думаешь, что там что-то изменилось с прошлого раза.
— А что, — спросил третий, прикасаясь ладонью к родимому пятну над правой ключицей человека, — ты соглашаешься потому, что хочешь сказать «да», или потому, что не можешь сказать «нет»?
— Не говори, что для тебя это сейчас имеет значение, — тихо засмеялся человек.
— Но мне сильно не нравится, что ты сейчас остаешься где-то там, в обществе этого господина с длинным ногтем — ведь существует, если я правильно понимаю, такая линия мира, — а в свое время еще и с господином Фа, — это ведь так?
— Там тебя нет, где есть господин Фа.
— Да, но я не хочу, чтобы ты был — ты была — с кем-то еще, в какой угодно реальности. Я вне себя от такой мысли.
— Ну и глупо. Мы разве не здесь с тобой. Так что пользуйся.
Четыре шрама и семь родинок вместе с родимым пятном дали число одиннадцать.
— Все шрамы на этот раз твои, — сказал третий. — Интересно, помнишь ли ты историю каждого шрама?
— Почему нет? А ты помнишь про свой шрам, полученный на охоте?
— Не помню, — третий мотнул головой, — и родная собака меня теперь не узнает.
Двое шли по коридорам лабиринта.
Путь был долгий. Иногда хотелось есть, иногда — спать.
Начиная с некоторого места Эф третий стал подозревать, что они ходят по кругу.
В стенных нишах стояли кувшины с вином. На камнях лежали хлеб, сыр, фрукты.
Если попадалась лампа, заправленная маслом, третий зажигал ее и ставил позади себя на пол. Потом перестал это делать.
Лабардана не было видно, но в свете оставшейся за углом лампы маячила время от времени косматая тень с рогами.
Когда ложились спать, лампу не гасили. Был очевидный повод не допускать темноты. Кроме того Эф третий привязывал длинной веревкой левую руку человека Ю к своей руке. Веревку достал Му второй в особенной нише у перекрестка двух коридоров. Четверо были уже вместе в то время. Ложась спать, они все четверо связывались веревкой, чтобы никто не потерялся во сне. В той же нише Бе пятый оставил свою книгу и, пройдя круг, взял на этом месте уже новую. А Эф третий однажды положил в нишу свой нож.
Ниша была в конце небольшого тупика у перекрестка двух путей. Один путь был отмечен стрелками, перечеркнутыми прямо, другой — стрелками, перечеркнутыми наискосок. Поперек тупика, перед самой нишей, в полу чернел провал шириною примерно в два локтя. Там текла вода.
Над нишей была табличка с надписью «АРАБ БАРАНОВ» или «АЛЕУТ ТУАЛЕТА» — в разное время разная.
Когда двое и двое, наконец, нашли друг друга и встретились, Му второй увидел во рту Ю восьмого зуб, блестящий черной эмалью. Знак принадлежности к сообществу тайных.
Второй показал восьмому свою сбритую бровь, прикоснувшись к ней пальцем. Повернув лицо, показал свой выдающийся профиль. Восьмой только улыбнулся в ответ.
Второй сделал рукой жест, понятный посвященным.
— Не понимаю, — сказал восьмой.
— Вместе с признаком принадлежности вы должны были получить инструкции для действия или послание для передачи, — сказал второй, отведя восьмого на несколько шагов в сторону для приватного разговора.
— Я не получал ничего такого, что мог бы передать, — сказал восьмой, — ни слова, ни письма.
— Послание — это не обязательно слово или бумага. Есть скрытные способы. Например, человеку, которого должны отправить гонцом, бреют голову, на выбритое место наносят татуировку с сообщением, которое нужно передать. Дают волосам отрасти, завязывают их в узел, и с таким спрятанным на голове посланием отправляют.
— Могу вас заверить, что никто мне не брил головы, — засмеялся восьмой.
— Сообщение может быть зашифровано в сочетании естественных, по внешней видимости, деталей. В расположении родинок на теле, или в других приметных знаках. Я могу посмотреть?
— Не можешь. — Эф третий подошел и отодвинул второго плечом. — Отойди, это только для меня почта. — Он протянул руку и показал мизинец, на котором был, неизвестно с каких пор, длинный, специально выращенный ноготь.
Когда двое и двое, наконец, нашли друг друга, и одним и другим было уже ясно, что они ходят по кругу. Выход из лабиринта, следовательно, нужно было искать за пределами этого круга.
Но тут не было даже понятно, где внешняя сторона круга, а где внутренняя, то есть с какой стороны искать этот выход.
Скоро выяснилось, что круг не один и не два, а четыре: первый, второй, третий и, как его стали называть, — косой. Круги были отмечены стрелками, по-разному перечеркнутыми: перечеркнутыми один раз, перечеркнутыми два раза, перечеркнутыми три раза и перечеркнутыми наискосок.
Второй круг лежал по одну сторону от первого, а третий — по другую, но желаемого вывода из этого обстоятельства нельзя было сделать: и второй и третий, измеренные в шагах, были практически одинаковы и оба длиннее первого.
Бе пятый (мастер, если кто помнит) объяснил это тем, что коридоры второго и третьего круга более извилисты, и это было понятно. Однако размеры косого круга, который пересекал три прочих, каждый раз получались разными, пока не надоело считать. Что ж, и это было понятно, — все менялось вокруг от раза к разу. И место, где вошли в лабиринт, — лестница в сколько-то ступенек — исчезло и больше не появлялось.
Вот картина, которую можно представить.
Шесть человек рубились мечами, а седьмой наблюдал.
Сама картина была перед глазами восьмого, который видел себя в ней то ли вторым, то ли третьим.
Шестеро были равны по силе и мастерству.
Будучи неоднократно свидетелем подобных схваток, седьмой знал, что из шести сражающихся один выйдет невредимым, двое погибнут, а трое получат различного рода увечья типа отрубленной руки или ноги.
Отсюда следовало, что вступающий в схватку воин с вероятностью один к шести выйдет из нее целым и невредимым, с вероятностью один к трем — погибнет и с вероятностью один к двум — получит увечье.
Но это только со стороны постороннего наблюдателя, незаинтересованного в исходе схватки.
Со стороны же воина, вступающего в схватку, все выглядит иначе. Воин не видит своей смерти, поэтому может показаться, что он с вероятностью один к четырем
