желтого журавля. При лунном свете с двух сторон от ее входа ему удалось разглядеть две надписи: «Давно тот старец улетел на желтом журавле. Осталась в память прежних дел лишь башня журавля». Пройдя к заднему склону горы, Минлян и правда заметил павильон. По словам настоятельницы Ма, ее фотография была спрятана под дальним угловым столбом справа. Но этот павильон выглядел непоколебимым как гора Тайшань, спрашивается, как он мог приподнять его? Но едва Минлян дотронулся до столба, как тот покачнулся; казалось, что теперь приподнять столб было проще, чем выдернуть травинку; тут же он заметил, что павильон уменьшился до игрушечных размеров макета; тоже самое произошло и с Башней желтого журавля. Сдвинув павильончик, Минлян и правда нашел под его дальним угловым столбом справа фотографию. С фотографии на него смотрела девчушка лет пяти, с красным шнурочком в волосах. Минлян невольно спросил:
– Настоятельница Ма, это вы?
– Это я в детстве, – послышался голос настоятельницы Ма.
Минлян взял фото, поставил павильон на прежнее место, и тот тут же вернулся к первоначальным размерам; с Башней желтого журавля произошло то же самое, она снова возвышалась над рекой Янцзы до самых облаков.
– А куда мне отнести твою фотографию, когда мы прибудем в Сиань? – спросил Минлян.
– Главное – куда-нибудь повыше.
На следующее утро Минлян пришел в больницу, где попрощался с Чэнь Чжанцзе, Цинь Цзяин и Цинь Вэйвэй.
– Ты так долго к нам выбирался, остался бы еще, – предложила Цинь Цзяин.
– Пусть уж папа Хунчжи возвращается домой, у него в Сиане дел невпроворот, – вступилась Цинь Вэйвэй.
– Давай, езжай, открывай как подобает свой ресторан, а я тут как-нибудь со своей болячкой справлюсь, – кивнул Чэнь Чжанцзе.
Сказав это, он бросил взгляд на Цинь Цзяин и Цинь Вэйвэй. Минлян заметил, что с того момента, как он приехал в Ухань, Чэнь Чжанцзе стал гораздо увереннее держаться перед Цинь Цзяин и Цинь Вэйвэй; почему увереннее? Да потому что Минлян оплатил большую часть расходов за его лечение. Думать об этом было несколько неприятно, но на самом деле все выглядело именно так. Если бы Минлян не открыл в Сиане свой ресторан и был бы без гроша в кармане, то вряд ли Цинь Вэйвэй стала искать его через проживавшего в Яньцзине Ли Яньшэна и просить приехать в Ухань; в таком случае и Минляну не пришлось бы свидеться с отцом, по крайней мере, при его жизни.
– Я съезжу в Сиань, разгребу накопившиеся дела и снова вернусь, – сказал Минлян.
– Как выздоровею, тоже поеду посмотреть Сиань, – сказал Чэнь Чжанцзе.
– Это замечательно, тогда уж приезжайте вместе с мамой и мамой Чэньси, – откликнулся Минлян, – я покажу вам Большую пагоду диких гусей, терракотовое войско, отведаем вместе баранью похлебку с клецками.
– А еще полакомимся в твоем ресторане свиными лытками, – подхватила Цинь Цзяин.
Все засмеялись. Кто бы мог подумать, что этот смех снова вызовет у Чэнь Чжанцзе сильнейший приступ кашля, на этот раз он зашелся так, что весь побагровел; кашель мучал его уже минут пять и не думал униматься. Цинь Вэйвэй сбегала за медсестрой. Подоспевшая медсестра надела на Чэнь Чжанцзе кислородную маску. Глядя на Чэнь Чжанцзе в маске, Минлян спросил:
– Может мне все-таки задержаться на пару дней?
Чэнь Чжанцзе отмахнулся и через маску его успокоил:
– Езжай по своим делам, со мной все нормально, в ближайшее время не помру.
Минлян покинул больницу. Сев в такси, он размышлял о состоянии Чэнь Чжанцзе: да, в ближайшее время он не помрет, но и вылечиться не сможет; пока он находился в больнице, его состояние мало-мальски поддерживалось, но восстановить здоровье целиком уже не выйдет; пусть он и мечтает приехать в Сиань, похоже, Сианя ему уже не видать; для Чэнь Чжанцзе путь в Сиань был отрезан, зато туда вместе с Минляном направилась настоятельница Ма, фотографию которой он прихватил с собой.
– Чего только не бывает на свете, – невольно вздохнул Минлян.
Вернувшись в Сиань и выйдя с поезда, Минлян вместо того, чтобы сразу поехать домой, попросил таксиста отвезти его к горному хребту Циньлин. Он вскарабкался на хребет и уставился в даль; повсюду, куда ни глянь, за горами тянулись горы, за лесами – леса. Минлян вынул из кармана фотографию девочки с красным шнурочком в волосах и спросил:
– Настоятельница Ма, это место подойдет?
– Подойдет, – откликнулась девочка, – здесь не только высоко, но и красиво.
Вдруг, спохватившись, Минлян сказал:
– Настоятельница Ма, прежде чем мы расстанемся, позволь кое-что спросить.
– Что же? – отозвалась девочка.
– Вот уже сорок с лишним лет меня мучает вопрос: в тот год, когда я бросил мамину фотографию в Янцзы, куда унесла ее река?
– Мои чары распространяются лишь на Ухань, – ответила девочка с красным шнурочком в волосах, – когда она покинула Ухань, я потеряла ее из виду.
Минлян вздохнул, потом снова спросил:
– Хорошо, про мою маму ты не знаешь, но сама-то куда теперь собираешься?
– Туда, откуда я пришла, – ответила девочка с красным шнурочком в волосах.
– Но разве ты явилась сюда не из Уханя?
– Под словом «пришла» я имею в виду другое, – отозвалась девочка.
– Что именно? – спросил Минлян.
В этот момент налетел порыв ветра, вокруг зашумели растущие меж гор сосны; девочка с красным шнурочком в волосах беспокойно сказала:
– Хватит уже задавать вопросы, все равно ты ничего не поймешь, лучше поскорей отпусти меня, пока дует как надо; а то упустим момент, и ветер утихнет.
– Ну что ж, тогда береги себя.
С этими словами Минлян выпустил фотографию из рук, и подхваченная ветром девочка устремилась в небесную высь; сделав в воздухе петлю, она залетела в рощу и, под шум сосен, постепенно скрылась из виду.
3
Если прикинуть на пальцах, то выходило, что Сунь Эрхо сдох вот уже как пять лет назад. Помнится, за три дня до смерти он стал отказываться от еды. Двадцать лет назад, когда Сунь Эрхо только-только попал в дом к Минляну, ему нравилось есть свиные лытки. Разумеется, не те лытки, которые с пылу-жару подавались клиентам, а оставшиеся от них объедки. Когда народ расходился и заведение закрывалось, Минлян собирал остатки с тарелок и заполнял ими миску Сунь Эрхо. Со временем свиные лытки ему приелись; помимо лыток, в «Маршале Тяньпэн» также подавали холодные закуски, жареные овощи и выпивку, среди холодных закусок было такое блюдо, как куриная печень со шпинатом; иногда, после закрытия Минлян добавлял к объедкам лыток остатки куриной печенки и всю эту мешанину сгружал в собачью миску, тогда Сунь Эрхо оставлял свиные кости в стороне, выбирая из них исключительно куриную печенку. В такие моменты Минлян подходил к нему и, пихая ногой, вопрошал:
– Сунь Эрхо, ты совсем уже зажрался?
В те годы каждый день ни свет ни заря Минлян ездил на южный рынок, чтобы
