— Ну, как доехали? Благополучно? То-то! — И прибавил: — я, знаете, боялся, что вас куда-нибудь утащут. Хотел даже проведать вас…
— А! Федя! — раздался радостный крик, и Кострыгин выхватил его из рук неизвестного благожелателя и повлек по залам, громко говоря: — ну, посмотрю, как ты их сегодня! Как ты их! Помни, я в гривеннике!..
— Это что значит? Кострыгин рассмеялся.
— Ах ты, простота! Это значит, что я участвую с тобой в доле. Выиграл ты или проиграл, я беру или плачу гривенник с каждого твоего рубля. Десять процентов. Понял?
Виталин кивнул и они подошли к дверям игорной залы, окруженные, как свитой мелкими игроками.
Игра была уже в полном разгаре. Так же туманом стоял дым, сверкали огни, мелькали лица, в смешанном гуле слышался звон металла, но на Виталина все это уже не произвело вчерашнего впечатления.
Карточник торопливо подошел к нему и, поклонившись, сказал:
— Я уже для вас приготовил столик! Пожалуйте! Виталин, улыбаясь, пошел за ним в сопровождении Кострыгина и в то же время искал глазами вчерашнего советника.
У стола уже стояли остальные три партнера и карточник поспешно срывал с карт обертки.
— Пожалуйте! — он раскинул веером карты и остановился в отдалении.
Виталин взял карту, сел за стол и радостно закивал головою: вчерашний маклер, улыбаясь и кивая ему, пробирался через толпу, окружившую стол.
— Садитесь здесь! — сказал Виталин, указывая ему на стул подле себя.
— А вы опять? — вкрадчиво улыбаясь, спросил маклер.
— Вчера очень повезло…
— Новичкам всегда везет, — заметил один из партнеров.
— Как-то сегодня, хе-хе-хе! Снимите! — сказал другой и, взяв карты, кинул на середину стола деньги и сказал:
— В банке пятнадцать рублей. Игра началась.
И опять то же безумное счастье сопровождало игру Виталина. Едва дошла до него очередь, банк рос; он бил все карты, проигравшиеся игроки друг за другом отходили от стола, бормоча проклятия; их сменяли новые, ставки то уменьшались, то вдруг увеличивались, а Виталин все выигрывал и выигрывал.
Лицо его сияло торжеством победы, он звонко смеялся и вокруг его уже образовалась толпа обычных спутников «счастливцев».
Жадными глазами они смотрели на груду денег и льстивым смехом встречали каждую фразу, каждый жест Виталина.
Растолкав всех, к стулу Виталина протискался Кострыгин и с авторитетностью опытного игрока сказал ему:
— Брось! Довольно!
— Нет, я еще…
— А я говорю — брось! Я в гривеннике и имею свой голос! Брось, брось! — повторил он и вырвал из его рук карты.
Виталин взглянул на своего соседа-маклера. Тот пожал плечами.
— Можно и бросить! Что же…
Виталин встал, опять сгреб все деньги в салфетку и пошел в буфетный зал, в сопровождении Кострыгина и образовавшейся свиты.
— Это оттого, что я десять копеек примазал, — говорил Кострыгин, смеясь грубым, довольным смехом.
— Ну, и зачем вы это говорите! — воскликнул шедший рядом еврей, — им везет, как никому, а вы всегда проигрываете!
— Понятно, ему везет! Он молодец! — гортанным голосом заявил армянин и фамильярно похлопал Виталина по плечу.
Виталин смеялся бессмысленным счастливым смехом.
Кострыгин очистил стол, и они опять стали считать деньги, а стоящие вокруг, как голодные на мясо, смотрели на монеты и бумажки и вслух старались угадать сумму выигрыша.
— Рублей тысячи две!
— Больше! Смотри, одних сотенных двенадцать!
— Золота на две будет!
— Три тысячи четыреста сорок, — сказал Кострыгин: — моих триста сорок четыре! — и он отсчитал четыреста с мелочью и опустил в карман.
Виталин, смеясь, стал собирать деньги и рассовывать их по карманам.
— Ужинать и домой! — сказал он.
— Эй, человек! — развязно закричал Кострыгин, а к Виталину тотчас наклонились головы и послышались голоса.
— Я все время желал вам счастья! Дайте с выигрыша!
— На вашем банке шестьсот рублей проиграл. Дайте хоть двадцать рублей!
— Одолжите пятерочку…
Виталин охотно давал направо и налево.
— Попрошу тридцать рублей… до завтра, — хрипло произнес сухой, как щепка, отставной корнет в выцветшей синей куртке.
Черт вернулся на короткий срок в ад и рассказал о своем деле патрону. Тот сморщил харю.
— Ну, что тут такого? Мало ли игроков, пьяниц, развратников?..
— Тсс!.. — воскликнул черт. — Это особенный! Он талант! Он честный! Он трудолюбивый! Он семьянин! И все к… нам! Ха-ха-ха…
— Ну, он опомнится и хорошо посмеется над тобой — и все! За это аттестата не дадут…
— Дадут! Я знаю… Слушай! — вдруг перебил он себя и поднял кверху морду…
В это время Виталин, как и вчера, сидел перед женой на кровати и между ними на одеяле лежала груда денег.
— Вот опять почти три тысячи! — дрожащим от волнения голосом говорил он. — Теперь мы совсем богаты!
— Господи, даже не верится! — растерянно повторяла Наталья Семеновна, ворошила деньги и радостно, благодарно смотрела на мужа.
— Именно, Господи! — подхватил он: — я прямо верю, в Его помощь! Как подумаешь, голодали и… вдруг!..
— Мы молебен отслужим!..
Чертенок схватился за бока и покатился со смеху. Старый черт ухмыльнулся и пробормотал: — Глупые люди…
— Завтра непременно найдем квартиру и переедем, — сказал Виталин, укладываясь в постель.
Наталья Семеновна уложила под подушку деньги, повернулась к мужу и страстно обняла его.
— Какие мы будем счастливые! — прошептала она.
— Завтра опять поеду. Теперь уже с тысячей! — сказал Виталин, думая о непременном выигрыше, и весело засмеялся. — Люди по сто тысяч выигрывали, Наташа; да!..
Виталины наняли квартиру в четыре комнаты с ванною, изящно меблировали ее и пригласили своих знакомых справить новоселье. В новом хорошо сшитом платье, с брошью, серьгами, кольцами, Наталья Семеновна была неузнаваема. Лицо ее похорошело и помолодело, в движениях явилась плавность и голос звучал самоуверенно твердо.
Виталин остался тем же добродушным товарищем. Перемена положения меньше отражается на мужчинах. Но в его глазах светился теперь какой-то самодовольный огонек.
Евгения Львовна Прошкина, пожилая маленькая женщина с острым носом, злыми глазками и злым языком, приготовилась сказать что-нибудь язвительное; но когда изящная горничная помогла ей снять рыжую тальму и распутать синий вязаный платок, когда она вошла в уютную гостиную и увидела самоуверенно гордую Наталью Семеновну, то произнесла только:
— Ах, душечка!.. — и пылко поцеловала хозяйку.
— Покажите же мне ваше гнездышко, — сказала она, немного оправившись, и Наталья Семеновна повела ее по комнатам.
Огромная угловая комната с четырьмя окнами служила мастерской Виталину.
Он драпировал ее портьерами и коврами, в углу стоял большой манекен, на стене висело рыцарское вооружение, широкая тахта занимала чуть не всю стену, на столиках лежали палитра и краски, в дорогой вазе — пучки кистей…
— Ах! Вот тут можно работать! — воскликнула Прошкина.
— Федя задумал громадное полотно, — сказала Наталья Семеновна и повела гостью в столовую, в спальную с дорогим зеркальным шкафом, потом показала ванную и ввела в светлую кухню…
Прошкина изнемогала от возгласов и, вернувшись с хозяйкой в гостиную, вкрадчивым шепотом спросила:
— Откуда же это? Федор Павлович разбогател?
— Получил наследство, — ответила Наталья Семеновна.
— И много?..
Черные глазки ее впились в лицо Натальи Семеновны, но в это время раздался звонок, и сам Виталин вернулся с своим другом Хлоповым, за которым нарочно ездил.
— О, черт возьми! — послышался его густой бас: — да ты разбогател!
— Как Ротшильд! — смеясь, ответил Виталин, и они вошли в гостиную.
Следом за Хлоповым пришли Чирковы, муж с женою, Прутиков, Хвоин и Веревкины, — все товарищи Виталина, бедные художники, граверы и фотографы.
И в этой необычной для них обстановке в своих грязных сорочках, в стареньких пиджаках, в бедных платьях они казались словно не на месте и слегка стеснялись.
Один добродушный Хлопов гудел без умолку, грохотал раскатистым смехом и чувствовал себя так же свободно, как в бедной комнате, на Ружейной улице.
— А Лизавету прогнали?
— Что вы! — возмутилась Наталья Семеновна.
— То-то! Значит еще не зазнались вконец! Ха-ха-ха!..
— Что же, картину писать будешь? — спросил Веревкин Виталина.
— Да, задумал. Теперь засяду, — улыбаясь ответил Виталин.
— В такой мастерской можно, — со вздохом сказал Чирков…
Наталья Семеновна пригласила всех в столовую.
Ярко светила лампа; белоснежная скатерть была уставлена хрусталем и мельхиором, весело шумел изящный светлый самовар, — и по концам стола сидели радостные Виталины, оба чувствуя полное удовлетворение после пережитых мучительных лишений.
