чтобы покупателям круглый год было что предложить. Каждую неделю нужно предлагать что-нибудь цветущее. Не забывать про освещение и про помощь в выборе растений, которые будут хорошо расти. Быть реалистом и создавать что-то такое, за чем сумеешь потом ухаживать.
– Каким вы представляете свой обычный рабочий день? – спрашивает Темно-Синяя с недоброй усмешкой.
– Представляю, что двух одинаковых дней у меня точно не будет, – отвечаю я. – Многое будет зависеть от погоды и времени года.
Густо-Зеленый улыбается в знак поддержки.
– Да, у меня нет теоретической базы и профильного диплома, но зато я много знаю о растениях. Скажу так – я понимаю деревья и растения гораздо лучше, чем многих людей. Корни деревьев сплетаются и сообщаются под землей, и, если мы проследим за их сплетениями, то поймем, где и в чем проблема. Это как цепь или круг, когда люди берутся за руки; когда кто-то уходит и разрывает цепь, приходится искать, где проблема.
– А вы когда-нибудь находили проблему таким способом? – интересуется Логичная Желтая.
– У меня с собой письмо от Лоуренса Миткафа, старшего садовника Ормсби-Истейт и Прайвет-Гарденз.
– Лоуренс Миткаф… Это тот, что в этом году получил награду от президента Королевского общества садоводов? – уточняет Темно-Синяя.
– И постоянный победитель на выставке цветов в Челси, – с улыбкой добавляет Густо-Зеленый.
А вот этого я не знала. Я стараюсь не показать своего удивления.
– Я гуляла с мамой, когда заметила суховершинность у некоторых ясеней и обратила на это его внимание. Закончилось мое обращение тем, что власти разработали программу борьбы и выделили финансирование для вырубки деревьев, пораженных этой болезнью. По-моему, Лоуренс первым получил грант, первым сообщил о признаках этого опасного заболевания.
Я передаю письмо Логичной Желтой. Она надевает очки и углубляется в чтение.
Через три дня мне звонят и сообщают, что я принята.
* * *
Я еду в метро, упиваясь мыслями о своей новой работе. Я слегка рассеянна, прикидываю, как сдвину там все с места, полна веры в себя и в то же время думаю, что таких обманщиц, как я, еще поискать, и вдруг кто-то похлопывает меня по плечу.
– Здравствуй, Элис Келли! – произносит он.
– Энди, привет.
На метро я езжу каждый день с тех пор, как увидела его, а он все не появлялся. Меня это разочаровало, но не ввергло в панику; я знаю, где он работает, и могу разыскать, если захочу.
– Что, свет здесь слишком яркий? – спрашивает он, намекая на очки.
– Э-э-э… да, вроде того.
– После вчерашнего?
– Нет! Я не пью.
– Так я тебе и поверил, – отвечает он со смехом и вдруг останавливается. – Извини, это была шутка. Когда я последний раз спрашивал людей, почему они не пьют, то услышал в ответ, что они алкоголики. Очень неудобно было.
Я смотрю на него, вокруг него. Пробую его вычислить. Мы никогда еще не стояли так близко.
– Только не говори мне, что и ты тоже! – с опаской говорит он.
– Да нет же!
– Фу-ты… Знаешь, в Глазго, где я вырос, если человек был алкоголиком, значит, он очень много пил, понимаешь? Не то что сейчас, когда алкоголики говорят, что не пьют.
Он весь съеживается и говорит:
– Разреши, я начну сначала. Привет, Элис Келли!
– Привет, Энди! – улыбаюсь я в ответ. – Называй меня просто Элис, можно.
– Отлично, наконец мы немного лучше узнали друг друга. На работу едешь?
– Вообще-то нет, но я только сейчас узнала, что меня взяли.
– Да? Поздравляю. И что за работа?
– Менеджер питомника.
– Грудных детей?
– Нет.
Не знаю, смеяться мне или нет, потому что не понимаю, шутит он или нет. Я не могу уловить его тон, хотя, может, и сумела бы, если бы перестала разглядывать его, ища красноречивые сигналы. Я только сейчас начала прислушиваться к нему, читать его. Он оглядывается через плечо, чтобы понять, на кого это я смотрю. Я стараюсь сосредоточиться на нем, на его лице, на носе-пуговке, на светло-карих глазах, но так привыкла читать цвета, что совершенно не сильна во взаимодействии с реальным человеком. Провалы очевидны, мои слабые стороны понятны. Я чувствую, как мое тело начинает бить нервная дрожь. Мне очень хочется ему понравиться.
Со своего места поднимается мужчина и встает рядом с нами. Весь он окружен волнующими, беспокойными цветами. Я быстро отодвигаю от него Энди.
– В чем дело?
– Давай отойдем.
– Ладно, – соглашается он, и мы переходим в другой конец вагона. Мужчину, от которого мы только что отошли, одолевает бурный приступ рвоты. Люди неодобрительно ворчат, отодвигаются, вонь стоит жуткая.
– Здорово, – уважительно говорит он. – Давай сейчас выйдем, здесь уже можно и пешком дойти, да? – спрашивает он, зажав пальцами нос. Я соглашаюсь, и мы молчим до следующей станции, где выходим из вагона вместе со всеми пассажирами.
– Ты, значит, работаешь с грудными детьми, – произносит он, едва мы оказываемся на свежем воздухе.
Он шагает совсем медленно, мир снова вращается вокруг него, а он идет себе вперед, возможно, и опаздывает на работу, но совсем не спешит.
– Нет, это сельскохозяйственный питомник, – поясняю я. – С растениями.
– Это другое дело, – замечает он. – Значит, у тебя сельскохозяйственное образование или что-то в этом роде?
– Ни то ни другое. Я не училась в университете. А почему, объяснять долго и неинтересно.
– Ну что ж, самое время начать.
Я смеюсь:
– Не волнуйся. Я это не афиширую. Я, можно сказать, вообще ничего не умею. Не знаю уж, почему меня взяли, может, и не задержусь там.
– Все дело в духе, – отвечает он, бьет кулаком в воздух, и я смеюсь. – Но если серьезно, пока не вынырнешь из своих глубин – не поймешь, правильно ты поступаешь или нет.
– Ага…
– Если только ты не в бассейне или море или если не умеешь плавать. В этом случае глубина – это плохо.
Я смеюсь.
Он окидывает меня быстрым взглядом и произносит:
– Давай зайдем куда-нибудь, кофе попьем, а?
* * *
– Значит, кофе ты тоже не пьешь, – говорит он, глядя, как руками в перчатках я сжимаю бутылку воды.
– Нет. Никакого кофеина.
Я не объясняю почему, а он не спрашивает.
– Ты говорила: не пошла в универ, потому что…
– Не говорила, – отвечаю я с улыбкой.
– Но я хочу знать, – говорит он, отковыривает верхушку шоколадного маффина и кладет в рот.
– За матерью пришлось ухаживать. Она перенесла операцию на спинном мозге, оказалась в инвалидном кресле, поэтому я осталась дома, сидела с ней круглыми сутками.
– Братьев, сестер нет?
– Братьев двое. Один работает в Дохе, другой тогда сидел в тюрьме.
Он удивленно поднимает брови. Я делаю глоток воды, смотрю, как он
