в папку секретной канцелярии Тульского военного губернатора...
Бегут по дешевой голубой бумаге торопливые неровные строчки. Дрожит рука 70-летнего полковника. Не от старости дрожит, а от волнения, от нетерпения скорее прочитать письмо сына. А сделать это можно, только написав эту, буквой чиновничьего закона установленную расписку, да ещё угостив исправника или присланного им человека и любезно поговорив с ним о том, что вовсе неинтересно...
"РАСПИСКА.
1831 года сентября 9 дня доставленное мне от г-на Алексинского исправника Протопопова присланное к нему при предписании господина Тульского военного губернатора, полученное им из III-го Отделения Собственной Его императорского Величества канцелярии на мое имя письмо г-жи Нарышкиной от 13 июня сего года я получил, в чем и даю сию расписку.
Полковник Сергей Павлов сын Бобрищев-Пушкин".
Уже по возвращении на родину Павел Сергеевич, высоко ценя нравственное наследство, оставленное отцом ему, братьям и сестре, напишет: "Печать, которою связал нас всех наш добрый отец, служит для нас всех неизгладимым залогом верной дружбы. Все мы так глубоко его любили и уважали, что, и не зная друг друга в подробности, были соединены, а сестра наша добрая между нами как старческий его посох, которым он подпирался в свое восьмидесятилетие"1.
После кончины Сергея Павловича - в 1849 году - за хлопоты о братьях принялась сестра - Мария Сергеевна. Она родилась в 1806 году. Когда в 1815 году они уехали в Москву учиться, ей было всего 9 лет. Как часты и длительны были их наезды домой до 1822 года, судить трудно. А начиная с 1822 года благодаря сохранившимся формулярным офицерским спискам известно, что ежегодный приезд братьев в отпуск длился 2-3 меся-ца - к положенным 28 дням они добавляли месяц-другой "по болезни". Известно, что последняя встреча Марьи Сергеевны - тогда почти 19-летней - состоялась с братьями в январе-марте 1825 года. В "Семейной хронике" М.А. Крамер2 читаем:
