Они храпят, а я лежу, и думаю. Я размышляю много дней и ночей подряд, ожесточаюсь, мудрею и понимаю, что больше этого терпеть нельзя.
Я начинаю с малого. "Вон там на улице, - говорю я, приходя с работы, стоит автомобиль необыкновенной марки! Кругом народищу - и все разглядывают, не хотите ли пойти посмотреть?" Они кидаются в коридор, я невинно предлагаю захватить по дороге молоко и, громыхая бидоном, они скатываются по лестнице. Они возвращаются, не найдя автомобиля, насупившись, но с молоком и, не давая им опомниться, я приседаю от удивления, что удалось достать такое свежее! Восхищенно заглядывая в бидон, я не перестаю изумляться целый вечер, но они, задолбившие, что все и всегда делают лучше, принимают это, как должное.
И все-таки, я изыскиваю предлоги засылать их в магазины каждый день, а потом усиленно расхваливаю результаты, в них просыпается ревнивая гордость передовиков, и вскоре я совсем устраняюсь от покупок.
Я не останавливаюсь на достигнутом. Я - уже не прежняя я, простодушная и беззащитная: я анализирую, думаю, наблюдаю. Я выписываю им "Моделист-конструктор" и, заинтересовывая полезными поделками, пользуюсь испытанным оружием - лестью. Я льщу им ежедневно, увеличивая дозы, и теперь они внимательно слушают мои советы и охотно выполняют поручения, потому что, как наркоманы, уже не могут жить без похвал. Я созываю гостей, взахлеб описываю их домашние труды, а потом щедро подкидываю одну из двух-трех тем, на которые они могут долго разговаривать. Оседлав любимого конька, они насмешливы и остроумны, и, проводив разбитых в пух и прах собеседников, убежденные в своей исключительности, они расправляют плечи, горделиво ходят по квартире, и тут я даю решающий бой.
- Боже мой, - восклицаю я, я всегда знала, что вы умны, но сегодня, разогнав всех гостей по углам, вы были беспощадны!
Они самодовольно пыжатся, и я продолжаю: "Тяжело придется человеку, который попался вам на крючок - вы его не пощадите..."
"Я понимаю, вы играете силой, - вздыхаю я. - Но представьте, что рядом живет не такое сильное, не такое умное, а просто хрупкое существо! Его легко высмеять, его очень легко обидеть!"
Они озадаченно напрягают свой темный, дремучий мозг, и тут я всхлипываю. Я делаю это раз, другой, и вдруг, как тропический смерч, как цунами, я захлестываю их бурным рыданием, в отчаянье бросаясь на постель, комкая в мокрых ладонях одеяло.
Они в смятении: "Что такое? В чем дело?" И тут-то я высказываю им все я беспощадно обличаю их черствость, эгоизм и грубость! Как знающий доктор, я внезапно применяю холодный душ, и, растерянно хлопая ресницами, они клянутся, что, боже упаси, чтобы еще хоть раз повторилось что-нибудь такое...
Я постепенно успокаиваюсь и опытным глазом замечаю, что в глубине души они немножко рады. Рады собственному уму, оцененному мной так высоко. Горды превосходством над слабым, способным на истерики существом.
Пусть их. Зато, преисполненные ответственностью сильнейших, они маршируют в ванную и, распевая песни, принимаются за стирку. Покачиваясь в кресле, я наблюдаю за их манипуляциями, и вдруг ощущаю, что ужасно устала... Более того, глядя, как эти предназначенные гнуть железные подковы гиганты неловко полощутся в тазике, я кажусь себе холодной и рассудочной вивисекторшей, испытываю непреодолимое желание прогнать их, сделать вое самой, еще минута, и...
"Сидеть!", - приказываю я себе, ободряюще улыбаясь им и, закусив губу, все-таки остаюсь обдумывать предстоящую стратегию. Надолго ли меня хватит? Я не знаю.
1978
Получение пакли
- Паклю получайте! - слабенько донеслось издалека, и Ольга Илларионовна подумала, что ей почудилось. - Получайте паклю! - послышалось уже явственнее, и Ольга Илларионовна насторожилась, положила опрыскиватель рядом с кустом и, спотыкаясь между грядками, вышла на дорогу.
- Паклю привезли! - уже совсем ясно прозвучало на ближнем огороде, и Ольга Илларионовна, глядя из-под ладони, узнала председательницу правления, широко шагающую по линии.
- Берете паклю? - на ходу сверкнув голубыми очками, бросила председательница, Ольга Илларионовна раскрыла рот, но председательница уже кричала: "Получайте паклю!" у Сыромятниковых, и Ольга Илларионовна, спохватившись, помчалась к дому. Петр Иваныч стоял на лестнице и прибивал доски.
- Паклю привезли! - выдохнула на пороге Ольга Илларионовна, и Петр Иваныч, задержав в воздухе молоток, все-таки ударил по гвоздю.
- Будем паклю брать? - воскликнула Ольга Илларионовна, дернув его за штанину, но Петр Иваныч дрыгнул ногой и примерился для нового удара.
Ольга Илларионовна махнула рукой и побежала к Сыромятниковым.
-Паклю берете? - просунула она голову через штакетник, и сыромятниковская мама, тряся пустым мешком, сказала: "А как же? А как же!"
Ольга Илларионовна побежала в сарайчик за мешком и тоже выскочила на дорогу.
-Вон он, вон он, грузовик-то! - пальнул из пистолета сыромятниковский мальчишка. Машина казалась совсем маленькой, видны были то и дело наклоняющиеся в кузове фигурки и группки принимающих ценный груз садоводов.
- Только бы досталось! - заломила руки сыромятниковская мама.
- Может не достаться? - взволнованно спросила Ольга Илларионовна.
- Могут разобрать! - прошептала сыромятниковская мама, и Ольга Илларионовна, подумав, побежала за вторым мешком.
Когда уже были видны блестящие целлофановые пакеты, щедро сбрасываемые с машины, сыромятниковская мама сделала глубокий вдох и сказала:
- Будет превосходный утепленный дом!
- Утепленный? - переспросила Ольга Илларионовна.
- И теплая веранда! - потер руки сыромятниковский папа, и Ольга Илларионовна подумала еще немного и собралась было бежать за третьим мешком, но вдруг фигуры в кузове разогнулись, и по болотам пронесся крик: "Кончилась!"
- Как кончилась? - зашумели Сыромятниковы. - Что значит кончилась? вскрикнула Ольга Илларионовна, но машина подняла столб пыли и задним ходом скрылась из глаз.
- Был бы утепленный дом! - бросив на пороге мешок, глядя в упор на Петра Иваныча, пожаловалась Ольга Илларионовна, а Петр Иваныч, нащупав ботинком нижнюю ступеньку, слез и, подбоченившись, стал разглядывать доски.
-И веранда утепленная! - обойдя лестницу, тоже подбоченилась Ольга Иларионовна, а Петр Иваныч провел по неровному краю доски пальцем, сказал: "Чепуха какая-то!" и бросил доску в угол. Выбрав другую, он опять залез на лестницу и, потянувшись за гвоздем, пробормотал: "Утеплял же я уже стекловатой!"
- Стекловатой? Стекловатой? - ахнула Ольга Илларионовна, в изумленье воздев к потолку сплетенные пальцы, побежала было к двери, но обернулась и строго спросила: "А веранду?"
- И веранду! - с гвоздем во рту кивнул Петр Иваныч, и Ольга Илларионовна выбежала в огород.
Сыромятниковы горевали на дороге над пустым мешком. Ольга Илларионовна сорвала желтый ноготок и, помахивая им, прошлась туда-сюда.
- А у нас дом утеплен стекловатой! - нанюхавшись ноготка, наконец, сказала она, и все Сыромятниковы на нее уставились, сыромятниковская мама закусила губу, сыромятниковский папа зачесал подбородок, а сыромятниковский пацан вдруг прищурился из-под очков и, глядя вверх, ехидно пропищал: "А зачем хотели паклю брать?"
- Паклю? - под тремя усмешками Сыромятниковых растерялась Ольга Илларионовна, взгляд ее побегал-побегал по огороду и наткнулся вдруг на прошуршавшего в кабачках крота.
-Паклю? - заправив ноготок в карманчик, кокетливо повторила Ольга Илларионовна. - Паклей превосходно затыкать кротовые норки! - и, победоносно оглядев умолкнувших Сыромятниковых, она поплыла между грядок.
Сыромятниковы, волоча пустой мешок, уныло побрели к себе. "Тук-тук-тук", - прибивал доски в доме Петр Иваныч, и Ольга Илларионовна деловито подняла с грядки опрыскиватель и принялась пшикать белой жидкостью в китайскую розу.
1978
Утренний звонок или мужчина в воскресенье.
Я лежу на диване и думаю, вставать или не вставать, когда звонит телефон. Я представляю - вот я решительно вылезаю из-под теплого одеяла, вдвигаю ноги в ледяные тапки, снимаю трубку, и, оказывается, это скрывшийся с горизонта приятель, вдруг вспомнив обо мне, зовет на день рождения. Жена, конечно, не пускает, веля пылесосить, но я вырываюсь, внезапно попадая в сплошь творческую среду. У приятеля три художника, писатель и кинорежиссер, и все потрясенно смотрят на мое лицо, художники ахают: "Какой типаж!", хватаются за кисти, писатель закидывает вопросами, уже задумав роман, режиссер умоляет взять главную роль. Съемка, фестиваль, интервью, автографы, удивленное пожатие плеч при виде пылесоса.
Телефон звонит, и я представляю иначе. Звонит моя двоюродная бабушка. Сдай мои бутылки! - слезно просит она, и я, с негодованием отвергнув предложения пропылесосить, устремляюсь к одинокой старушке. К ней случайно заходит старичок-сосед, я прихватываю и его бутылки, а потом, мигом слетав туда-сюда, чиню старикам приемники, треская по стенкам ладонью изо всей силы. - Ах, какой хваткий молодой человек! - удивляется оказавшийся академиком старичок, и берет меня к себе в аспиранты, и мы с ним пишем диссертации, сначала такую, потом - еще одну, и вот я уже член-корреспондент, и когда за дверью моего кабинета гудит пылесос, я сосредоточенно зажимаю уши.
