Сулейман Велиев - Триглав, Триглав

Сулейман Велиев

Триглав, Триглав...

ЗОРА

Лунный свет заливает улицы города.

По одной из них, беспокойно озираясь, стараясь держаться в тени, пробирается девушка.

Вот она остановилась; в ее руке мелькнул листок бумаги.

Впереди послышались неразборчивые голоса. Немцы... В это время по улицам ходят только их патрули...

Девушка замерла, сунула листок за пазуху, прижалась к стене. Не впервые попадала она в трудные положения.

"Беда приходит только раз", - думала девушка. Она знала, что в случае ареста пощады не будет. Осторожности, быстроты, ловкости - вот чего требовало от нее опасное занятие...

Все явственнее доносились шаги немцев. Девушка проворно сняла туфельки и побежала босиком, юркнула в чьи-то открытые ворота. Группа пьяных фашистов с хохотом прошла мимо.

Девушка упрекнула себя за то, что испугалась.

Расклеивая листовки, она добралась до поселка Опчина.

Время было позднее, фуникулер не работал, и возвращаться домой ей пришлось пешком.

Девушка выходила на задание почти каждую ночь. Сначала она мечтала о том, чтобы ей поручили распространение листовок, но теперь, привыкнув, уже обижалась: до каких пор ее будут держать на однообразной, второстепенной работе? Когда же наконец перестанут считать ее девчонкой и дадут настоящее дело?!

...Наступило утро - безоблачное, прозрачное. В трепетном солнечном свете город казался торжественным и нарядным. Величаво возвышались над ним мощные горные хребты. Снежные вершины розовели над бархатной синевой непроходимых лесов.

Горы Триглава... Почти на три километра взметнули они ввысь свои вершины. Все смотрят на них: одни - с волнением, с затаенной надеждой, другие - с ненавистью и страхом... Не там ли, в горах, сотни лет назад зародилось первое в истории партизанское движение, когда храбрые сыны угнетенного народа восстали против иноземных поработителей? В горах Триглава смельчаки собирали силы и обрушивались на захватчиков как снег на голову.

Теперь Триглав - прибежище борцов против фашизма. Недаром с надеждой смотрят на горы жители окрестных сел и городов.

И девушка тоже смотрит. У нее много причин думать о Триглаве. Она художница. Горы зовут и манят ее. Горячим чутким сердцем она сама тянется к ним.

Горы поражали ее обилием и многообразием красок - неповторимых, неуловимых, изменчивых. Может быть, потому она чаще всего писала горные пейзажи - с того памятного дня, когда учительница похвалила ее первый рисунок...

Полной грудью вдыхала девушка свежесть утренней прохлады. Горы, казалось ей, сейчас были совсем близко, но она знала, что до их затянутых сиреневой дымкой вершин не меньше тридцати километров. "Как я люблю вас! Как завидую тем, кого вы лелеете в своих объятиях!" - с нежностью обращалась она, как к живым, к овеянным легендами могучим снежным вершинам.

Где-то там, в районе Отлицы, действует большой партизанский отряд под командованием ее отца. Там, в горах, погибла ее мать. Там погибли многие патриоты...

"Хватит возиться с листовками! - думала девушка, чувствуя, как невольно закипает кровь в жилах. - Пусть другие занимаются этим делом! А я хочу держать в руках настоящее оружие. У меня есть на это право".

Откуда-то (то ли из ближайшего дома, то ли с опушки леса) до нее донеслись слова любимой песни:

По волне скользя, близ Триглава

В лодке песню я пою.

Вторит эхо ей величаво,

Горы слушают песнь мою...

Горы слышат, слышат птицы,

И на птичий звонкий лад

Все дрозды поют, все синицы,

Все пичуги петь хотят.

Даже рыбы бьют хвостами,

Слыша песню над водой.

И за лодкой вслед вьются сами,

Так и ловят голос мой...

Вместе с лодкой, в глубь залива,

По широкой глади вод,

Мимо сонных трав, мимо ивы

Плавно песня моя плывет.

Песня еще больше взволновала девушку. Круглое лицо ее разрумянилось, ярче проступила на левой щеке небольшая родинка. В голубых глазах появилось мечтательное выражение. Потом глаза потемнели, как горное озеро перед грозой.

Песня звала ее к отцу, к смелым, отважным людям. И желание вылилось в твердое решение - уйти в горы. Вот только надо посоветоваться с товарищами. Должны же они понять ее, должны!

Есть у нее близкий друг. Он живет недалеко от базара. Удобно ли зайти к нему так рано?

Она вспомнила, что парень сам обещал наведаться к ней сегодня, и пошла дальше. Не следовало останавливаться, привлекать к себе внимание первых прохожих.

Около большого каменного здания она замедлила шаг, заметив на стене очередное объявление. "За голову каждого партизанского вожака назначаю пятьдесят тысяч марок. Полковник фон Берг" - гласил жирно набранный текст. Девушка оглянулась; убедившись, что вокруг никого нет, достала из кармана карандаш и наискось, через все объявление, торопливо написала: "Народ не выдаст своих сыновей фашистским псам!"

Сдержанно улыбаясь, пошла дальше. Но недолго чувствовала она удовлетворение от своего дерзкого поступка. Разве словами, пусть они тысячу раз справедливы, охладишь гнев? Нет, она должна стать настоящим бойцом, как другие.

Вот знакомый поворот: отсюда дорога ведет в лагерь военнопленных. На телеграфном столбе, на котором и она не раз наклеивала листовки, что-то белело.

И девушка с трудом прочитала:

"Советские военнопленные! Если вы мечтаете о свободе, бегите из лагеря! Местное население готово помочь вам. Вам укажут дорогу к нам, партизанам. Мы ждем вас. Смерть фашизму, свободу народам!"

И короткая, как выстрел, подпись: "Аслан".

Не все из написанного было ясно девушке, но она поняла главное - это написали друзья. Обрадовалась: "Значит, наши ряды растут". И по другую сторону столба наклеила оставшуюся у нее последнюю свою листовку.

Минуту спустя она проскользнула мимо гостиницы "Континенталь", вошла в соседний двор, уверенно пересекла его, спустилась в подвал. Там, в подвале, она жила с тех пор, как отец и мать ушли к партизанам. Старый дом в Опчине пришлось оставить: за ним следила полиция. А этот заброшенный подвал рядом с гостиницей не привлекал внимания гестаповцев. Только здесь было темно, сыро и тоскливо; даже днем, когда сияло солнце, приходилось сидеть со светом.

Девушка на ощупь отыскала спички. Они, конечно, отсырели. Придется попросить огня у соседей.

Вдруг в дверь постучали. Девушка вздрогнула, но, узнав знакомый стук, отозвалась. В подвал спустился смуглый, среднего роста парень.

- Живешь, как мышь... - сказал он. - Сыро здесь... Хуже, чем у нас.

- Сама виновата, - ответила девушка спокойно, протирая ламповое стекло. - Надо уходить в горы.

- Допустим, ты уйдешь. А кто будет писать листовки, рисовать? Да и кто отпустит тебя? - парень лукаво посматривал на нее. Видимо, он умышленно вызывал ее на откровенный разговор, пытаясь выяснить, что она надумала и насколько серьезны ее намерения.

- Это мое несчастье. Раз я умею рисовать - значит, обречена возиться с бумагами? Не хотят мне дать настоящее задание. Нет, с меня довольно!

- Значит, рисовать больше не будешь?! - с тревогой спросил парень, опускаясь на скамейку рядом с девушкой и заглядывая ей в лицо своими черными, как маслины, глазами.

Девушка вставила в лампу протертое стекло. В подвале прибавилось света. Парень бросил взгляд в угол - там стоял эскиз картины, которую писала девушка. "Печальная Венеция" - так назвала она свое детище. Бог ее знает, когда она успевает работать; облик великого города на полотне проступал с каждым днем все яснее. "Разве в подвале место для этой картины?" - думал парень.

Быстрым, заботливым взглядом обежал он пристанище девушки и остановился на раскрытой книге, лежавшей на столе. Тургенев. "Накануне".

- Еще не дочитала?

- Третий раз перечитываю. После поездки в Венецию я уже по-другому читаю этот роман. Он доставляет мне особое удовольствие, будит новые и новые мысли. Я очарована...

Помолчали. Парень пристально смотрел на девушку. В полутемном помещении не было заметно следов усталости на ее милом лице, хотя она не спала всю ночь.

- Значит, не будешь больше рисовать? - снова спросил он, слегка прищурив глаза.

- Не буду, - твердо ответила девушка.

- А я думаю, будешь.

- Нет! Не буду, и все, - она вспыхнула и упрямо тряхнула головой.

- Ладно, посмотрим!

- Как это посмотрим? Разве ты не знаешь, что я никогда не меняю своих решений?

Парень, лукаво усмехнувшись, достал из нагрудного кармана небольшую карточку.

- А этот портрет, Зора, разве ты не напишешь его?

Девушка изумленно вскинула густые брови.

- Ленин?! - благоговейно произнесла она. - Ты решил подарить мне этот портрет?

- Нет, я принес его тебе показать.

- И не дашь его мне?

- Пока нет. Я должен показать его и другим товарищам....

- А если я очень тебя попрошу? Они подождут... Я ведь тоже твой товарищ...

Она говорила вкрадчиво, отлично зная, что после такого обращения парень не устоит. И он стал постепенно сдаваться.