и Тэго вместе, реально обалдевшие, что я ответил. Они так мне улыбаются, будто хотят вдвоем отвести меня в койку.
– РУФ!
– Вашу мать, – говорю я.
– Ты жив, – говорит Малкольм.
– А вы не за решеткой!
– Нас не могли держать долго, – говорит Тэго, отвоевывая себе место, чтобы его тоже было видно. – Хорошо нас видишь?
– К чертям все это собачьим. Руф, ты где? – Малкольм прищуривается, рассматривая место у меня за спиной. Где сейчас находятся они сами, я тоже не имею понятия.
– Я у «Клинта». – Я нормально с ними попрощаюсь. Обниму их. – Парни, сможете приехать сюда? Поскорее. – То, что я дожил до пяти часов, – гребаное чудо, но время истекает, в этом сомнений нет. Матео держит за руку Лидию, и я хочу, чтобы тут были и мои друзья. Все вместе. – Можете и Эйми захватить? Только без этого ублюдка Пека. А то я ему снова зад надеру. – Если мне и нужно было извлечь какой-то урок, то я его не извлек. Этот чел расстроил мои похороны, посадил в обезьянник моих друзей. При первой же возможности я хорошенько ему втащу, и не говорите мне, что я не прав.
– Его счастье, что ты еще жив, – говорит Малкольм. – Если бы тебя уже не было, мы охотились бы на него до самого утра.
– Не уходи из «Клинта», – встревает Тэго. – Мы будем там через двадцать минут. И вонять от нас будет тюрягой. – Забавно, как быстро Тэго вообразил себя закоренелым преступником.
– Я никуда не денусь. Я тут с другом. Просто приезжайте, ладно?
– Только попробуй слинять, Руф… – угрожающе говорит Малкольм.
Я знаю, что он на самом деле имеет в виду. «Только попробуй умереть».
Я фотографирую вывеску «Кладбище Клинта» и в цвете загружаю фото в инстаграм.
Патрик «Пек» Гэвин
17:05
– Есть. – Пек спрыгивает с кровати. «Кладбище Клинта». Он кладет в рюкзак заряженный пистолет. – Надо поторопиться. Погнали.
Умирать не хочет никто. Даже люди, которые хотят попасть в рай, не хотят для этого умирать. И все же смерть – наш общий пункт назначения. Никому никогда не удавалось ее избежать. И так и должно быть, ведь смерть, вероятно, лучшее изобретение жизни. Это проводник перемен в жизни. Смерть расчищает старое, чтобы дать дорогу новому.
– Стив Джобс
Матео
17:14
Этот день подарил мне чудеса.
Я нашел Последнего друга, Руфуса. Наши лучшие друзья будут рядом с нами в наш Последний день. Мы побороли свои страхи. И сейчас мы в клубе «Кладбище Клинта», который очень хвалят в сети; и, возможно, он станет для меня идеальным местом, если в ближайшие минуты я смогу преодолеть свои комплексы.
Судя по фильмам, которые я смотрел, вышибалы на фейсконтроле обычно невероятно упрямы и отличаются особо устрашающим видом, но в «Кладбище Клинта» на входе стоит девушка в кепке козырьком назад и приветствует гостей.
Она просит меня показать документы.
– Нам жаль терять вас, Матео. Повеселитесь тут, ладно?
Кивнув, я бросаю немного мелочи в пластиковый контейнер для пожертвований и жду, пока Руфус заплатит за себя и войдет. Девушка оглядывает его с головы до ног, и меня бросает в жар. Но когда Руфус догоняет меня и хлопает по плечу, щеки у меня горят уже совсем по-другому, так же как в тот раз в «Арене путешествий», когда он взял меня за руку перед прыжком.
За дверью грохочет музыка, и мы останавливаемся, чтобы подождать Лидию.
– Как себя чувствуешь? – спрашивает Руфус.
– Весь на нервах и с нетерпением жду того, что случится внутри. В основном на нервах.
– Еще не пожалел, что спрыгнул со скалы?
– А ты что, пожалел?
– Нет.
– Тогда и я нет.
– Веселиться будешь?
– Не дави на меня, – говорю я. Между прыжком со скалы и весельем есть большая разница. Когда прыгаешь вниз, ничего уже не поделать, невозможно ведь зависнуть в воздухе. Но развлекаться и делать что-то новое перед незнакомцами, когда чувствуешь себя неловко, – это требует особой смелости.
– Я и не давлю, – говорит Руфус. – Просто это наши последние часы на планете. Нужно использовать их так, чтобы умереть без сожалений. Но никакого давления.
Без сожалений. Он прав.
Друзья стоят за моей спиной, когда я открываю дверь и захожу в новый для себя мир – и как же я сразу начинаю жалеть, что не проводил в нем каждую свободную минуту. Нас ослепляют вспышки света, мелькающие голубые, желтые и серые огни. Граффити на стенах подписаны Обреченными и их друзьями, иногда это последние следы, оставленные Обреченными на земле, нечто, что делает их бессмертными. Мы все конечны, и не важно, когда придет конец. Ничья жизнь не продлится вечно, но то, что мы после себя оставляем, делает нас живыми для других людей. И вот я смотрю на зал, переполненный людьми, Обреченными и их друзьями – и все они живут.
Моей ладони касается рука, но это не та же самая рука, которая схватила мою меньше часа назад. Это рука с историей. Рука, которую я держал в своей, когда родилась моя крестница, и многие утра и вечера после смерти Кристиана. Путешествие по миру внутри мира с Лидией стало для меня настоящим чудом, и то, что она рядом в этот миг – миг, который нельзя купить ни за какие деньги, – наполняет меня счастьем, несмотря на веские причины чувствовать душевный упадок. Руфус подходит ко мне сбоку и обнимает одной рукой за плечи.
– Танцпол в твоем распоряжении, – говорит он. – И сцена тоже, когда будешь готов.
– Собираюсь с силами, – говорю я. Я просто обязан собраться.
На сцене сейчас подросток на костылях, который поет песню «Can’t Fight This Feeling» [13] и, как сказал бы Руфус, отжигает вовсю. За его спиной танцует несколько человек – друзья или незнакомцы, никто не знает, и всем все равно, – и это вселяет в меня силы и энергию. Думаю, эту энергию можно назвать свободой. Завтра рядом со мной не будет никого, кто сможет меня осудить. Никто не станет рассылать друзьям сообщений о каком-то придурковатом парнишке без
