Евгения Изюмова - Аттестат зрелости

Вера Ивановна Окунь торопилась домой с дежурства. На душе было легко и спокойно оттого, что не было авральных операций. Ничего худого ни с кем из горожан не случилось, и это хорошо, потому что больше всего на свете не любила Вера Ивановна, когда вдруг к ней на операционный стол попадали искалеченные люди.

Ей было радостно, что получила зарплату, что в больничный буфет завезли свежую рыбу, и она купила пять килограммов симпатичных желтых, еще живых, карасиков. И это тоже хорошо, что желтые, серые - костлявые. А еще Вера Ивановна с удовольствием думала, что завтра свободный день, и она сходит с младшим шестилетним сыном Валериком в кино - давно уже обещала ему, но все времени не было: то в больнице дежурство, то в поликлинике прием, то на заводе, где работала на полставки... А сегодня вечером она наварит ухи, ее очень любит старший сын Василий, а младший обожает жареную рыбу, она нажарит...

Вера Ивановна улыбается своим мыслям: Валерик - ласковый мальчик, в меру капризен и балован, смышлен и сообразителен. А как она боялась, что будет он таким же злым, каким стал Вася после отъезда отца.

Валерик почти не помнит отца, ему шел всего второй от роду год, когда они разошлись с Павлом. А вот Василий помнит, осуждает ее. Ведь прощала все: и поздние возвращения, и безделье дома, и что с детьми не хотел заниматься... Вертелась на работе и дома успевала. Порой срывалась, упрекала мужа, но натыкалась на его равнодушие. И все-таки любила...

Но однажды произошло такое, от чего до сих пор торчит в сердце раскаленная заноза...

Тогда Павел пришел встречать ее после дежурства. Он был немного пьян и потому безудержно весел, развалился в ординаторской на стуле и все пытался то обнять ее, то шлепнуть.

Она в последний раз обошла палаты с врачом, что оставался дежурить ночью. Все было хорошо: те, кого оперировали днем, спокойно спали, потому Вера Ивановна вернулась в ординаторскую раньше, чем рассчитывала. Она распахнула дверь и... увидела, что муж сидит на диване, а на его коленях - медсестра из ночной смены. Она обеими руками обнимала Павла за голову, на ее правом безымянном пальце, как капля крови, горел рубин на золотом ободке.

- Что же ты, Паша? - только и смогла произнести Вера Ивановна. И словно языка лишилась.

Лишь дома вновь заговорила.

Она сняла пальто, разулась, переоделась в домашнее. И делала все, как во сне: надо было так, вот и делала.

Павел не снял верхней одежды. Как был, в пальто и шапке, прошел в комнату, опустился в кресло. Вера Ивановна села в другое...

- Что же ты, Паша? - спросила она мужа сдавленным, тихим, не своим голосом. - Как же ты так?..

- А так!

Вера Ивановна подняла на него глаза и поразилась, до чего же чужое, незнакомое лицо. И этот злой, почти ненавидящий блеск в его глазах заметила впервые. А может, и раньше бывало у него такое лицо, но только она не замечала? Ей стало страшно, она машинально вжалась в спинку кресла,

- Я верила тебе всегда, Паша...

- Напрасно, - коротко ответил Павел.

- Верила тебе, а ты... - рыдания, до того времени застрявшие где-то внутри, начали вырываться наружу. Вера Ивановна с трудом сдерживала себя.

- Знаешь, Вера Ивановна, - вдруг медленно, официально сказал Павел, - я давно решил уйти от тебя. Хотел только Ваську дотянуть до десятого класса... Но уж так вышло, что ты узнала все раньше. Я давно с ней. Я люблю ее. И уйду сейчас. Где чемодан?

Вера Ивановна молчала, не в силах ничего ответить. Лишь ужас и недоумение сковывали ее медленно, с кончиков пальцев ног до самого горла... Как он мог? Как мог кому-то говорить такие же ласковые слова, какие говорил и ей, ласкать другую женщину, а потом приходить домой и... Ей хотелось закричать. А нельзя - в другой комнате спят дети, ее два сына.

- А дети? - спросила Вера Ивановна шепотом. - Что я им скажу, почему ты ушел?

- Что хочешь, - пожал Павел плечами. - Впрочем, мы уедем, скажи, что умер...

- Умер? Но ведь ты жив! Жив, Павел! Как я им скажу, что ты умер? Как? Подумай об этом!

- Я думал. Я решил уйти от тебя!

- Но я не одна, со мной дети, и ты уходишь от них тоже.

Павел криво усмехнулся:

- Ну и что - дети? Я к тебе перегорел, а дети тут ни при чем. Не с детьми мне жить, а с женщиной, а я тебя не люблю. И потом, я же буду присылать им деньги. А с тобой жить не хочу. Где чемодан?

Вера Ивановна сняла со шкафа чемодан, с которым они всегда ездили в отпуск, и аккуратно стала укладывать в чемодан вещи Павла: брюки, рубашки, носки, два новых, недавно купленных костюма. В одном их этих костюмов Павел был особенно красив, шоколадный цвет ткани удивительно шел к его карим глазам. Вера Ивановна так любила заглядывать в эти глаза, любила гладить его мягкие, почти белые волосы. У Валерика будут такие же волосы... 

Павел встал с кресла, отстранил Веру Ивановну рукой, начал сам лихорадочно и беспорядочно спихивать вещи в чемодан. Долго возился с «молнией», которая никак не закрывалась: чемодан распух, и Павел зло дергал «молнию», ожесточенно давил коленом на чемодан, чтобы застегнуть ее. Наконец, справился.

- Прощай, Вера Ивановна, - он взял в правую руку чемодан и вышел.

А она упала на постель и долго в бессильной тоске плакала, зажимая рукой рот, чтобы рыдания не были слышны.

Где Павел жил потом, она не знала. Вскоре он уехал. И та медсестра тоже уехала, Вера Ивановна была уверена - вслед за Павлом. Но нынешним летом Василий ездил к отцу во Владивосток, назвал имя новой жены Павла. Оно было другим...

Вера Ивановна не заметила, как дошла до дома, поднялась на свой этаж. Ей неудобно было доставать ключ из сумки, и она нажала на кнопку звонка. Никто не открыл, и Вера Ивановна поставила на пол тяжелую хозяйственную сумку, чтобы достать из сумочки ключи.

В комнате старшего сына горел свет. «Разгильдяй, - раздраженно подумала Вера Ивановна, - ушел и свет не выключил!»

Она разулась и, не раздеваясь, отнесла сумку на кухню. Потом вернулась в маленькую узкую прихожую, сняла плащ и вошла в комнату сына, чтобы погасить свет.

Василий спал на кровати прямо в одежде.

Вера Ивановна ткнула рукой сына в плечо. Василий открыл ничего не понимающие со сна глаза:

- А? Чего?

Вера Ивановна схватила воротник сыновьей рубахи, приподняла его голову от подушки:

- Где Валерик? Где Валерик, я тебя спрашиваю!

Взгляд Василия прояснился, он посмотрел на ручные часы «Полет», привезенные из Владивостока, и молча бросился в коридор, на ходу натягивая куртку, подхваченную со стула.

Хлопнула дверь за Василием, Вера Ивановна устало опустилась на смятую, покрытую синим одеялом постель, и заплакала. Раньше, до ухода Павла, они со старшим сыном дружили, хотя он был ближе к отцу и похож на него, только белокурые волосы не волнистые, как у Павла, и глаза голубые - ее. А как ушел отец, их отношения все холодели и холодели, пока не стали похожими на зимнюю стужу.

Ох, как все нелепо получилось!

Пришел Васька из школы, рухнул на кровать и заснул, проспал за братом в детский сад сходить. А теперь, наверное, Валерка, сидит один в группе и плачет. Он представил себе грустные голубые братишкины глазенки, и все у него внутри перевернулось.

Окунь стоял на остановке, автобус все не подходил, и он, не выдержав, припустил бегом по улице. Подумаешь, всего две остановки...

Валерка сидел в темной групповой комнате у окна, сплющив нос о стекло, смотрел на улицу. Увидев брата, исчез и встретил Василия на лестнице.

- Вась, почему ты так долго не приходил? - зашмыгал Валерка носом. - Всех уж давно забрали...

Васька молча вынул носовой платок из кармашка Валеркиной рубашки:

- Сморкайся, - сурово приказал. - Не мог раньше.

Валерка посмотрел на брата снизу вверх, как бы спрашивая, правду ли он говорит. И Васька отвел в сторону глаза, невнятно сказал:

- Если честно, то я проспал...

- А-а... Бывает, - совсем как взрослый, солидно ответил Валерка. - Я тоже как в обед засну, так воспитательница добудиться меня не может, - мальчишка плохо выговаривал «р» и «л», вставляя вместо них «в», потому у него получилось – «воспитатевница».

Васька помог брату одеться, выслушивая молча ворчание ночной няни, что, мол, всех уже забрали, а Валерка, сердешный, все в садике. Васька не возразил, взял брата за руку и вышел во двор. На улице было уже совсем темно: все-таки сентябрь, а время - около девяти вечера.

- Ну, как, пешком пойдем, или на автобусе поедем? - посоветовался Окунь с братом.

- Лучше на автобусе...

Вера Ивановна хозяйничала на кухне, когда сыновья пришли домой. Она слышала, как щелкнул замок, и через минуту прошлепали Валеркины ножонки на кухню, а старший, видимо, ушел к себе.

- Мамочка, здвавствуй! - сын обхватил ее сзади за ноги. - Мы проснулись!

- Вот и хорошо. - Вера Ивановна поцеловала Валерку в щеку, поерошила его светлые волосы и сказала: - Сейчас будем ужинать, зови Васю, мойте руки... Василий молча ковырял вилкой жареную картошку, запивая чаем...