И вот однажды, когда они проходили мимо кладбища, Нина сказала:
- Я отнимаю у тебя слишком много времени, Мустафа... Столько для тебя беспокойства!
- Что ты, Нина, что ты! - запротестовал он. - Какое беспокойство! Я всегда готов... Я рад... счастлив!
- Значит, ты всегда будешь провожать меня?
- Пока жив, нас с тобою никто не разлучит.
Нина с радостью заглянула ему в глаза:
- Никто?
- Только могила! - И Мустафа кивнул в сторону кладбища. Потом, чуть подумав, добавил: - Или тюрьма.
- Тюрьма? - ужаснулась Нина. - Нет, я этого не допущу! - И Нина инстинктивно прижалась к Мустафе, как будто и в самом деле его вот-вот отнимут у нее.
Мустафа порывисто обнял ее и крепко поцеловал. Она отшатнулась.
- Что ты! Нас могут увидеть!
- Ну и пусть, пусть! Я хочу, чтобы это все видели! Я люблю тебя, с первой встречи люблю!
- И я... - тихонько призналась Нина и снова приникла к нему. - А почему же тюрьма?
Мустафа в упор посмотрел на девушку и сказал торжественно:
- Я не распоряжаюсь собой, Нина. Моя жизнь принадлежит революции.
Он думал, что она рассердится, станет его разубеждать, а она с кроткой улыбкой проговорила тихо:
- Я знаю... И за это еще больше люблю тебя...
Таких слов Мустафа не ожидал от нее, и ему сделалось необыкновенно хорошо.
- Ну, а если меня все же арестуют, - спросил он, - что будешь делать?
Нина гордо вскинула голову, глаза ее блестели.
- Я займу твое место! - сказала она тем приподнятым тоном, каким только что говорил он.
Мустафа был потрясен. Молча он обнял девушку, прижал к своему сердцу и задубевшей от мозолей ладонью стал гладить по ее мягким, пушистым волосам.
А она спрашивала:
- Что надо делать? Я готова на все. Твое дело - мое дело!
О таком счастье Мустафа и не мечтал. Прикасаясь щекой к волосам любимой, он думал: "Молодец Павел! Какую отважную дочь воспитал!"
В этот вечер они долго гуляли вдоль ограды кладбища. Было холодно. Дул резкий северный ветер. Пустынно и мрачно было вокруг. Но они этого не замечали. Им было удивительно хорошо. И петлявшая между вышками, пропитанная нефтью дорога, и убогие, пропыленные кусты, и покосившиеся, полуразвалившиеся домишки - все, все казалось им необыкновенно красивым и поэтичным.
А на другой день Мустафа узнал, что Нина заболела и не вышла на работу. Что с ней? Этот вопрос терзал его неотступно до конца смены. И как только заревел гудок, он кинулся бегом к заветной хибарке. Подтвердились худшие его опасения: Нина простудилась вчера на ветру и лежала с воспалением легких.
Мустафа присел на табуретку рядом с постелью и, не сводя глаз с больной, жалко и виновато улыбаясь, говорил:
- Пустяки, Нинок! Не такая уж страшная это болезнь, не волнуйся. Полежишь с недельку и встанешь... - Но дрожащий голос выдавал его. Он сам не верил в то, что говорил.
Когда выходил из хибарки, у него подкашивались ноги. Изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, сквозь зубы спросил старика Павла:
- Может быть, позвать опытного врача из города?
Старик стал его успокаивать:
- Да ты не волнуйся, сынок, христа ради. Все обойдется. Вот питание только особенное нужно...
- А может быть, у вас денег нет, а? Я могу помочь. Ведь не чужой, не посторонний... - И Мустафа проворно стал шарить в карманах.
Старик схватил его за руку.
- Не в деньгах дело. Достать то питание негде, вот беда! Нутряное свиное сало нужно. Доктор велел в течение месяца это сало давать Нине по три столовых ложки в день. Самое, слышь, надежное лекарство. А где его взять? В Азербайджане ведь свиней не разводят и свиного сала не едят. Вот она штука какая...
Мустафа слушал с напряженным лицом, как будто преодолевал нестерпимую боль, и старался казаться спокойным. Выслушав, молча вышел и чуть не бегом кинулся в мясную лавку. Тут он отозвал мясника в сторону и тихонько попросил:
- Будь другом, раздобудь мне свиного нутряного сала.
Мясник выпучил глаза:
- Свиного? Ты что, белены объелся? Или смеешься надо мной?
- Пожалуйста, молчи. Мне до крайности нужно.
- Пусть язык у тебя отсохнет! - закричал мясник. - Да как ты осмелился говорить о таком в доме мусульманина? Подумать только - захотел свиного сала! Вот результат пребывания в Сибири! Ты гяуром стал! Что теперь скажут люди о моем доме?! Позор!
Мустафа с опаской оглянулся. К их разговору уже прислушивались покупатели. Нехорошо!
- Послушай, мне это для лекарства...
Мясник презрительно фыркнул:
- "Лекарство"! Свинья - для лекарства! Ты что, за дурака меня считаешь?
- Слушай, мы же с тобой друзья! - Мустафа обозлился. - Перестань кривляться! Ты друг мне или враг? Мясник смягчился:
- Друг, друг... Если ты все мое имущество сожжешь - не пикну. Но умоляю - не называй при мне этого вонючего животного!
Мустафа прикинулся правоверным:
- Зачем так говоришь? Ведь свинью тоже аллах создал.
Мясник замахал руками:
- И не говори, и слушать не хочу! Будь доволен, что я, во имя нашей дружбы, никому не скажу про эту твою просьбу.
И Мустафа понял, что он попусту тратит время.
"Какая дикость! Черт знает какая несусветная дикость!" - думал он, выходя из мясной лавки. А куда еще пойти? Может быть, армяне помогут? В городе у него было несколько знакомых армян. Эти свининой не брезгуют. Больше, чем с другими, Мустафа дружил с Бахши. К нему он сейчас и направился.
В прошлом Бахши работал с Мустафой в Раманах. На промыслах о нем говорили: "У Бахши золотые руки. За что ни возьмется - во всем удача". Уж на что жаден Шапоринский - за копейку удавиться готов, а Бахши платил большое жалованье и ни за что отпускать не хотел. И все, кому что починить, обращались к Бахши. Кому окно застеклить, кому кран исправить, кому замок все с просьбой к Бахши. Везде - Бахши, везде - его руки.
Когда Бахши состарился и уже не мог больше работать на промысле, Шапоринский взял его к себе в город и сделал управляющим домом. Семьи у старика не было, а друзей среди рабочих - много. Втихомолку он привечал и революционеров. При случае укрывал их от полиции, одалживал им деньги, помогал, чем только мог. Иногда революционеры просили его собрать нужные сведения или выведать что-нибудь у Шапоринского. Бахши исполнял и это. Мустафа не раз пользовался его услугами. Вспомнил о нем и сейчас.
Бахши выслушал просьбу с участием, но сказал:
- Найти свинину, мой милый, дело нетрудное, а вот нутряное свиное сало - мудрено. Ума не приложу.
- Бахши, если вы мне не поможете, то никто не поможет. Нельзя ли разведать, где собираются колоть свинью, а?
- Мой милый, кто же летом, в жару, колет свиней?
- Как же быть, Бахши? Пропадет Нина!
Бахши долго думал и пошел к своему хозяину Шапоринскому. У того был собственный свинарник.
- Господин, - сказал Бахши, - у нас одна свинья захворала. Если нынче не прирезать, к утру как бы не сдохла...
Шапоринский верил своему управляющему и только рукой махнул - дескать, распорядись.
И свинью закололи. Бахши спросил Мустафу:
- А сколько же тебе этого сала нужно?
Тот прикинул в уме: "По три столовых ложки в день. Девяносто ложек в месяц... Пожалуй, трех фунтов хватит..."
Бахши усмехнулся:
- Ну вот, из-за трех фунтов большую свинью загубили. Ладно, не будем печалиться, Шапоринский не обеднеет.
Мустафа стал выгребать из карманов медяки, чтобы заплатить за сало. Бахши с укоризной посмотрел на него.
- Я же сказал, хозяин не обеднеет. Получил сало - и поспеши к больной. Может быть, ей очень плохо...
Но была уже глубокая ночь, и Мустафа не осмелился беспокоить больную. Спал он плохо, все думал: как там Нина? А утром, еще и не рассвело, был уже в хибарке Павла.
Увидав сало, старик и дочь изумились.
- Ты волшебник, Мустафа, - говорил растроганный старик. - Я вот русский, а ни за что бы не раздобыл тут этого сала. А ты мусульманин - и достал! Как ты мог? Где? И так скоро! Ты спас Нину!
Мустафа был счастлив.
- Мир не без добрых людей. Как говорят в Сибири, не имей сто рублей, а имей сто друзей. - Говоря это, Мустафа неотрывно смотрел на Нину, а она благодарно ему улыбалась.
А старик Павел все еще не мог успокоиться:
- Ведь если бы мусульмане увидели у тебя в руках свиное сало, тебе бы несдобровать. О, я хорошо знаю ваших правоверных!
Мустафа рассмеялся:
- А что они могли мне сделать? Обозвать гяуром? Отлучить от мечети? Так я в ней с детства не бывал. Все это пустяки, отец. Для Нины я готов что угодно сделать.
Нина смотрела на него восторженно. Она верила, что Мустафа пойдет за нее в огонь и в воду, так же как она за него. Их сердца были соединены невидимыми вечными нитями. Ей очень хотелось сказать Мустафе какие-то особенные слова, но слов таких не находилось, и она молча, улыбкой и взглядом, благодарила его. Бывают в жизни минуты, когда слова становятся лишними.
Лекарство пошло впрок. Нине день ото дня становилось лучше. Ей казалось, что помогло не столько сало, сколько вдохновенная любовь Мустафы, который все свободное время проводил у ее постели. Через месяц она стала более здоровой, чем до болезни, - бодрая, резвая, с румяными щеками. Таких можно встретить только на горных перевалах.
