ли они тут живые или это просто аудиозапись), и звуки дикой природы так сильно режут слух (я ведь привык только к сигнализации и гудкам машин), что человеческая речь у повозки с ромом меня успокаивает.
– Мы с тобой говорили о том, как тебе хотелось бы отважиться на что-нибудь эдакое, если бы у тебя была возможность путешествовать, помнишь? – говорит Руфус. – Я подыскивал в этом туре что-нибудь подобное – и посмотри! – Он показывает на табличку возле тоннеля: «Прыжок в тропическом лесу». Не знаю, что это значит, но наверняка он круче, чем наш утренний псевдопрыжок с парашютом.
– Вы прыгали с парашютом?! – охает Лидия. В ее тоне слышится одновременно «Вы чокнутые» и «Как я вам завидую!». Ее сестринское чувство собственничества – самое лучшее проявление заботы.
Втроем мы идем к туннелю, ступая по плитке бежевого цвета, присыпанной настоящим песком. Сотрудник «Арены» протягивает нам брошюру Тропического зала «El Yunque» и предлагает аудиогид, предупреждая, что если мы им воспользуемся, то рискуем не услышать многих естественных звуков этого места. Мы берем наушники и заходим в туннель; воздух здесь влажный и теплый.
Тесно стоящие деревья укрывают нас от измороси, сквозь плотную листву сочится искусственный солнечный свет. Мы обходим извилистые стволы и удаляемся от проторенной тропы туда, где вновь раскатисто квакают древесные лягушки. Папа рассказывал, что в моем возрасте они с друзьями лазали по деревьям, ловили лягушек и продавали их другим ребятам, которые хотели завести питомца, а иногда папа просто сидел на дереве и думал о чем-то своем. Чем дальше мы углубляемся в лес, тем сильнее пение лягушек заглушают голоса людей и шум водопада. Сначала я ошибочно принимаю второе за аудиозапись, но потом впереди возникает лужайка, и я вижу, как с шестиметровой скалы вниз падает вода, а в водоеме у основания плещутся голые по пояс Обреченные и спасатели. Это, наверное, и есть тот самый «Прыжок в тропическом лесу». Не знаю почему, но я представлял нечто попроще и побанальнее, например прыжки с камня на камень на ровной земле.
Я уже видел так много всего, что сама мысль об уходе из «Арены» ранит сейчас острее, чем осознание, что скоро этот день кончится, будто тебя вырывают из сна, который ты мечтал увидеть всю свою жизнь. Но это не сон. Я не сплю и проживу этот день сполна.
– Моя дочка ненавидит дождь, – говорит Лидия Руфусу. – Она ненавидит все, что не может контролировать.
– Привыкнет, – говорю я.
Мы подходим к краю скалы, откуда прыгают вниз Обреченные. Миниатюрная девушка с голубым браслетом, платком на голове и надувными нарукавниками в последнюю секунду совершает нечто очень опасное: она поворачивается спиной к краю и падает спиной вперед, как человек, которого сталкивают с высотного здания. Спасатель внизу свистит, и все остальные плывут к центру водоема, куда с плеском упала девушка. Она всплывает на поверхность и смеется, а спасатели провожают ее недовольными взглядами, но ей все равно. Да и кому было бы не все равно в такой день?
Руфус
16:24
Сколько бы я ни болтал о том, как хорошо быть смелым, по поводу этого прыжка я совсем не уверен. Я не ходил на пляж и в бассейн с тех пор, как не стало моей семьи. К большому водоему я приблизился до сегодняшнего дня всего раз: мы с Эйми ходили на рыбалку на Ист-Ривер, после чего меня мучили кошмары о том, как я рыбачу на Гудзоне и вдруг вылавливаю нашу машину. Я кручу катушку, а на крючке болтаются скелеты родителей и сестры в одежде, в которой они погибли, напоминая мне, что это я бросил их.
– Иди прыгай, Матео. Я тут, пожалуй, воспользуюсь правом вето.
– Тебе тоже лучше не ходить, – говорит ему Лидия. – Я знаю, что мое мнение сейчас ничего не стоит, но – вето, вето, вето, вето.
Огромная уважуха Матео за то, что он все равно встает в очередь. Я очень хочу, чтобы он прыгнул. Лягушки уже не квакают так громко, поэтому я уверен, что он меня слышал. Этот парень изменился. Я знаю, вы и так внимательно следите, но взгляните на него: он стоит в очереди на прыжок со скалы, а ведь, готов поспорить, он даже плавать не умеет. Матео поворачивается и машет нам, как будто приглашая в очередь на американские горки.
– Давай, – говорит Матео, глядя мне в глаза. – Или, если хочешь, можем вернуться в «Жизнь в моменте» и поплавать там в бассейне. Я на самом деле думаю, что тебе полегчает, если ты снова окажешься в воде… А вообще так странно, что я тебя чему-то учу, правда?
– Ну да, немного шиворот-навыворот, – говорю я.
– Буду краток. Нам не нужна эта «Жизнь в моменте» с ее виртуальной реальностью. Мы можем создать собственные моменты прямо здесь.
– В этом искусственном тропическом лесу? – улыбаюсь я ему в ответ.
– Я и не говорю, что это место настоящее.
Сотрудница Арены объявляет Матео, что он следующий.
– А ничего, если мои друзья прыгнут со мной? – спрашивает Матео.
– Конечно, ничего, – отвечает девушка.
– Я не пойду! – отрезает Лидия.
– Пойдешь-пойдешь, – говорит Матео. – Иначе потом пожалеешь.
– Надо бы спихнуть тебя со скалы, – говорю я Матео. – Но я не буду, потому что ты прав. – Я могу пойти навстречу своему страху, особенно в таких безопасных условиях, когда рядом спасатели, а на руках – надувные нарукавники.
Купаться мы сегодня не планировали, поэтому просто раздеваемся до нижнего белья, и – блин – я даже не догадывался, насколько Матео тощий. Забавно, как он старается не смотреть на меня и отводит взгляд, чего не скажешь о Лидии. Она стоит без всего, только в лифчике и джинсах, и осматривает меня с ног до головы.
Сотрудники «Арены» протягивают нам экипировку – я называю надувные нарукавники «экипировкой», чтобы звучало не так тупо, – и мы надеваем их на предплечья. Потом сотрудник «Арены» говорит, что мы можем прыгнуть, как только будем готовы, но, разумеется, лучше не тянуть и помнить о гостях, ждущих своей очереди.
– На счет три? – спрашивает Матео.
– Да.
– Один. Два…
Я хватаю Матео за руку и сцепляю свои пальцы с его. Он поворачивается ко мне, щеки его пылают. Затем он хватает за руку Лидию.
– Три.
Мы смотрим вперед и вниз – и прыгаем.
